Ох и трудная это забота – из берлоги тянуть бегемота. Книга 2 (СИ) - Каминский Борис Иванович. Страница 39

— Но…, почему? — едва заметная пауза выдала озадаченность Владимира.

— Молодой человек, я стою на позиции здравого смысла. К сожалению, у меня завтра много дел, поэтому эту тему предлагаю перетереть в следующий раз. Моя визитка у вас есть, так что если будет желание, тем паче нужда, обращайтесь в любое время. И приютим, и от полиции спрячем. Главное, не стесняйтесь, и еще, вы заметили бегущего за вами филера?

Преследователя революционер не видел, но сильно не встревожился. Видимо, передача срочных телефонограмм о задержании подозреваемых пока не практиковалась.

— Напрасно вы недооцениваете полицию, напрасно, ибо сказано в писании: «береженого бог бережет, а небережного конвой стережет», так что, молодой человек, меняйтесь-ка вы с моих охранником местами и прикидом. Спокойнее будет.

Оставшись один, Борис еще долго ворочался с боку на бок. Сопоставлял услышанное с известным из прежней жизни, сравнивал с почерпнутым в этом мире и чем глубже вникал, тем очевиднее становилось, что в принципе советская историография не врала. Отдельные положения умалчивались, очень многое подавалось вскользь, без разжевывания для особо одаренных троечников. Ничего ненормального в этом не было — историю всегда пишут победители, и возьми верх эсеры или кадеты, появились бы еще две версии истории с выпячиванием себя любимых и принижением проигравших.

Иного человечество за всю свою многотысячелетнюю историю не знает и стенания по этому поводу удел недоумков или заинтересованных говнюков.

Сейчас же Федотов все отчетливее понимал — втаптывать эсеров в грязь большевики и не помышляли. Для этого достаточно было показать бредовость их теории. Более того, они скорее принижали их роль в терроре и в размахе экспроприаций, частично беря эти грехи на себя.

А только ли победители переписывают историю? Если разобраться, то и эсеровская и кадетская версии событий в мире переселенцев давно существуют. Тот же Зензинов наверняка напишет воспоминания, и будут в нем эсеры паиньками и резко поумневшими. Про интернет и говорить нечего — в этой помойке чего только нет.

На грани сна и яви, мелькнула мысль, что Зензинов сейчас наверняка ломает голову, анализирует встречу, и наверняка накопает много для себя интересного. «Ну и пущай себе мается. Думать, оно завсегда полезно, особенно в молодости», — такова была последняя мысль переселенца.

Зензинову действительно не спалось. Мешал храп соседей, и запах верхней одежды охранника Федотова. Мысли крутились вокруг разговора.

Да и какой это разговор, скорее его монолог. Сейчас Владимиру очевидно — из него умело вытряхивали знания. И вот что интересно — господин Федотов ни на йоту не перешел черту, за которой начинались конфиденциальные сведения. Спроси сейчас Владимира, знал ли его попутчик конспирацию, он бы это подтвердил. Такие навыки от сведущего человека не скрыть. Добила Владимира незнакомая рифма: «Береженого бог бережет, а небереженого конвой стережет». От нее пахнуло промозглой сыростью сибирского этапа, только там арестантов охраняли конвойники. Прозвучало без запинки, как набившая оскомину арестантская шутка. Ну и «на закуску», Зензинов был быстро и умело загримирован под охранника. Не бог весть как тщательно, но со знанием дела. Откуда у обыкновенного обывателя такие причиндалы и навыки?

Встречался ли господин Федотов с Лениным? Обостренное чутье революционера говорило — попутчик не фальшивил. Тогда откуда знания о картавости и о новом псевдониме Владимира Ильича, к тому же произносимого со странно-привычной присказкой «дедушка»?

А как Борис Степанович слушал о народниках? Полуприкрыв глаза, едва-едва заметно кивая, и лишь иногда удивляясь, будто к чему-то известному присовокуплялось новое.

Вопросов было больше чем ответов и они разжигали любопытство молодого человека.

Революционеру не пристало отвлекаться на постороннее, но сейчас Владимир был уверен, что непременно зайдет к Борису Степановичу под предлогом вернуть одежду его охранника. И один из вопросов будет: «С какой целью в конце разговора вы показали, что о революции знаете гораздо больше, нежели казалось изначально?». Не забыл Владимир и о том, что надо будет посоветоваться с Гершуни и Азефом.

