Пятая стихия (СИ) - Риз Лаванда. Страница 44

— Я вряд ли сегодня усну, — с шумом выдохнула она, всё-таки немного успокоившись.

— Но тебе необходимо поспать, — возразил Джеф. — Мы с Кирасом готовы прийти тебе на помощь даже здесь. Пойдём, ему тоже пора в кровать! — решительно скомандовал он, подхватив малыша на руки.

Она не хотела оставаться одна, поэтому и повиновалась, безропотно забираясь в постель, хотя понятия не имела что может заставить её отключиться в таком состоянии. Джеф уложил Кираса рядом с ней, и Лана с удовольствием обняла это потешное сокровище, прижимая его к себе.

Сев в изголовье, и приложив к её лбу указательный и средний пальцы, Джеф тихо запел на языке своего племени. Старую-старую песню о ветре. Не то колыбельная, не то молитва. У него был приятный тембр голоса, и он умел им пользоваться, поэтому брало за душу, ласкало слух и увлекало. Где-то с четвёртого куплета слова для Ланы стали растягиваться, а звуки кружиться в неким магическом танце, унося её за некую грань. Веки тяжелели, Кирас тоже затих. И Лана не заметила, как уснула. Спокойным сном без сновидений.

А часов через шесть, рука Джефа снова осторожно прикоснулась к ней, давая понять, что рассвет совсем близко.

— За тобой пришли, — шепнул он, выходя из спальни, давая ей минутку, чтобы настроиться.

На пороге уже виднелась плечистая фигура Рэма, загородившая предрассветную серость. От нервного возбуждения её слегка лихорадило и сосало под ложечкой. Лана ещё не решилась, какое дать определение своему поступку, то ли смелый шаг, то ли сумасшедшая выходка. Проходя в коридоре мимо Джефа, Лана кивнула ему на прощание, а затем не сдержалась и обняла, тихо шепнув — «Спасибо».

Правда Лана немного опешила, когда увидела у крыльца оседланную лошадь.

— Сейчас я не сын и не брат, не друг и не враг — я вождь, я вожак кугуару, — сдержано произнёс Рэм, старательно исполняя свою роль. — Я доставлю тебя, Лана Сайлас, к вратам, где передам тебя суду высших духов. По правилам, прежде чем отправиться — ты можешь ещё раз подумать и отказаться. Если же ты вдруг передумаешь уже на самой Ладони Титана — это будет означать, что обратно к живым пути тебе уже нет.

— Я готова Рэмхэстам! — её голос и правда прозвучал уверенно. Забравшись на лошадь позади Рэма, крепко обхватив его двумя руками, она помчалась по своему пути Искупления, стремясь отыскать тот жизнеутверждающий первый луч.

Рэм проводил её до самого выступа. Сегодня молодой вождь был мрачен как никогда и поэтому молчалив, но Лана нарочно не стала его расспрашивать, стараясь уравновесить свои собственные мысли, внутренне обратившись к себе самой. Раздевшись догола, она с достоинством уселась на ещё холодный камень, подняв глаза к восходящему солнцу.

— Пусть солнце, что дарит жизнь — питает тебя, а ветер уносит дурные мысли. Пусть духи гор будут твоими свидетелями, а суд духов будет для тебя справедливым, — изрёк напоследок Рэм от лица вождя эри. — Удачи Лана, — добавил он уже от себя чуть мягче. — Прислушивайся к внутреннему голосу, но никак не к шепоту, что будет слышен из-за грани. Будет тяжело или страшно — начинай петь, в этих звуках особая сила.

Лана кивнула и закрыла глаза.

Сначала она просто слушала звуки — крики птиц, шорох осыпающихся камней, доносящийся издалека рёв гризли. Индейцы утверждали, что горы могут дышать — пожалуй, Лана могла с ними согласиться. Её мысли стали течь плавно, дыхание выровнялось, под жаркими лучами тело наконец перестало дрогнуть. Затем она долго смотрела с высоты уступа на раскинувшиеся перед ней виды удивительной первозданной красоты и незаметно для себя начала напевать один из шаманских напевов. Она и без Рэма знала, что в этих звуках заложена необъяснимая вибрация, способная переносить сознание в иной тонкий мир. Неожиданно перед ней стали всплывать картинки из детства.

«Сколько бы она не пыталась обогнать быстроногого мальчугана — у неё никогда не получалось. Шон всегда приходил к финишу первым, оборачивался, расплываясь самодовольной улыбкой на перепачканном лице. А Дерек часто отставал нарочно, не хотел её огорчать. Чёрные как угли глаза перемежались с нежно-голубыми, в их взглядах неведомая ей сила, их детские голоса звучат всё громче и настойчивее. Вот они втроём кружатся в воронке смерча, но это не обычный смерч, он не коснулся их тел, но их души свились как звенья цепи» …. Картины первых обращений Шона сменяются одна за другой. «Шон падает на четвереньки, скребёт пальцами землю и стонет. Его муки — это и её боль тоже. Словно это над её телом, изгибая каждую косточки и вытягивая мышцы, измывается жуткое проклятье. Она не выдерживает, подползает к нему, неумело обнимая. Вспотевший и охрипший Шон утыкается лицом в её колени, и вот уже под её пальцами появляется чёрная лоснящаяся шкура зверя. Но этот хищник ласков с ней. Каждый раз они с Дереком терпеливо ждут пока иная суть их друга не вернётся с охоты».

