Время перемен (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 14

Посмотрев на «табачный» ряд, пошел дальше. Совсем рядом, в одном шаге, торговали съестными припасами. Прямо на земле стояли кадушки с квашеной капустой, с грибами и с огурцами. Вон, в прошлом году жаловались, что соли нет. Стало быть, и соль отыскали, а еще и для торговли заготовили. Капусту можно было попробовать, захватив горстью щепотку. Я бы побрезговал взять, но здесь пока еще нравы простые, грязные пальцы и общая кадушка никого не смущает. Думается, что некоторые «пробовальщики» могли запросто перекусить, пройдясь по всему ряду. Огурцы и грибы пробовать не разрешали. И правильно.

Между бочками пристроилась крестьянская телега, с горкой капустных кочанов, убереженные с прошлого года. Несмотря на почерневшие верхние листы, кочаны разбирали довольно споро. Есть еще репа, но ее отчего-то берут неохотно. А вот лука и чеснока не видно. Не то на открытом воздухе не торгуют, не то его попросту нет. Жаль. В нынешнее-то время лучшее средство от цинги и авитаминоза.

С лотков торговали картошкой. Я даже приценился. Фунт – восемьсот рублей. А что, по-божески. А вот сало, завернутое в газету, дорого – четырнадцать тысяч за фунт. Масло сливочное, тоже в грязной газете – двадцать тысяч за фунт, а ржавая ветчина – двадцать пять.

На одной из тележек развернулся целый лабаз «колониальных» товаров, причем, все стоило по пять тысяч за фунт: и рис, и чай, и даже кофе. Еще какие-то грязные конфеты ядовито-красной расцветки. Нет, такие бы не рискнул брать. И кофе показалось подозрительно дешевым.

А тут странная картинка – безногий инвалид в полушубке развернул на лотке торговлю обрезками колбасы и кусками сухого сыра. Интересно, где взял?

Как я полагаю, Сухаревский рынок, как место сбора криминального «элемента» никуда не делось, а иначе с чего бы вокруг меня нарезал круги молодой человек? Иностранец в хорошей одежде – лакомая добыча. А вот и второй «случайный» прохожий и тоже, как и первый, в коротенькой куртке, зато в крепких башмаках, в которых хорошо удирать от милиции. Не грабители, а карманники. Щипачи, в общем. Дождавшись, когда парень сделает вид, что он просто рядышком пристраивается, а мои карманы видеть не желает, ухватил его под локоток, подтянул к себе и нежно сказал:

– Гугнявый, хочешь по ширмам пошмонать? Не взыщи, яйца тебе отстрелю, и хана котенку, срать не будет. – Покосившись на замершего подельника, усмехнулся. – И тебе твои Фаберже отстрелю, суслик гобешный и мне за это ничего не будет. Проверим?

Похоже, я немножко перебрал. От того, которого удерживал, вдруг запахло чем-то не очень приятным, я бы даже сказал сортирным. Кажись, обделался. И чего это он? А, так это я слишком сильно надавил на его локоть, а там нервы. Бывает.

– Ну-ка, сдриснули отсюда оба, пока я добрый, – отпустил я парня, и оба незадачливых щипача резко исчезли.

Справа опахнуло рыбным запахом. Ага, два крестьянских воза с морожеными карасями, карпами и щуками. Народ подходит, торгуется, время от времени утаскивает то щучку, то пару карасиков. Ух ты, а тут – не на возу, а на деревянных козлах, покрытых столешницей, громоздится палтус, треска, кáмбала. Вот они-то точно не из подмосковных водоемов. За прилавком стоит продавец, не очень похожий на профессионального торговца – крепкий, седоусый, в зимней шапке с кожаным верхом, в бушлате. И стоит враскорячку, словно привык гулять не по твердой земле, а по палубе.

– С Архангельска? – поинтересовался я. Глупый вопрос. Откуда еще мог взяться палтус? С Баренцева, да с Белого морей, больше неоткуда.

– С Мурмáнска, – нехотя отозвался продавец, а потом, смерив меня взглядом, спросил. – Вы, товарищ, сколько покупать станете?

– Если с Архангельска, или с Мурмáнска, неважно, то все бы купил, токо купилок не хватит, – вздохнул я, – Но не судьба, ужотка вечером уезжаю. Хотя, сёмгу соленую бы взял.

