ВЦ 3 (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович. Страница 11

— Аполлонов? Не комсомолец выходит? — тоже стал себе самокрутку сворачивать бывший полковник.

— Ну, почему же — комсомолец.

— Спортсмен. Стой, да ты Фомин!? В газете видел фото. — Полковник привстал чуть пересев от края, место Вовке уступая, — Садись. Мужики это же тот самый Фомин из «Динамо» нашего, что чехам победный гол забил. Ну, в «Советском спорте» статья была. Молоток, так им братушкам и надо. Но играли они хорошо. Уважаю. Только и наши молодцы не уступили чемпионам мира. Надо и нам на чемпионат съездить, расколошматите там и их и канадцев хвалёных? — протянул кисет.

Мужики полезли пожимать Вовке руку, хлопали по плечам, потянули к нему кисеты, а невысокий седой мужчина с повязкой на глазу и большим шрамом через всё лицо протянул пачку «Новости».

— Спортсмен же, не курю, но за предложение спасибо.

— Молоток паря! — опять по плечам могутным постукали. Получается, что все четверо инвалиды, у четвёртого тоже руки нет, только обрезана ниже, только кисти не хватает.

Много, даже очень много ещё инвалидов в стране. Миллионы, наверное. Фёдор Челенков читал как-то в интернете, что их (инвалидов) в начале пятидесятых годов всех из Москвы и других крупных городов вывезут чуть ли не за одну ночь в специальные интернаты, созданные в отдалённых уголках огромной страны. На Валааме в том числе. Вот ходили они по улице, милостыню просили или, как эти четверо, в домино играли, а настало утро, и нет ни одного в Москве. Верилось в это с трудом. Тем не менее, в воспоминаниях детства Фёдор Челенков почти не помнил этих инвалидов, какая-то правда видимо в той статье была. Может, и не за одну ночь, но точно вывезли.

— Пётр Ильич, нам бы поговорить, — Вовке ещё к Аполлоновым надо было успеть. Песню очередную разучивать, а эти спортивные воспоминания могли надолго затянуться. Скучно мужикам, а тут такой повод поговорить. С настоящим хоккеистом. Не легендой, но всё же.

— Поговорить? — Полковник с сожалением глянул на доминушки, словно предчувствовал, что прощается с ними. Что не просто так этот хоккеист здоровущий припёрся и жизнь теперь у бывшего завхоза МВД круто изменится, не до доминушек станет.

— Поговорить, — покивал Вовка его невысказанным мыслям.

— Что ж, пойдём, паря. Не ждите мужики. Чувствую, от этого комсомольца так просто не отделаться. Да и ужинать пора скоро. Покедова, — он ловко подхватил костыли и гигантскими шагами кузнечика, прямо по рыжему ещё от прошлогодней травы газону, заспешил к своему подъезду.

Событие четырнадцатое

Полковник так Вовку вперёд и не пропустил, ну, там дверь в подъезд придержать, сам управлялся. Дошли до двери в квартиру. Не коммуналка же. Квартира. Многие всё ещё в деревнях, где война врезала, так врезала, и в землянках живут.

Игнатов снял с карниза над дверью, лежавший там ключ, и отпёр дверь. Стоит ли закрывать, если ключ вот он, доступен для любого. В однокомнатной, но довольно большой квартире было чисто и опрятно, чувствовалась женская рука. Вовка огляделся, как тут себя ведут, разуваются, тапочки тогда должны быть. Ага, вон стоят, как в музеях, сшитые из куска плотной ткани.

— Заходи, комсомолец, только обувку снимай, А то Галина придёт по ушам и тебе и мне надаёт.

Прошли, понятно, на кухню. Там все великие дела решаются, там правительству указивки выписывают. Ещё не диванные эксперты все, а кухонные.

— Чай будешь? — Игнатов мотнул головой, показывая на, стоящий на электроплитке, большой зелёный эмалированный чайник.

— Плитка у вас самодельная? — Вовка устал от примуса. Надо себе такую же.

— Так тебе плитку надо? — как-то поскучнел полковник.

— Плитку? Плитку надо. А вы что ли сами делаете? — врубился Фомин.

— Так ты за плиткой или не за плиткой? — перевалился с костыля на костыль Пётр Ильич.

