Конторщица (СИ) - Фонд А.. Страница 17
Пока я размышляла, дама ринулась в атаку:
— Лида, — растянула она в приторной улыбке тонкие губы с растекшейся дешевой бордовой помадой. — Говорят, ты мыльце продаешь.
— Кто говорит? — внимательно посмотрела на нее я.
— Ну… — чуть смутилась Валентина Акимовна, — ходят слухи…
— Слухам верить нельзя, — заявила я и долила воды в чашку. — Как правило, слухи врут. Я так понимаю, вы по штатному пришли? На шестой вагоноремонтный? Так мы же на понедельник договорились. Я как раз всё подготовила, осталось разложить по папкам. Завтра утром отдам.
— Да нет, — узкий лобик, тщательно отретушированный тональным кремом "Балет", пошел морщинами и ретушь чуть растрескалась. — Я точно знаю, что это ты продаешь мыло, Лида. И продаешь его дорого. Ты знаешь, что наживаться на товарищах некрасиво! Поэтому я по-хорошему предлагаю, продай за три. Ну, в крайнем случае — за четыре продай всем, а мне — за три.
Выдав это рацпредложение, она умолкла и выжидательно уставилась на меня.
— Валентина Акимовна, — изобразила недоумение я. — Вы это о чем сейчас? Если не по штатному, то ничем больше помочь не могу. Уж извините. Обед скоро заканчивается, я бы еще чаю хотела успеть попить.
— Вот значит, как, — измазанный помадой рот превратился в куриную гузку. — Зря ты это, Горшкова. Очень зря.
Я преувеличенно громко отхлебнула чаю и пододвинула к себе стопочку документов.
— Ты пожалеешь, — прошипела Валентина Акимовна и коралловые бусы обиженно звякнули о стеклярусную чешскую брошь, — Я тебе это обещаю.
Я пожала плечами и уставилась в бумаги.
Валентина Акимовна еще потопталась у двери, но, видя, что я не реагирую, вышла вон, оставив напоследок вонючее облачко сладковато-гвоздичных духов.
Фух! Мда-а-а, что тут можно сказать — умею я наживать врагов на ровном месте! И Тонька тоже еще. Сама с этим мылом прицепилась, как репей, продай мол, начальнице на подарок надо, и девочки просят, а потом мало того, что цену сбить хотела, так еще и меня с потрохами сдала. Отсюда главный вывод: на работе ничего больше такого. Народ здесь лучезарно-приветливый, да только с виду. Впрочем, среди людей так повелось еще от Авеля и Каина. Хотя жалко, я-то думала, что у Лидочки хоть Тоня подруга. А оно вон как.
Немного посокрушавшись, я вышла на свой участок. Ежевичные заросли угрожающе щерились шипами. Я окинула взглядом оставшийся кусок и поняла, что не осилю. Из дальних кустов доносился возвышенно-философский спор на тему "ты меня уважаешь", органически вплетаясь в какую-то унылую симфоническую музыку, которой щедро одаривал нас динамик. А мне снова предстояло лезть в колючки, "через тернии к звездам", так сказать…
Ухватив покрепче грабли, я уже почти отважилась приступить к работе, как сзади раздалось деликатное покашливание.
Передо мной стоял интеллигентного вида человек при галстуке, в голубой рубашке и роговых очках на длинном носу. Впечатление портили лиловые подтяжки, которые он постоянно мял и теребил.
— Лидия Степановна, — вежливо проблеял очкарик (голос у него оказался неожиданно тонким). — Скажите, пожалуйста, а Валерий Анатольевич на меня сильно ругается?
"Хм, знать бы еще кто ты такой, мил человек", — подумала я, — "а также, куда девался не к ночи упомянутый Валерий Анатольевич…". Но вслух дипломатично ответила:
— Ну, вы же сами знаете, какой Горшков…
— Да-аа-а, — вздохнул очкарик и от избытка чувств так дернул подтяжку, что она смачно шлепнула его по впалой груди. Очкарик жалобно ойкнул и подскочил.
Я изобразила сочувствие и ждала, чем все это закончится.
— Лидия Степановна! — приложил руки к груди очкарик, — я вас очень прошу! Нет, я вас умоляю! Передайте, пожалуйста Валерию Анатольевичу вот пока это, — очкарик сконфуженно протянул мне небольшой сверток и горячо зашептал:
— Здесь триста рублей. Пересчитайте, пожалуйста. Остальные я отдам через полтора-два месяца. Я обязательно всё отдам. Клянусь!