– Ишь, сёмгу ему, – усмехнулся продавец. Потом, еще раз посмотрев на меня, хмыкнул. – Ты сам-то, откуда будешь? Говорок-то у тебя наш, поморский, но по одежде – не то француз, не то начальник большой.

Ого, товарищ во Франции бывал? А иначе, как сумел определить мое французское пальтецо? И говорок-то? Видимо, сам не заметил, как перешел на поморский диалект. Где это я прокололся?

– А куда хаживал-то? В Брест? – спросил я, уже пожалев, что начал разговор. А не то встретится какой земляк, с которым не стоит встречаться бывшему начальнику губчека.

– Фи, Брест, – пренебрежительно ухмыльнулся дядька и горделиво добавил. – Брест – это деревня на море. Да я в Марсель восемь раз ходил, и шесть раз в Булонь. – Потом как-то сник, сплюнул. – Двадцать лет на палубе отстоял, до старпома дослужился, потом айсеи, твари поганые, судно угнали. Теперь вон, рыбой торгую. Кооператив у нас, видите ли. В Мурмáнске рыбу купили, в Москву везем. Позорище.

– Ну дак, что же теперь делать, не вешаться же? Времена такие, – пожал я плечами, потом тряхнул головой. – Как там Архангельск? Губисполкомом по-прежнему Попов руководит?

– Он самый. Михаил Артемович еще осенью велел кооперативы организовывать. В Архангельске рыбу только с баркасов ловят, на город хватает, а на продажу нет, а вот на Кольском куда девать не знают. Вот, рыбу везут из Мурмáнска в Архангельск, а мы уж потом сюда, в Москву.

– Подождите товарищ, пройдет пару лет… нет, пять лет, не меньше, снова в море выйдешь, – утешил я дядьку, хотя и не был уверен – выйдет ли он в море даже не через пять, а через десять лет? Да и возраст у него уже не тот будет, чтобы выходить.

Кивнув, собрался уходить, но услышал:

– Эй, товарищ, ты подожди. Рыбку-то возьми.

– Да говорю, взял бы, да уезжаю сегодня. Что мне с ней делать?

– Отдашь кому-нибудь, а я тебе ее бесплатно отдам. Хочешь, я щас за зубаткой сбегаю? Соленая. Ты ее с собой в дорогу возьмешь, вымочишь, как найденная будет.

– С чего вдруг? – удивился я.

– Узнал я тебя. Ты же Аксенов, бывший начальник чека?

– Н-ну? – Насторожился я, трогая локтем браунинг. Вытащить пару секунд.

– Может, ты-то меня и не помнишь, но я-то тебя хорошо помню. Ты ж нас тогда расстрелять мог, но не стал.

Вот оно как. Мог бы застрелить, а он конфетку дал. И не помнил я этого дядьку, и за что его следовало расстрелять, тоже не помнил. Вслух сказал:

– Не обижайся земляк. Спасибо тебя на добром слове, но рыбу твою, да еще бесплатно, взять не могу. То, что не расстрелял, так это не доброта моя, а работа. – Уже хотел уйти, но тут мне в голову пришла мудрая мысль. – А вот что, товарищ. Ты не можешь часа на два отлучиться? Мне бы в Архангельск подарок хорошему человеку послать. Только подарок не здесь, до него идти.

– Отлучиться? – переспросил бывший старпом. – На пару часов могу, только за Филимоном сбегаю, за напарником. Он-то отдыхает сейчас, но уж ради такого дела переживет. Подожди пару минут, я быстро. Токмо за товаром пригляди, а то разворуют.

Я даже не успел замерзнуть, как вернулся старпом вместе с Филимоном – таким же бывшим морским волком, что и мой новый знакомый. Я первый раз видел этого дядьку, даже имени его не знал, но не сомневался, что он передаст подарок Ане Спешиловой.

Уже на выходе с Сухаревки я услышал.

Я потряс головой. Эту песню я хорошо знал, мне она очень нравилась когда-то, но ее здесь быть не могло. Вспомнилось даже, что-то как-то сделал стойку, услышав про Трансвааль, но там была старая песня, известная еще до Первой мировой. Но эта написана Борисом Алмазовым!

– А это кто? – удивленно спросил я.

– А это Тимоха, – пояснил бывший старпом. – Пацан тут поет, и на гитаре играет. А песни душевные. И знакомые поет, но больше таких, которых никто не слышал.