Люк Скайуокер и тени Миндора (ЛП) - Стовер Мэтью Вудринг. Страница 17

Младший лейтенант Девалоу побледнел, стоило ему, выполняя обязанности связиста, уловить передачу с сигнального буя. Когда о сообщении Скайуокера было доложено капитану Тиросску, тот немедленно приказал перенацелить самый мощный из доступных оптических датчиков в сторону планеты, чтобы экипаж смог рассмотреть происходившее у терминатора. Сенсорный набор «Старой чушки» оставлял желать лучшего, но начинка корабля всё же позволила, пусть и с великим трудом, сфокусироваться на изображении падавшего к Миндору искомого «Правосудия», за которым тянулся длинный след, источавший смог. Однако вскоре затаившему дыхание экипажу «Копьеносца» предстала другая картина, в виде распустившегося огромным шаром пламени, что скрыл останки флагмана.

– Ой-ой-ой, – онемел от увиденного Тиросск. Теперь на ум не приходило ни единого ругательства: то, что творилось в душе капитана, было не выразить словами.

– Это было… – Девалоу поперхнулся, и лишь затем продолжил. – Это было «Правосудие»?

– Боюсь, оно самое. – Тиросск рухнул в командирское кресло. – Увы…

– Корабль самого генерала Скайуокера?

– Никто бы не выжил, – безжалостно прокомментировал Тиросск. – Нас разделяет тридцать световых минут. То, что мы увидели в данный момент, произошло полчаса назад.

Девалоу не осмелился больше задавать вопросов. Этого и не требовалось.

– Он умер полчаса назад, – ошарашенно повторил капитан Тиросск, плечи которого вдруг поникли под тяжестью гнетущей ноши. – Люк Скайуокер погиб.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Хан Соло откинулся в кресле, сцепив руки за головой и опустив спинку сиденья так низко, что пришлось упереться коленом в крышку стола, чтобы избежать падения. Уставившись в потолок, Соло уже который раз за день – третий? четвёртый? триста четвёртый? – размышлял, поджидает ли его смерть от скуки.

Вновь и вновь мелькала одна и та же мысль. Хан самоустранился бы без колебаний уже двое суток назад, будь у него такой выбор. Если в галактике поискать что-нибудь более ненавистное ему, нежели «великое» сидение часами напролёт внутри четырёх стен, где приходилось слушать чужое нудное брюзжание, так это сидение посреди комнаты, проводимое под брюзжание мандалорцев.

Ситх побери, да он их просто не выносил!

Хан не считал себя ярым мэндофобом. Он не ненавидел их в целом, невзирая на тот давний злополучный опыт с неким одиночкой, известным мандалорским охотником за головами, который – если справедливость существует, а Великая Сила встала поутру с нужной ноги, – сейчас переваривается желудочным соком сарлакка. Просто из этой шайки «надмолорцев» (надменных самопровозглашённых царей на ратном поле) Хану ещё не встречался такой, кто, выдавая обыкновенное «Доброе утро», действительно желал бы доброго утра. Вместо общепринятого акта вежливости всегда получалось что-то вроде «Надеюсь, утро взаправду выдастся добрым, потому как если ты хоть что-нибудь выкинешь, незамедлительно пострадает твоя миролюбивая кореллианская задница, и ты даже не вспомнишь, в какой галактике её просиживаешь».

Нет, он не ненавидел мандалорцев в целом. Он не выносил лишь тех, с кем доводилось повстречаться лично. Каждого из них.

Хуже всего, что какие-то извращённые понятия о чести или недостаток национального самосознания не позволяли мандалорцам вести переговоры на общегалактическом. Что, конечно, не отменяло пресловутого брюзжания. Чуткий кореллианский слух Хана Соло с трудом воспринимал мандалорскую речь, вызывая неизбежные ассоциации со стаей песчаных пантер, которые то и дело отхаркивали застрявшие в глотках комки шерсти размером с голову взрослого человека. И, чтобы главный переговорщик Новой Республики не тронулся умом, вот такое отрывистое харканье получало скрупулёзный перевод на общегалактический со стороны протокольного дроида. Легковозбудимого, сверхчувствительного и до безумия нервного протокольного дроида, который, несмотря на свободное знание шести миллионов форм коммуникации, чудесным образом так и не избавился от раздражающего акцента, присущего полнейшим снобам из Центральных Миров. А так как последние несколько дней были безвылазно проведены в одной комнате с обладателем этого безостановочного акцента, тот настолько доконал Хана Соло, что он успел всласть помечтать, как в один прекрасный день со всей души наподдаст механическому переводчику, отправив его в обратное путешествие до Татуина.

