Узники Кунгельва (СИ) - Ахметшин Дмитрий. Страница 94

— Вы видите меня в первый раз, но я уже однажды был в этом доме.

Хозяин грузно опустился на диван и молча указал гостю на кресло у окна. Здесь тоже был телевизор, только поменьше; как и его собрат, он выдавал мутную картинку без звука. Ухоженная женщина с кукольными волосами как раз рекламировала новый пылесос. Надо думать, совершенно бесшумный. Юра подумал, что в одной из следующих сцен она будет пылесосить пол в комнате у спящих детей.

— Это случилось в прошлую пятницу, — продолжил он. — Вы как раз находились в отъезде. Здесь был только малыш. Мы с женой шли мимо и видели, как в окно по пожарной лестнице влезли двое людей, одетых как клоуны.

Иван молчал. Волоски на его спине и плечах, стоявшие дыбом, навевали мысли о человекоподобном медведе. Юра запнулся, подумав, что соседи вполне могли рассказать этой семейке, как всё было. Что они с Алёной пришли вместе с клоунами, а потом сбежали, как тати, которые делили добычу до самого утра.

— В общем, — сказал Юра, уже не веря в то, что его история окажется в глазах этого мужлана достаточно правдоподобной, — дверь оказалась не заперта. Мы зашли посмотреть, что здесь происходит. Сын вам что-нибудь рассказывал?

— Нет, — мужчина слушал теперь очень внимательно. — Ни слова.

— Может, вашей жене?

— Давай дальше. Не томи.

— Эти клоуны запугивали мальчишку.

Юра вкратце описал ход диалога, умолчав о подарке, который оставили клоуны. События могли, по его мнению, разворачиваться в двух направлениях: либо Федька выкинул эту гадость в мусорный бак (что бы там ни было, это не могло оказаться ничем хорошим), либо оставил себе. Что, если папаше это не понравится? Что, если он озвереет и начнёт орать? У мальчишки и так, похоже, нервы ни к чёрту… Наилучшим выходом, наверное, был бы разговор с матерью — с глазу на глаз.

— Скверно, — сказал Иван. — Я уезжал. Приходится чесать на работу за сорок километров. Я прораб, а здесь никто ничего не строит. Ублюдки скорее подставят ведро под течь в потолке, чем вызовут хорошего мастера залатать крышу. Мы переехали сюда полтора года назад, весной тринадцатого. Настоящая дыра, но этот прощелыга-врач сказал Лизке, что лучшего места, чтобы привести в чувство мальчонку, не найти. Не в лесу же жить, правда?

Пошарив за кроватью, хозяин извлёк початую бутылку. Откупорил её. По комнате разнёсся горький неприятный запах.

— Послушай, а давай-ка жахнем, учитель? Что-то так тошно сегодня.

Юра потерял дар речи. Он уже не очень хорошо понимал для чего вообще сюда пришёл. Наверное, просто удостовериться, что с мальчиком всё в порядке.

— Я, пожалуй, откажусь, — сказал он. — Эти люди…

— У тебя никогда не было чувства, что ты гниёшь заживо? — перебил Ваня. Его голос звучал размеренно, словно вращение перемалывающих воду жерновов электростанции, но было в нём что-то леденящее душу. — Я будто не живу больше с некоторых пор, смекаешь? Мальчишка вот болеет. Рядом с ним нельзя шуметь, даже громко говорить… это болезнь такая, если что. У него якобы в голове всё просто взрывается. Я кумекал одно время, что он просто притворяется, чтобы нас с мамкой довести, но не может же пацан впадать в истерику, когда рядом проезжает поезд? Он головой начинает биться так, что сопли кровавые текут…

Он сокрушённо покачал головой и опрокинул в себя добрую часть зловонного зелья.

— Где ваша жена? — спросил Юра так бережно, словно ему нужно было нажать на лбу жилистого, вспыльчивого строителя малюсенькую кнопку.

— Где она? — произнёс мужчина. — Была где-то здесь. Лиза, ты принесёшь человеку кофе или нет?

— Не нужно мне кофе, — сказал Юра. — Мне бы просто с ней поговорить. По поводу мальчика.

— А, это, — сказал он. — С ним всё будет в порядке. Лизка-то у меня, великая оптимистка. Говорила, что всё наладится. Нам-де просто нужно свыкнуться со сменой обстановки. Она свыклась, мальцу полегче, а я вот заболел. Думал она уйдёт, когда я руки распускать начал, даже специально иногда старался посильнее обидеть, но нет… крепкая она у меня. Бой-баба. А докторишка этот на говно изошёл, когда пытался меня убедить, что она чуйствительная натура.