— Да я-то вам верю, верю, — похлопала очкарика по плечу я, забирая деньги. — Но что подумает Горшков. Ну, вы же понимаете…
— Лидия Степановна! — чуть не подпрыгнул очкарик и так рванул подтяжку, что она чуть не оторвалась, — Прошу вас, заступитесь перед супругом! Вы же знаете, Линьков никогда слово не нарушает! Да! Не нарушает! Я лишь прошу подождать.
Очкарик еще что-то взволнованно вещал, клялся и божился, что все будет хорошо и Линьков не такой. Я так поняла, это он отдал Горшкову то ли долг, то ли взнос. Знать бы еще, что лидочкин супруг с этим буратиной на подтяжках мутит. Но в любом случае, это особого значения не имеет. И денег этих Горшкову не видать.
Я сунула сверток в карман и мстительно ухмыльнулась. Очкарик, истолковав мою улыбку как жест толерантности и безусловной поддержки, еще немного посотрясал воздух и, наконец, ретировался. А я бросила грабли, схватила какой-то кусок шланга из кучи мусора и, водрузив его на плечо для производственной конспирации (как учил меня Иваныч), пошла искать Тоню.
Сперва нужно вернуть деньги за лоферы…
А вот дома меня уже ждали.
В комнате за столом сидели Горшков с мамашей и пили чай.
Мадам Горшкова, и по совместительству лидочкина свекровь, была неожиданно видной розовощекой дамой с решительно сдвинутыми бровями. Следы былой красоты не могли испортить даже крашенные хной химические завитушки, ни чрезмерно-голубые тени на веках.
В комнате царил форменный разгром: вся мебель сдвинута, какие-то чемоданы, коробочки и узлы заполняли почти все и так небольшое пространство. Горшков, бледный и растерянный, смотрел куда-то перед собой остолбенелым взглядом. Когда я вошла, он уронил ложку.
— О! Гость в дом — хозяевам радость! — гостеприимно воскликнула я и обозначила улыбку. — Добрый вечер, добрый вечер, гости дорогие!
— Лидия, не фиглярствуй, — поморщилась свекровь. — У нас к тебе серьезный разговор.
— Как неожиданно! — всплеснула я руками, — Представьте себе, у меня к вам тоже.
— Лидия, твое поведение крайне возмутительно, — проигнорировала мои слова свекровь. — Ты как себя с мужем ведешь?! Ты что это себе позволяешь таким тоном разговаривать?! Да еще на глазах у соседей. Что люди скажут?! Ты что, хочешь всю карьеру Валерию сломать? Он кандидат в члены партии, а ты, ничтожество, тут такие скандалы устраиваешь!
Я аж опешила от такого напора.
— Что, Лидия, забыла уже, как мы тебя от дурдома спасли! Одели, обули! На работу устроили! А ты? Вся твоя благодарность — в подлости! Мерзость какая! Пригрели змеюку на груди!
Я поперхнулась воздухом.
— У Валерия слабый желудок, ты же знаешь! — продолжала распинаться свекровь. — А ты за его питанием совсем не следишь! Рубашки и те выгладить нормально не можешь! Руки из жопы! Да что ты за хозяйка такая! Он тебя, перестарка, из жалости замуж взял, а то так бы и сидела навечно в старых девах людям на смех! А ты?! Чем ты отплатила за все?!!! А?!! Отвечай!
Услышав про дурдом, я основательно зависла.
Видя, что Лидочка не собирается отвечать, свекровь взвизгнула:
— Валерий! Ты чего молчишь?!
Горшков отмер и вякнул нечто невразумительное.
— В общем так, Лидия! — решительно хлопнула по столу свекровь. — Нужно спасать ситуацию. Я поживу тут пока с вами, помогу тебе, подскажу, по-женски. Мы же родичи, должны мириться.
— Как тут? — вытаращилась я. — Где тут?
— Да, тут, — величественным кивком подтвердила свекровь. — У вас тут.
— А спать вы где будете? — я даже не могла удивляться. — У нас всего одна кровать. Втроем ляжем? Будете нам подсказывать в нужных моментах? Или как?
— Нет, ну ты посмотри! — всплеснула руками мамашка Горшкова. — Лидия, ты как со старшими разговариваешь?! Кто тебе позволил таким тоном с матерью своего супруга говорить?
— Вы на вопрос не ответили, мать моего супруга.
— Ляжешь на раскладушке пока, Валерий поспит сегодня на полу, а завтра ему диван привезут. А я на кровати лягу.