Пока не село солнце она видела отрывки их детства, наполненные светлыми чувствами дружбы, чудом, смехом, приключениями, чем-то нерушимым и добрым. Лана не испытывала ни чувства голода, ни даже жажды, как ни странно. Но стоило солнцу скатиться за горизонт, как дрожь и затёкшее от постоянного сидения тело начали терзать её сознание. Она продолжала напевать, но постоянно сбивалась. Характер видений кардинально изменился, будто кто-то специально ждал этого часа, чтобы открыть для них дверь. Каждый поступок, который совершала она лично, который прямо или косвенно приносил вред или боль другим людям — стучался в её подсознание. Она и не задумывалась, сколько глупых шалостей совершила, ещё будучи ребёнком, скольких людей обидела. Что характерно, глядя на себя как бы со стороны — Лана ощущала все те чувства, которые при этом испытывали другие. И теперь ей становилось стыдно. Даже за мелкие кражи в магазине, под спор с Шоном, и за то, что приклеивала обувь в раздевалке, за то, что дразнила толстую рыжую девчонку, и за многое другое, над чем тогда они даже не задумывались. Она видела, как плакала её мама, как хмурился отец Шона и как хватался за сердце отец Дерека. И за каждый увиденный отрывок из той жизни — Лана испытывала раскаянье, пусть и запоздалое.

Первая ночь основательно вымотала её. Появилось мучительное чувство жажды. Окоченевшими руками она пыталась нажимать на точки, которые ей показывал Джеф. Помогало слабо, но на какой-то момент Лана просто отключилась.

Её разбудила резкая боль — клюнувший в руку стервятник, решивший, что добыча слишком слаба, чтобы отбиваться. Лана сердито крикнула, взмахнув руками, и птица тут же лениво полетела прочь. Теперь он и его сородичи будут ждать поблизости. Она слизывала сочащуюся кровь, пока кровотечение не остановилось, оставшаяся рана тупо ныла. Голод давал о себе знать головокружением. Лана снова помассировала запястья и за ушами. Чтобы не думать о физических потребностях она снова тихо запела. Звуковая вибрация словно поворачивала ключ в замочной скважине. Воспоминания обрушились на неё целым потоком из уже более взрослого возраста, начиная с подросткового периода и до последних трагических событий. Пока солнце катилось по небосклону, её видения носили приятный характер. Это опять же таки касалось их неразлучной дружбы, первых трепетных прикосновений, первого поцелуя, всевозможных курьёзов, учёбы в старшей школе, попытки хороших поступков. Будто кто-то мотал перед ней киноленту её прошлой жизни, собрав коллаж из самых ценных моментов.

Но вечером картинки снова поменялись, уступив место кошмарам.

Ссоры с родителями, выходки Шона, его ревность и агрессивность, эти постоянные изматывающие скачки эмоций «на грани». Лана снова пережила одно из побоищ в кафе, где Шон опрокинул все столики и разогнал людей, избил парня, рискнувшего подмигнуть Лане и заодно официанта, а потом в ответ на её попытки его образумить — он насквозь проткнул себе кисть ножом. А ещё перед ней пролетели все его мимолётные измены и горящая церковь. Она как соучастница чувствовала вину за многие проступки Шона. Как и за ту ночь, когда он пришёл к ней во время ливня, дрожащий, но не от холода. Шон признался, что во время охоты, будучи обращённым, в шкуре кугуару он убил браконьера. И это не был несчастный случай, и может быть, браконьер даже заслужил наказание, но не лишать же из-за этого человека жизни. Из-за страха потерять Шона она помогла ему спрятать и позднее похоронить тело. Нессер узнал правду и тоже попытался замять это дело, ведь кугуару никогда не бросали своих в тюрьмы. Нессер уже тогда не мог справиться со своим младшим сыном, и в этом Лана тоже видела свою вину. А затем она увидела ту чудовищную охоту, которую Шон устроил на Дерека, просто взбесившись от новостей. Пятеро из его стаи еле-еле сберегли Дереку жизнь, … чтобы после он разбился в горах. Она снова пережила и это, во всех мельчайших подробностях, будто снов в течение года было недостаточно. Когда Дерек полетел вниз, вконец измученная жесткостью этих явственных видений, Лана услышала настойчивый шепот, он раздавался отовсюду, шепот убедительно подталкивал её прыгнуть вниз.