Жорж Милославский. Конец эпохи (СИ) - Ра Юрий. Страница 8

А вот и метро. Снаружи и внутри эта станция метро напоминает тот самый общественный туалет, полюбоваться вообще нечем, зато можно уехать навстречу Оле Петровой. Сочетание имени и фамилии почему-то кажется мне смешным, подходящим для рок-н-рольной песенки «Ольга Петрова Ко всему готова! Местами сурова, Зато не как корова!» Не зайдет песня, не поймут и не оценят многие товарищи. А те, которые поймут, и сами умеют тексты угарные писать. Самое смешное, что поклонники русских рокеров, тех, которые мне близки ментально, попав под влияние кумиров, готовы принимать как откровения любую словесную лабуду, накиданную на мелодию в не совсем адекватном состоянии или просто для стеба. Как с Черным квадратом, если это творение гения, значит оно несет глубокий смысл. Помню, один такой зарубежный гениальный художник продавал собственные консервированные фекалии, и ведь покупали! С другой стороны, может я просто не дорос до замысла гениев.

Наизусть схему метро не помню, так что поизучаю в вестибюле. Она сейчас в сравнении с той из следующего века совсем простая. Как схема молекулы поваренной соли в сравнении с молекулой полисахарида. Самая ближайшая к Манежу станция метро — Библиотека имени Ленина! Я не виноват, ленинизм сам отовсюду лезет. Поеду через кольцо с двумя пересадками.

Ну что сказать про Олю, нормально выглядит, даже скорее очень хорошо. Но портит её это пальто, берет красный этот, шарфик, сапожки… В купальнике она мне нравилась больше. Я человек простой, так всё это и высказал, когда наобнимались. Обнимались с лёгким визгом и вполне по-школьному, даже с легким подкручиванием против часовой стрелки, хорошо Олькиными ногами никого не задел. Толпа еще не собралась, да и вряд ли будет, чай не у Мавзолея.

— Предупреждаю заранее, Петрова, тебе опять придется раздеться.

— В каком смысле, раздеться?

— В прямом. Это вам не кинотеатр, в Манеже как в музее сдают пальто. Надеюсь, у тебя под ним что-то надето или только бельё?

— Вот кобель Милославский! Не надейся, не обломится тебе сегодня!

— Тогда, сударыня, прошу вашу ручку и пойдем приобщимся к высокому искусству.

Принял у девушки пальто, сдал в раздевалку, оба номерка в свой карман.

— Ты чего, кепку в рукав засунул, дерёвня?

— Я своим привычкам не изменяю. Был бы шлем, в руке бы понес, а шапку всегда в рукав. Ибо классика и традиция.

— Какая тут выставка наша?

— Вон туда пройдем, наша в третьем зале.

— Ты что, был уже тут?

— Вчера на открытии.

— А сегодня зачем снова пошел?

— Тебя увидеть, пообщаться.

— Да ты соскучился, Милославский! Какой же ты идиот! У нас же тогда могло всё иначе сложиться.

— А оно нам надо, иначе? Ты девушка импульсивная, можешь сотворить что, поддавшись чувствам.

— Ну я же не дура! — чуть не сказал, что не уверен, но успел поймать свой язык как мангуст змею. И вообще, я не собираюсь говорить, что позвал её просто убить лишнее время до рандеву с Петром.

— Кого из наших видел после Школы?

— Вот её — киваю на стену. А там как раз Женькино фото.

— Ой! Это Женька! Здорово! Везет вам, вы рядом живете, можете встречаться. Это ты её засунул в фотосъемку? — громкий и возбужденный голос школьницы начал привлекать посетителей.

— Давай отойдем, неудобно, уже люди оборачиваются. — но получилось еще хуже.

— Смотри, это ты! — и опять громким голосом.

— Ну я, проект весь не без моего участия вышел. А еще Онегин в него подпрягся.

— НАШ Онегин?

— Не знаю, насколько он ваш, но тот самый.

— Молодой человек, это же вы на фотографии? Вы там помогали?

— Нет, я организовывал историческую часть.

— Здорово, такой молодой и уже организатор. А можно с вами сфотографироваться тут?

— Нет, здесь темно и висит знак «не фотографировать».

— Жора, эдак у тебя скоро автографы брать начнут. Слушай, а можно тут буклетик стащить?

— Зачем так сложно? Их продают.

— Купи мне буклет! Купи-купи-куп-и-ииии!

