Химера, дитя Феникса (СИ) - Кузиев Эд. Страница 42

— Как это, со Светочем ходить? — неожиданно продолжил спрашивать хозяин каравана.

Олег долго думал, прежде чем ответить.

— Очень тяжко, представь, что ты соловьём разливаешься, свой товар торгуя, а он глядит на тебя и видит все твои уловки, а на лавку даже не смотрит. А потом ты замолкаешь, поняв, что тебя читают и ловят, как неразумное дитяти. И вот, молча протягивая очередной свёрток, вспоминаешь, что он с изъяном. Ничего не молвишь, а он опять видит твоё волнение и смущение. Как тебе такой торг?

— Да уж, опасный покупатель, но с ним спокойно мне. Да и, когда Еремей честно торг вести начал, у него охотно бедный Люд брать стал. С одной стороны, удовольствия нет без ора и нападок цену сбивать, с другой — честность дорога.

— У него нет азарта торговаться, а высшая ценность — это Правда, — глубоко вздохнул и тихо продолжил. — Сколько их уже сгибло в поисках её…

— Кого?

Олег вскинул руку и мотнул вперед, тут же засвистели раскручиваемые пращи, заскрипели струны самострелов.

— Наваливай! — коротко крикнул Септ, спуская смерть с поводка. Сильные руки Волокуш бросили стропы, отправляя снаряды, вострые глаза Следопытов нашли щели меж Щитов и зажали скобы. Со стороны поля раздались крики, полные боли, грохот падающих тел. Стоны агонизирующих лиходеев, что крючились на земле перед уходом за Грань.

— Перезарядка! По готовности, наваливай!

Атакующие, поняв, что попали в засаду, рванули под забор, оставив тяжёлых щитоносцев за спинами, как вдруг напоролись на второй залп. Наступая на павших и раненых, прилипали к частоколу в попытках избежать стрелки или камня. Следопытов сменила на телегах Стража со щитами, особо ретивых принимали на копье.

Следопыты тем временем разбежались в стороны, прыгали на заступы и били стрелкой, особо не целясь, достаточно направить цевьё в сторону колыхающейся массы людей, что сбилась вдоль забора. Волокуши на скорость метали камни в толпу, а выбив все снаряды, хватались за дротики и просто заостренные с одной стороны колья. Наконец к забору подошли щитоносцы и подняли над головой плохо сколоченные сборки, давай возможность остальным подрывать основание частокола.

— Марук, пришло время! — прокричал Олег, перекрикивая шум битвы. Тёмноголовый, не спеша, достал бутыль с синим огнём. Собравшись с духом, швырнул в скопление ворога, стараясь зацепить побольше Щитов. С противным треском вспыхнуло пламя, а следом раздался многоголосый вопль сжигаемых заживо людей. Люд отхлынул в разные стороны от бушующего огня для того, чтобы принять смерть от стрелки или копья. Участок забора заволокло дымом и запахом палёной кожи. Многих выворачивало поздним ужином, а купцы так вообще закрутили на лицо куртки и отходили от побоища.

*****

Я проснулся не от криков людей, а от волн боли, отчаянья и смерти. Резко вскочил на ноги и огляделся. За костром сидели и общались иноземцы, пили отвар из трав и изредка поглядывали в сторону ристалища. Адель, зажав ладошками уши, раскачивалась из стороны в сторону, из глаз её текли слезы. Моё желание было одно — бежать подальше от этого места. От смертей и крови, от бессмысленной борьбы за власть, злато и глупые идеи. Набрал ты огромную казну, есть у тебя дом и надел. Трудятся в твою выгоду десяток закладных холопов и наймитов. А возле Грани стоят Отец и Мать, показывают пальцем на нажитое или награбленное "добро" и говорят — Этот мусор оставь у Черты, дальше пойдёшь, как на Свет уродился. А там за Гранью тебя ждут те, кого ты предал, обокрал, убил и обесчестил… Прочь отсюда, подальше от Греха людского. Ноги несли меня через лагерь к овцебыкам, что, почуяв запах крови и пожарища, сбились в дальнем углу загона. Мимо ставки Михея, сквозь ряды торгового люда и редких покупателей. Присев у забора, запахнул покрепче куртку.

— Я с тобой, — промолвила невесть откуда взявшаяся Адель. — Не могу я с ними сидеть, всё прибыль и выгоду ищут, не в деньгах, так в положении. Договариваются Джуми на меч взять, торгуются за места у власти. А там сотни людей, что простые стражники на стенах. Рабы и наложницы. Жён у знати меньше пяти нет. Опять кровь, опять слезы родственников. Я видела, что ты хочешь сбежать, с тобой уйду.