Глава 10. Денег много не бывает, но от них иногда приходиться отказываться

Июль 1906 г.

Последнее время не проходило и месяца, чтобы Федотов не побывал в столице — отечественная бюрократия постоянно требовала каких-то уточнений и согласований. Дело привычное. Вот и сегодня перрон Николаевского вокзала встретил знакомой суетой и привычными звуками, среди которых фанфарами прозвучал истошный вопль разносчика газет. Естественно, фанфарами, только для Федотова:

— Господа, сенсация, сенсация! Читайте Высочайший указ о роспуске первой Государственной Думы! Господа, сенсация, сенсация…

«Уф, пронесло, история не изменилась! — впервые в жизни Федотов искренне осенил себя крестным знамением, вызвав уничижающие взгляды пары пассажиров, — Блин, и тут сторонники демократии, — чертыхнулся про себя переселенец, — а с виду приличные люди. Делением они размножаются, что ли, кстати, кстати, а как там наш эсерик?»

На последней перед Питером станции Зензинов, «опоздав» в свой вагон, умудрился заскочить в первый по ходу и теперь резво чесал в сторону извозчиков, откуда помахал взятой «на прокат» шляпой Филатова. Борис так и не понял, была ли нужда в переодевании. То есть, реакция была, но вперившиеся в Филатова цепкие взгляды «ищеек» тут же переключились на других пассажиров. Что это, профессионализм, или отсутствием наводки из Москвы? Ответа на этот вопрос у Федотова не было.

В столице накопилось много дел. Военное министерство, наконец-то, обратило внимание на нового игрока — отечественную компанию «Русское радио». Ну как обратило? «Специально обученные люди», а правильнее сказать нанятые специалисты, влили в вояк не один литр качественного алкоголя. Справедливости ради надо заметить, что сработали и информация от моряков, и реальный интерес сухопутных военных. После поражения в войне с Японией армия наконец-то озаботилась новейшим вооружением.

После встречи с «сапогами» планировался очередной тур переговоров с дирекцией Сименс-Гальске. На закуску намечалась встреча с моряками — «родное» Адмиралтейство опять возжелало лицезреть Федотова. И на фига? Все давным давно согласовано, а специалисты монтируют уже вторую станцию. Непонятка, однако.

На «автостоянке» царил обычный бедлам. Две сцепившиеся коляски и их отчаянно матерящиеся владельцы привычно «радовали» гостей столицы. В этот дуэт гармонично вплетались крики зазывал. Борис же прямиком направился к знакомому «таксеру», к тому самому Крутояру, что подвозил их с Мишениным в самый первый приезд в Питер.

— Ох, барин, я вас издаля заметил, стакнемся не перевернемся? — белозубо улыбаясь, возница напомнил Федотову его дразнилку.

— Ага, за двугривенный в любую сторону моей души, — не остался в долгу гость столицы.

— Опять на Аптекарский или в Адмиралтейство?

— На Аптекарский, Игнат, к господину Попову, — Борис давно знал возницу по имени.

— Это мы мигом. Недавно в газете вычитал, что вы с господином Мишениным переплюнули этого итальяшку Маркони?

Сами того не замечая переселенцы стали приобретать известность, а уж если извозчики в курсе их успехов, то заинтересованные лица и подавно.

Под профессиональный треп «водителя кобылы» путь до дома профессора долгим не показался. Дверь открыла экономка. Провожая гостя в кабинет, она сообщила, что профессор со вчерашнего вечера ожидает гостя, а все семейство уже неделю, как на даче.

Удар у Александра Степановича случился в декабре, после скандального и несправедливого нагоняя в министерстве. Вообще-то, эта история началась еще при первом знакомстве, когда переселенцы услышали о планах Попова баллотироваться на должность директора института. Борис с Мишениным единодушно удивились: зачем тратить себя на администрирование? Естественно, не убедили, и Борис исподволь стал готовить профессора к предстоящему кошмару. А чем еще могла окончиться директорская карьера, когда за окном бушует революция? Только полным фиаско. Для администрирования нужен совсем иной склад ума и характер, и Борис решительно не понимал, отчего это не очевидно тем, кто этими качествами не обладает. Вот и взялся Федотов моросить в мозги профессора «пакостные» мысли. То проскользнет «отчего это чиновники видят для себя угрозу в свободных выборах директора», то «почему нельзя оценивать чиновничество исключительно, как вредоносную субстанцию».