Узники Кунгельва (СИ) - Ахметшин Дмитрий. Страница 75

Юра собрался с мыслями, поднялся на цыпочки, придерживаясь за один из стволов, принялся вертеть головой. Свет! В той стороне пространство между деревьями будто шире… Если бы не дождь, можно было бы сказать точнее, но даже этот влажный, тягучий свет вполне устроил молодого учителя.

Юра потянулся к этому светлому пятну, как ребёнок за мороженым, но, опустив глаза, остановился. Что-то шевельнулось в тенях прямо перед носом. Что-то большое и округлое. Замереть. Не двигаться. Не дышать. Закрыть глаза и представить что тебя здесь нет, что ты возносишься на крыльях из драповой ткани собственного пальто и падаешь в мягкое кресло возле окна в питерской квартирке… Нет, лучше не закрывать! Боже, как страшно.

Раздался хлопок, похожий на хлопок ладонями. Теперь Юра был уверен, что это не сгусток вечернего лесного тумана.

И тут же сзади, справа и слева, на некотором отдалении, послышались такие же хлопки. Они словно говорили: мы слышим твой зов, мы понимаем, что ты говоришь, мы идём. Задержи его немного — мы придём, чтобы заживо содрать с него кожу и вздёрнуть на ветке высокого дерева.

Силуэт двинулся к учителю, оформляясь в человеческую фигуру и протягивая руки. Ноздри штурмовала смесь запахов чеснока и горького алкоголя.

Юра ударил наотмашь, как умел, раскрытой ладонью: он никогда не дрался. Кроме того нелегко изображать героя, когда не видишь куда бить. А в следующую секунду почувствовал, как на горле смыкаются крупные мозолистые пальцы. Соперник был маленьким, коренастым, как гном, он сосредоточенно сопел и не говорил ни слова. Лицо, измазанное землёй, выражало крайнюю степень упрямства: оно вдруг оказалось совсем близко. Шея между стоячим воротником кожаной куртки совершала непрерывные глотательные движения, она выглядела скользкой и морщинистой. Синий шнурок на ней живо напомнил петлю, в которой нашёл своё последнее пристанище рыжий Тимофей.

Падая, Юра подумал о том, что противнику на вид, должно быть, лет шестьдесят. Ему пора нянчить внуков, а не шататься по лесам и не вбивать совершенно незнакомых людей затылком в землю — но разве ж ему объяснишь?.. Сделал попытку вырваться — бесполезно. Потом пальцы Юры сомкнулись на чём-то неправильной формы, судорожно дёрнули на себя. Противник икнул, а секунду спустя из него, как из рваного мусорного мешка, полилась вязкая вонючая жижа. Юра испугался, решив, что это кровь, но то был всего лишь желудочный сок напополам с пурпурного цвета напитком.

Вне себя от страха, он столкнул с себя противника. Тот не делал попыток подняться, только кряхтел и держался за горло. Кепка, венчавшая его макушку, слетела и пропала, слившись с хвоей. Кто-то ломился через заросли. То справа, то слева доносились хлопки в ладоши. Они так общаются, — леденея, подумал Юра и, не разбирая дороги, бросился бежать.

Этот последний рывок стоил ему зуба, который он потерял, врезавшись в древесный ствол. Стоил ушибленного пальца на правой ноге, а также изорванной одежды и многочисленных царапин на теле и лице. Юра позволил себе перейти на шаг только когда полностью выдохся. Он слушал насмешливый голос странно холодного разума: «Ты теперь в самом центре этой глухомани. Приближается ночь, твои часы стоят, а зрение ушло в запой. У тебя нет даже спичек. Если бы ты хотя бы курил, был бы огонь».

Юра нисколько не сомневался, что пробежал как минимум километр — погоня захлебнулась далеко позади — и очень удивился, когда вдруг вышел на большое открытое пространство, которое буквально кипело под проливным дождём. Он сел под деревом и стал ждать, втягивая в себя густой влажный воздух, наблюдая за пятнами исчезающего света на колючей поверхности воды.

Блог на livejournal.com. 04 мая, 14:30. Запись в дневнике матери.