Единственным сдерживающим фактором, благодаря которому перепланировка дроидов временно отменялась, было присутствие рядом главного переговорщика Новой Республики – настолько прекрасного создания, что от одного взгляда на неё перехватывало дыхание, а сердце начинало бешено колотиться.

Её отличала не только красота, но ещё и потрясающий ум в сочетании с бескомпромиссной отвагой. За всю свою насыщенную жизнь эта женщина совершила только одну всамделишную глупость: позволила себе пару лет назад втрескаться по уши в лихого капитана фрахтовика, пусть и доведённого до нищеты. Ладно, чего греха таить: в контрабандиста с сомнительной репутацией и висевшими на хвосте имперскими служаками, охотниками за головами и криминальными авторитетами, коих просто было не счесть. Вот почему Хана всегда останавливал потайной страх, что хотя в случае нанесения какого-либо вреда дроиду-переводчику Си-3ПO на душе самого Соло и станет легче, отрицательные последствия будут непоправимыми, потому что Лея, наконец, раскроет свои прекрасные очи и осознает всю ошибочность и ужас совершённой глупости.

Не то, чтобы Хан признавался в этом кому-либо. Даже Чубакке, да даже самому себе, пусть в девяноста девяти процентах из ста таких случаев самолюбие оставалось нетронутым. Вот только один процент, как стал подмечать Хан, означал неуверенность в себе, которая извивалась червяком глубоко внутри, постоянно нашёптывая слова сомнения, и тогда нервничавший Хан уже не мог думать ни о чём другом, кроме как об ответных чувствах своей ненаглядной избранницы, и клялся самому себе, что никогда-никогда не даст повода Лее разлюбить его.

Как результат всех этих редких душевных страданий, контрабандист и бывший генерал часами маялся посреди конференц-зала, сокрытого на безымянном астероиде в какой-то глуши Внутреннего Кольца, и старательно делал вид, будто ему не наплевать на происходящее, пока работавший здесь коммуникатор продолжал вещать мандалорский лепет, а Си-3ПO переводил их невнятную тираду реплика за репликой.

Вот и сейчас механический помощник Леи заговорил своим звонким голоском, комментируя свежую информацию.

– Коммандер повторяет, что капитуляция попросту невозможна и что есть лишь единственное мирное разрешение ситуации, сложившейся настолько печальным образом – печальной для «всех повстанцев», ― то есть для Новой Республики, конечно: кажется, коммандер не видит разницы, в противном случае, он демонстративно совершает такие глупые ошибки. Вне зависимости от его интеллекта, единственным выходом ему видится следующее: повстанческие силы должны незамедлительно покинуть эту систему. Само собой, точная формулировка звучит по-другому. «Если повстанцы остаются – все умрут, а если мятежники уйдут, тогда все будут счастливы». Но и этот буквальный перевод опускает грубый оттенок изначальной фразы и оттого не передаёт и доли всего варварского словарного запаса переговорщика. В самом деле, принцесса, их безвкусный язык не подвергается обработке: ещё немного, и мои фильтры нецензурной лексики будут перегружены!

Вообще-то Хан не совсем понимал сути переговоров. Когда в этой системе разразилась битва, он и Лея скитались далеко отсюда по противоположному краю галактики, где целому, пусть и небольшому звёздному скоплению потребовалась помощь в том, чтобы перебраться в лоно Новой Республики. Хану надолго запомнилась их, казалось бы, заурядная дипломатическая миссия, поскольку повидавшего многое контрабандиста просто в дрожь бросало от одного вида аборигенов – маленьких волосатых созданий, похожих на пауков, которые, в отличие от большинства арахноидов, тем не менее, обзавелись вполне себе гуманоидными мордами и широкими пастями, что были усыпаны сверкающими, подозрительно острыми зубками.