Он сплюнул и мрачно взглянул на гостя.

— Она-де его с частным визитом посещала. Можешь себе такое представить? Чтобы моя жена — да к мозгоправу! Сын-то с бубенчиками в голове, тут уж ничего не поделаешь… Я её достал после этого так, что она мне на ладони осколком разбитой тарелки шрам оставила. Вот, посмотри.

— Мы не знакомы… — напомнил Юра, но замолчал, увидев, что Иван снова общается со своей бутылкой и вряд ли его слушает.

Отведя взгляд, Хорь увидел две подушки с засаленными углами. Одна была чуть более грязной, чем другая. Та, что почище, должно быть, принадлежала Лизе. Его жена, наверное, лёгка как пушинка, — подумал Хорь, и только поймав изучающий взгляд Ивана, понял, что произнёс эту фразу вслух.

— Лёгка? — сказал он. — Пушинка? Нифига себе, пушинка! Килограмм под восемьдесят весу.

Его возмущение было искренним, но вместе с тем каким-то неестественным. Как игра плохого актёра. В том, что Ваня не был хорошим актёром, Юра был уверен так же, как и в том, что сам он разбирается в геометрии не хуже среднестатистического восьмиклассника. Подушки всё ещё занимали его внимание. Если на левой красовалась огромная вмятина, очевидно, принадлежавшая голове хозяина, на правой явно никто не спал.

— Как давно она ушла?

— Чего? — теперь презрение в голосе хозяина мешалось с искренним возмущением. — Лиз, ты слышала? Профессор говорит, что ты ушла… ты у меня жену, что ли, отбить хочешь?

Юра не хотел. Он уже знал, что, исключая малыша, в доме больше никто не живёт. У него не было фотографической памяти, не было феноменальной внимательности, но и того что есть хватило, чтобы собрать воедино все мелкие детали и сделать выводы. Несколько гнилых яблок на журнальном столе, вокруг которых кружились мухи, одно слегка надкусано. Иван не мог надкусить яблоко, Юра был уверен, что если он и ел их, то съедал целиком, возможно, вместе с огрызками. Как импортная соковыжималка. Место укуса уже в прошлый раз было тёмным, а яблоки высохшими, теперь же они, похоже, стали домом для самых разных насекомых. Стеклянная кружка с нарисованными кроликами, на дне остатки кофе, следы лака для ногтей на ручке. Сотовый телефон на телевизоре — в ярком розовом чехле. Всё это было и в прошлый раз, когда они с Алёной торопливо шествовали через комнату на помощь мальчишке.

— Вы сами от себя её оттолкнули. Я хоть и не психолог, но работа школьного учителя тоже требует некоторой доли проницательности.

Хозяин сидел, свесив ладони между колен. Он не отрывал мрачного взгляда от Хоря. Неуютное, скользкое чувство поднималось вверх по пищеводу. Юра постучал себя ладонью по груди.

— Нет никакой Лизы, — стараясь звучать как можно убедительнее, прибавил он. — Она покинула вас, по меньшей мере, неделю тому назад. Спросите у сына, если не верите. Только, пожалуйста, не орите на него. Уж он-то точно ни в чём не виноват.

— Я с ним не разговариваю, — процедил Иван. Сквозь застывшую, почти гипсовую маску лица впервые проклюнулась неуверенность. — Хилый больно. Но моя Лизка… она здесь, в соседней комнате. Занимается какой-нибудь работой по дому. Она всегда крутится как волчок.

Чувствуя, что уже близок к цели, ощущая, как ладони покрываются потом, Юра пошёл на новый виток. Он успел сказать: «Её нет, признайте…», когда дом содрогнулся. Это был мощный одиночный толчок — так живая рыба, которую хозяйка принесла с рынка, бьёт хвостом при прикосновении ножа. Дом содрогнулся от самого фундамента до конька крыши. Стекло пересекла косая трещина, пузырьки с духами упали один на другой. Дверь, которую хозяин затворил за собой, распахнулась. Бутылка опрокинулась, но Ивану было всё равно. Он вскочил и торжествующе расхохотался.

— Лиза, этот упырь пытался меня убедить, что ты ушла! — сказал он, обратившись к двери. — Но я-то знаю, что ты здесь. Ты всегда рядом, моя ягодка!