…«Моя младшая девочка разговаривает через дверь с какими-то незримцами. Сёстры говорят, она сама их придумывает. Мой бедный Елисей считает, что девочке нужен глоток свежего воздуха, но я, после недолгого размышления, пришла к иному выводу. Если я не уберегу её, все усилия могут пойти прахом. Там, за дверью, очень плохие люди. Как она не понимает, что они могут отнять у неё отца, а у меня — мужа? Как она не понимает, что цепь красных подарков нельзя прерывать? Ольга думает, что людей, с которыми болтает Мария, не существует, но даже если так, это слишком опасно. Её головка передо мной, в отличие от остальных, как закрытая книга. Отец говорит, что ребёнок имеет право на собственные мысли, но я так не считаю. Теперь, пока он болен, я хозяйка этого дома, и я намерена открыть её и записать там, на первой странице: «Всё, что за границами этой квартиры, небезопасно».

Что ей говорят эти незримцы? Не знаю, не знаю.

Я не могу сильно наказывать Марию. Сила и жизнелюбие этой девочки таковы, что она сможет выносить непорочное дитя — только она одна. Её сёстры послушны, но слишком слабы. Так или этак, мне кажется, что чулан для неё недостаточно суровое наказание. Другие боятся его как огня, они говорят, что стоят там как на иголках. Другие, но не она. Она уходит туда как в дальнюю дорогу, но когда бы я ни решила её проверить, всё время нахожу её там же, где оставила. Когда же она успевает вернуться? И ещё я слышу иногда, как она поёт. Я не учила её таким песням. Возможно, отец… но нет, он не мог меня предать. Он знает, ради чего я стараюсь»…

2

Погоня так и не объявилась.

Он на берегу озера — никаких сомнений. Ведущую партию в общей симфонии здесь играло что-то похожее на лодку, привязанную к мосткам: сначала скрип, а потом гулкий стук дерева о дерево. При таком ливне ей немудрено пойти на дно уже ночью. Ветер, возникающий иногда над озером, шевелил осоку. До воды шагов десять, не больше.

Заставив онемевшие пальцы разжаться, Юра обнаружил кулон, который сорвал с шеи нападавшего. Грубая треугольная фигурка, изображавшая что-то похожее на человечка висящего кверху ногами. Краска кое-где слезла, обнажив потемневшее дерево. Шнурок продевался через дырку в объёмистом пузе человечка.

Хорь спрятал фигурку в нагрудный карман рядом с мобильником, который чудом не разбился и не потерялся во время одного из падений.

Позже учитель понял, что вышел из леса на северо-западной стороне озера, тогда как город начинался с южной. Собравшись с силами, он пошёл вдоль берега (решив, что таким образом обязательно доберётся до какого-нибудь жилья), перебираясь через упавшие деревья, прыгая по кочкам и иногда влезая ногой в лужу. Попадались брошенные дома, проваленными крышами напоминающие гниющие зубы. Кто-то следит за ним из чёрных окон? Юре не хватало духу проверить: чтобы что-то разглядеть, нужно подойти вплотную. Возможно, даже наступать на шаткое крыльцо. Хорь подумал о Доме отдыха для Усталых тех дремучих времён, когда он ещё располагался возле озера. Интересно, можно ли найти его руины?

— Эй! — окликнули его. Юра вздрогнул. Он не заметил, как развалюхи по сторонам тропы сменились жилыми домами, хотя слабый свет за зашторенными окнами явно на это намекал. Было уже почти темно. Дождь почти прекратился, и громада воды, теперь невидимая, перешла с рёва на вкрадчивый шёпот. Пахло тиной и гнилым деревом.

Мужчина завертел головой.

— Да вот я где! Что, не видите, дядь Юр?

Юра прищурился, глядя на маленькую фигурку, стоящую под деревянным козырьком на ступенях какой-то хибары. Голос показался ему знакомым. Поборов свой страх, он подошёл поближе и узнал, хоть и ни без некоторого труда, мальчишку, с которым они познакомились сразу по приезду. Он чистил картошку, ловко орудуя в угасающем свете серебристым ножом. Между ног был тазик для очистков.

— Вспомнили? — дружелюбно сказал мальчик. — Я Витя. Рад, что с вами всё в порядке.

— Да вообще-то не совсем, — пробурчал Юрий. — У тебя есть питьевая вода?

Мальчик на секунду задумался.

— Вода-то конечно есть… А знаете что? Вы пока заверните за угол дома Терентьевых, вон того, зелёного с красной крышей. Они уехали на неделю проведать бабку в Седых Камышах. Подождите там, на крыльце, а я сейчас приду… да нет, не сюда, вы что, слепой? Четыре шага влево, вот так. Теперь за угол.