— Не могу Я уйти, тут мои братья. Я на службе Церкви и Храму, и более не принадлежу себе, — горестно произнёс и уронил голову на грудь.

— Мужа мужем делает не причинное место или борода, а ответственность за свой Род, семью, Родину и слова. Так мне русс говорил, что у нас поначалу рабом был, угнанный из этих мест, а потом мудростью своей стал мне учителем и более не страдал. Называл себя Ведуном из рода Вятичей, — сказала ведьма.

Затем Адель села рядом, обняла за плечи и запела тихим голосом простую песню на незнакомом языке. Потом начала гладить меня по голове, пытаясь утешить. Сколько мы так просидели, не скажу, но очнулись от окрика.

— На ловца и зверь бежит! Как славно, что весь лагерь перерывать не пришлось, — произнёс Васька Кривой. За его спиной стоял десяток ближников, кое-кто вытирал сухой травой кровь с оружия. Звуки боя ещё доносились от ворот, потому Я понял, что пробились через стену, что держали возничие. Резко вскочив, достал нож, закрывая своим телом Ведьму.

— Значит, по-плохому, — подытожил Ватажник и дал отмашку своим бойцам. Схватка была коротка. Выбили нож из руки да ударили по голове. В который раз Я потерял сознание…

*****

Очнулся Я от мерного раскачивания лодки, два крепких мужа стояли на вёслах, загребая в сторону ладьи. Потянулся было прыгнуть за борт, как понял, что связан.

— Не рыпайся! Василий сказал, что сбежишь ежели, твою бабу будут долго пользовать, пока не сдохнет или руки не наложит. Скоро уж будем под парусом, там и погуляешь. Да и не уплывёшь далеко, в лодке, вишь, багор да тыкало с зубами. То малец не для Люда. Ты, говорят, глазастый паря, зыркай вокруг. Как кривой гребень волны узришь, враз кричи, или заберёт нас водяной чёрт. И это, замутит ежели, гляди на берег. Попустить должно.

— Хорош балаболить, забирай резче, иначе закрутит лихоманка речная, пузырит прямо по носу, щас начнёт водоворот гнать, — отозвался второй мореман.

— Вы — морские разбойники? — спросил Я говорливого парня, того, что с золотой серьгой в правом ухе и в косынке.

— Не, то таврово племя, мы — ушкуйники. Давай наляжем, браток, на вёсла. Борей скоро проснётся, тяжко будет править ладьёй.

— Где Дева, что со мной шла? — спросил Я ушкуйника.

— Дык ты последний на бережку остался, за тобой пришли. Остальные лесные братья вернулись в дом. Говорят, погуляли знатно, добычу богатую взяли, а на последнем погорели. Ну хоть земельку оросили кровушкой, всё дело. Ты раньше ходил водой?

— Не доводилось.

— Эх, завидую я тебе. Первый раз на Ладье, и сразу на дальний ход. Иртыш увидишь! До Оби дойдём. Там новый Китеж-град ставят, во славу Ярила.

— Молчи, дурень. Мало того, что бабу взяли, а они, как известно, все ведьмы, ещё и Васька Кривой подраненный крепко. Дойдёт ли, то вопрос. А ватажка его по сговору, только в конце оплату даст. Ещё и ты мелешь языком, смотри за водой. Гнуса что-то много.

— Да не видно, туман, как на болоте, будто молока разлили.

Я нырнул в дар и обомлел, под гущей воды сновали тени рыбин размером от локтя. Были и большие, в две сажени, те имели большую голову и толстое тело.

— Как водяной чёрт выглядит? Вижу с большой головой, в два локтя в ширину.

— То соман, падальщик. По дну идёт, собирает останки. Мясо дрянь, вонючее и жёсткое, хоть вари, хоть жарь, одна потрава. Чёрт, он с острой головой, маленькие лапки на грудине и гребень кривой, на один бок завёрнут. В длину не меньше сажени, но ярый больно, на всё кидается, — подсказал вёсельщик.

Прознав о виде твари, начал смотреть за водой, как вдруг шагах в пятидесяти разлилась синевой боль речного жителя, я направил свой взгляд на него, известный мне от подсказа ушкуйников соман пытался уйти от остромордого и резкого чёрта, дымя синим подрезанной грудиной. Нырнув ниже, падальщик стал разворачивать грузное тело для того, чтобы встретить хищника тяжелой головой, но стремительный охотник на скорости порезал бочину от жабр до хвоста.