— А потом мороженое?

— А потом мороженое после выставки. О, тут на пятой страничке есть кадр с тобой. Девкам покажу своим — вот с этим на выставку ходила по приглашению, уписаются. Или не поверят.

— Ты же уже взрослая девушка, как ты можешь позволять себе хвастаться перед другими комсомолками своими знакомствами?

— Опять начал про комсомолку? Я тебе еще прошлый раз не простила. Смерд, ты пренебрег мною!

— Я не пренебрег, я испугался, что придется жениться. А я еще молод, я только жить начинаю!

— Кому ты нужен такой жених? Дерёвня!

— Вот тебя трудно понять — то «девки уписаются», то «дерёвня». Сложные вы люди, особи противоположного пола. Как в том фильме «Должна быть в женщине какая-то загадка, должна быть тайна в ней какая-то».

— Красиво сказано, что за фильм?

— «Чародеи», не вышел еще. Жди, под новый год покажут.

— А ты тогда откуда знаешь?

— Дык, дерёвня у нас маленькая, все про всех знают.

— Врешь опять небось! Сам сочинил и приплел.

— И какой мне резон так подставляться, чтоб кто-то потом имел возможность сказать, что Милославский врал?

— У тебя самомнение раздуто до неприличия. Ты настолько самовлюбленный тип, что даже врать тебе неудобно. Как так можно, Жорж?

— Я себя очень уважаю, тут ты права. Быть всегда честным трудно, но мы трудностей не боимся.

— Кто мы?

— Комсомольцы. Ты же не врешь, как и я?

— Угу. Особенно про родственников из Пензы. И про домашку. И про тебя. Ой.

— А поподробнее, что ты про меня не врешь?

— А ты тогда про Женьку скажешь честно?

— Я разве врал когда?

— У тебя с ней было?

— Петрова, прикинь: вот мы бы с тобой в лес пошли и там покувыркались. А потом меня бы парни из банды спросили, мол чего делали, ЭТО САМОЕ с Петровой в лесу устраивали? И я бы им в подробностях описал, сколько раз и в каких позах… Это нормально, ты считаешь?

— Глупый что ли?

— А ты меня про Коваленко спрашиваешь, нормально? Тебя бы стали спрашивать, ты бы что сказала?

— А я и так говорю, вот! Говорю, что мы с тобой на Школе, как ты выражаешься «в полный рост»! — Я хренею, дорогая редакция, как понимать этих девушек?! Надо эти разговоры по душам заканчивать. Просто гуляем по выставке, любуемся работами.

— Жора, а ты перспективный?

— В смысле?

— Ну я вечером расскажу, что меня на эту выставку приглашал комсомолец, который на Школе комсомольского Актива был и которому теперь товарищи из ЦК ВЛКСМ оказывают поддержку в организации нового молодежно-патриотического направления.

— Республиканский ЦК.

— Это ты один так думаешь. Раз Школа была всероссийская, то и занимался ей россиянский комитет, типа? Дерёвня! Да даже я знаю, что такого нет уже давно. Жора, ты бы хоть поинтересовался сам, как там всё устроено. И не сбивай меня. Я про тебя родителям расскажу, а они спросят: этот парень перспективный или нет?

— А им какое дело? Я никому в зятья не набиваюсь, мало того, не готов к такой роли.

— А всё равно спросят. Они у меня коллекционируют перспективных женихов.

— Тогда говори, что не очень. Мол, пока он дорастет до нормальных размеров, ты уже замужем будешь. А когда второй раз замуж пойдешь, он уже женится.

— Ха! Класс, я так и скажу. А мы в другие залы пойдем?

— Да, время еще есть.

Поскольку я не планировал становиться частью коллекции семьи Петровых, даже провожать Олю не стал. А может дело в том, что мы мороженое долго кушали, и у меня уже не оставалось времени на джентльменские телодвижения. Поцеловались около метро и разбежались. Правда, целовались чуть дольше, чем это принято у приятелей и не в щечку. Получили даже вполне ожидаемый комментарий «Совсем молодежь стыд потеряла!» К пятнадцати часам я уже стоял около входа в гостиницу и ждал Онегина, и было мне не жарко. Поэтому к моменту его появления на горизонте график прогулки окончательно сформировался: «Привет, Петр! А пошли кофе пить! Погода прямо мерзопакостная!» И мы пошли пить кофе.