Конторщица (СИ) - Фонд А.. Страница 43

Краску я успела отнести на Ворошилова и довольная-предовольная, вернулась на работу перед самым гудком, отчиталась Гиржевой, что объявления будут в этом прям номере, чем ввергла ее в немалое изумление. Заскочила в кабинет под рев гудка, схватила сумочку и отправилась в профилакторий.

Сегодня я должна прочитать там лекцию.

И название моей лекции будет такое — "Как дожить до девяносто шести лет".

Глава 13

Дни завертелись жгучим вихрем больших и мелких событий.

Я еле-еле успевала: и ремонт в квартире, и регулярные стычки на работе на фоне все увеличивающейся нагрузки, и постоянные переговоры с рабочими, поиск материалов. Кто бы мог подумать, насколько тяжело сделать ремонт одинокой женщине в эти времена.

Лев Юрьевич не обманул и краснодеревщика дал.

И вот, ранним тихим утром, когда я еще до работы, забежала в квартиру на Ворошилова глянуть, что еще не доделали нанятые уборщицы, как в дверь позвонили. На пороге стоял пожилой хмурый мужичок-боровичок с кустистыми бровями, в старенькой кепке. Его синий, видавший виды, но чистенький, комбинезон был весь в мелких аккуратных заплатках. Звали его Фадей Михалыч. И был он мастером, столяром-краснодеревщиком.

Пройдя по квартире с видом Наполеона, мастер попыхтел, покряхтел, поворчал и нахмурился:

— Чой-то паркет так покорёжили? — Михалыч брезгливо ковырнул кусок скукоженной паркетины в маленькой комнате, достал из одного из многочисленных карманов комбинезона складной метр и замерял высоту образовавшейся дырки, — Ай ты, сатана какая, вот рукожопые-то, тюти. Но стяжка хоть осталась крепкая, и то славно.

Михалыч поковырял еще в нескольких местах, сердито пнул большой кусок спрессованного бруса, и переместился в угол комнаты, где повторил весь ритуал сначала: пнул, поворчал, замерил, поворчал. Затем — на середину комнаты, затем — в другой угол.

Мастер метался по разрушенной комнате, как сердитый шмель на клумбе, а я покорно следовала за ним и с замиранием сердца внимала его священнодействиям.

— Твою ж мать! — сердито почесал затылок Михалыч над паркетом, когда мы переместились в большую комнату, зачем-то попрыгал, прислушался и вынес вердикт, — ай, ладно, на лаги посадим и дюбелями счалим. Да.

Я выдохнула. Не знаю, что имел в виду Михалыч, у нас "лаги" — это "помехи", но ему видней. Уверенность мастера постепенно передалась и мне. Я повеселела. Значит, не все так безнадежно, раз "лаги на дюбеля".

— Лёха! — кликнул Михалыч напарника, — ладь тут.

Лёха оказался высоким, похожим на циркуль, парнем, явно только приехавшим из деревни и приходившимся каким-то очень отдаленным родственником Михалычу. Он постоянно краснел, стеснялся и мямлил, но указания мастера выполнял быстро и старательно.

— Фадей Михайлович, скажите, а сколько времени нужно, чтобы сделать все это? — осторожно спросила я и посторонилась: пока мы с Михалычем осматривали остальное пространство в квартире, Лёха уже выковырял часть испорченных паркетин загнутым буквой Г ломиком в одной из комнат, и сейчас тащил всё это добро на мусорку.

— Наскоряк здесь не выйдет, шибко порушили все, но тянуть мы не будем, — дипломатично ответил Михалыч и вздохнул.

— А за неделю хоть вы сможете закончить? — продолжала допрос я.

— Если петух не поет, значит это курица! — авторитетно гоготнул Михалыч, и я так и не поняла, что он имел в виду, но переспрашивать мастера больше не решилась.

А мастером, между прочим, Михалыч оказался замечательным, "золотые руки". Но при этом ужасным ретроградом: на все мои новации он демонстративно закатывал глаза, неодобрительно крякал и яростно пытался доказать, что все плохо и ничего не получится. Я вела с ним затяжные кровопролитные войны, которые больше всего напоминали пелопонесские битвы между демократическими Афинами и суровой олигархической Спартой. Михалыч стоял насмерть, жестко подавляя любые признаки малейшего моего инакомыслия своим авторитетом, а то и крепким словцом. Но я уперлась, последовательно и занудно отстаивая каждый сантиметр изменений ширины полок или высоты стеллажей. Плюс ореол авторитета Льва Юрьевича за моей спиной частенько помогал преодолевать невыносимый скепсис Михалыча, хоть и со скрипом.