— Нет, товарищ полковник, я не за плиткой, но если вы их делаете, то я две штуки куплю. — Точно надо одному генерал-полковнику плитку добыть, а то там тоже всё на примусе готовят. Вон штаны и через два месяца чуть керосином пованивают. После того как Аполлонов на него его опрокинул и разрушил эту конструкцию.

— Чего же не продать. Пятьдесят рублей. Только не говори, «ого», не хочешь, так и не бери. Другие желающие найдутся, — как-то скуксился, невместно полковнику торговать. Да, вот жизнь заставит и не так раскорячешься.

— Хорошо, Пётр Ильич, я две штуки куплю, если есть. — Фомин достал из кармана подаренный на 23 февраля мамой Тоней кошелёк, вытащил единственную оставшуюся с зарплаты сторублёвку. Там ещё рублей на тридцать оставалось мелочёвкой. Ничего, на Третьяковские деньги, что он ему оставил, уезжая в Гагры, проживёт. Плитки нужны. Давно ведь хотел купить. Срослось, — Только я не за плитками, товарищ полковник. Я хочу вам предложить артель создать по производству мебели. Есть у меня пара идей.

— Ну, ты Фомин, врезал сейчас. Комсомолец! Непман недоделанный! — а глаза весёлые.

— Я тут эскиз и как бы чертёж кровати совмещённой со шкафом нарисовал, посмотрите. — Вовка протянул доработанный с помощью учителя черчения в их вечерней школе эскиз шкафа — трансформера.

Игнатов принял листки, рассмотрел внимательно, перевернул, нет ли чего на обороте, и, хмыкнув, сунул, сложив, в карман поношенного пиджачка, в котором остался сняв шинель. Почему не в кителе? Бережёт, наверное. На парады и для встречи в коллективы комсомольцев надевать увешанный орденами мундир. Наверное? А может просто стесняется, слесарь, блин — полковник?

— Интересная штуковина. Не дурак ты Фомин. Аркадию Николаевичу спасибо скажи. Теперь давай по порядку. Что есть, что нужно? Аппетиты? На мебельную фабрику замахнулся? — выходит не обманул генерал — «Жучило».

Вовка рассказал о кровати, о дяде Паше, о том, что не плохо бы всё это организовать за колючей проволокой из расконвоированных, или как там это называется, но чтобы доступа к водке не было. Достал второй рисунок со складным столом. Рассказал о шкафе-купе, вписанном между тремя стенками. Словом, целый час бизнес план рассказывал.

Полковник чувств не выражал, слушал молча, иногда поводил бровью, но что это — неприятие или одобрение по физиономии не скажешь. Спокойное расслабленное лицо. Закончил Вовка и спросил, что думает по этому поводу Игнатьев.

— Ты, Фомин, молодец. Говорил уже. И мысли не плохие про мебель. Про зоны … Там и так мебель делают. Не такую, спорить не буду. Тут ты всех обскакал. И то, что двух убогих хочешь приставить к делу — молодец. А вот то, что ты динамовец — это плохо.

— Я не совсем динамовец, ну, в смысле я не милиционер. Я — пацан. Мне шестнадцать лет.

— Ни хрена себе поворот! — чуть не подпрыгнул на одной ноге инвалид, — Правда, что ли?

— Правда. В «Динамо» работаю на полставки тренером молодёжки. И ещё стипендию получаю.

— Тренером в шестнадцать. Да, комсомолец, умеешь ты удивить. Ну, тогда попроще. Давай так мы с тобой договоримся… — Полковник глянул на отрывной календарь, что висел на кухне, приподнялся на руках, опираясь на стол, и снял его. Полистал, потом положил на стол и припечатал ладонью. — Пятнадцатого апреля приходи. Если какие вопросы будут, я тебя через Аркадия Николаевича найду. Да, Фомин, тебя же Вовкой зовут?

— Вовкой, — согласно кивнул.

— Так вот, Вовка, ты пока этому дяде Паше ни полслова. Усёк?

— А что?

— Ну, пьяные компании языками мелят. Нам это не надо. Ну, нам, если я решусь. Пока просто поузнаю, связи кое-какие подниму. Подумаю. Пятнадцатого жду. У Аполлонова стол и кровать эта?

— Да, в квартире.

— Хорошо. Давай, освобождай помещение. Сейчас Галина придёт, не любит гостей. Ругаться будет.