Так как в мастерской Михалыча трудилось несколько столяров, то в результате уже скоро моя квартира засияла новым, красиво выложенным свежим паркетом, появились покрытые кирпично-красной морилкой огромные стеллажи (я хотела чуть позже взять картонные коробки, обтянуть их одинаковой однотонной тканью и выставить на стеллажах; так удобно хранить все, выглядит довольно стильно и нет захламления), на подходе были гигантский шкаф-купе, кухонные навесные шкафчики и даже стол и табуретки на кухню. Причем удалось убедить Михалыча сделать четко по моим эскизам, без всех этих модных бомбошек, шпилей-башенок, барельефных вставок и загогулин в стиле ампир. Терпеть не могу вышеозначенные сборщики пыли в обычных квартирах, где хозяева весь день на работе и ежедневно бороться с пылью им некогда.

В прошлой жизни у меня была одна знакомая, страшная любительница всевозможных пуфиков, козеток, ажурных этажерочек, бамбуковых столиков и китайских бумажных ширмочек. Так к ней в гости нельзя было зайти без риска сломать ногу или выколоть глаз, наткнувшись на что-то из этого хлама. А однажды наша общая подруга Милка таки свалилась с какой-то то ли банкетки, то ли венской скамеечки, и пришлось везти ее к травматологу (сидела себе спокойно и вдруг сидение схлопнулось, и она рухнула вместе с ним на пол, еще и кофе облилась, прям на новенький костюмчик Gucci). Причем хозяйка квартиры страшно обиделась за сломанное старье, так как оказалось — антикварная вещь.

Обои, кстати, я отхватила в небольшом пригородном магазине, они там давно завалялись, из-за блеклой почти однотонной расцветки их никто не брал, я же с удовольствием такие купила. Они были невнятно-молочного цвета с невыразительной кофейной тонкой полоской. Зато без "анютиных глазок" и узбекских ромбов, так что в принципе, отлично сойдет.

Также удалось взять два мягких кресла и диван (Лев Юрьевич позвонил и вуаля!). Форма была неплохая, но расцветка "вырвиглаз", пестрая до ужаса, впрочем, вполне характерная для обивки мебели советского производства. Но я не расстроилась. В магазинах ткани были, хоть немного, однотонные в том числе. И я купила большущий отрез плотной ткани цвета кремовой пудры (видимо поэтому ее никто не брал), найду обивщика, пусть перетянет.

С окнами было хуже, но тут по-соседски со стеклами помог Иван Тимофеевич (видимо, он тоже мечтал, чтобы мой ремонт побыстрее закончился).

А под конец ремонта пришли сантехники от Льва Юрьевича и установили унитаз, умывальник и ванну. Не импортное, но и не самого худшего качества.

Осталось дождаться газовую плиту, купить кровать и можно начинать жить. К сожалению, с плиткой на кухню, ванную и туалет не получилось, но я покрасила стены корабельной краской светло-нюдового цвета, вышло бюджетно и довольно миленько. Пусть пока будет так, когда-нибудь разживусь хорошей плиткой — переделаю.

А еще в этой квартире была большая кладовка, которую с помощью Михалыча получилось переформатировать во внутренний шкаф.

Вот с кроватью была беда, ассортимент в магазинах меня не впечатлял, металлические кровати с панцирными сетками и бомбошками я категорически отвергала, более современные варианты разбирали, видимо, сразу и по большому блату. Намучившись с поисками, я придумала: договорилась с Михалычем за отдельную плату (дорого, гад, взял), и он мне сделал прекрасную двуспальную кровать из дикой груши по моим эскизам. Матрас решила покупать отдельно, долго искала и в результате договорилась с обивщиком, что он мне сделает вручную. В результате от денег Льва Юрьевича у меня осталась двадцатка, а до зарплаты еще ого-го.

Никаких ковров, этого бича советского быта и свидетельства о достатке хозяина, ни на полу, ни на стенах в моей квартире не предусматривалось. Как и хрустальной посуды на видном месте. Все было минималистично, удобно и функционально. Осталось навести лоск, приобрести пару ярких диванных подушек, шторы и на этом более-менее пока все. С получки я решила прикупить ткань и сдать в ателье, чтобы пошили шторы. Почти все так делали.