Алмазная Грань (СИ) - "Extazyflame". Страница 63

Он не спешил. Целовал меня, как будто открывал заново — не дрожащую от страха и горя рабыню, а равную по положению, спокойную, умиротворённую, не предавшую и не обманувшую. Да могло ли быть иначе?

Что это? Стокгольмский синдром, самая извращённая версия, или в моем сердце оказалось достаточно места, чтобы поселить там тьму? А может, я даже не предполагала, к чему можно привыкнуть, когда у тебя есть цель и ты хочешь выжить. Даже к тому, что однажды борьба за саму себя трансформируется в нечто подобное…

Нет, я не забыла все, через что прошла по вине Лукаса. Я не собиралась прощать ему это. Но сейчас просто об этом не думала.

Его руки скользили по моей спине, словно обвивая плющом, отравляя, лишая воли и осторожности. Плевать. Мне было хорошо. О будущем я вообще не думала в тот момент. Яростно возвращала поцелуй, покусывая, овладевая. Теперь мне не надо было сдерживать собственные порывы.

Шелест ткани, шорох расстегиваемой молнии. Платье сползло по плечам, но Михаил не торопился раздеть меня полностью. Прервал поцелуй, отстранился, разглядывая жадно, пристально, с немым восхищением. Куда делся лёд его взгляда! Со мной он отпускал себя полностью, не опасаясь, что я воспользуюсь его своеобразной уязвимостью. Оплетенные желанием нервы дрожали, как струны виолончели. Мир катился в преисподнюю. Сознание билось в экстазе.

— Виктория! — прохрипел мужчина, поднимая меня за талию. Я обвила ногами его торс, запрокинув голову. Эйфория рубила все существующие на данный момент канаты. — Моя алмазная грань!

Это было сладко и одновременно безумно. Мы избавлялись от одежды, как озабоченные подростки под лавиной страсти. Целовались, как одержимые.

Он, решивший больше не скрывать своих чувств ко мне. Я, ненавидящая его всеми фибрами души, думающая о том, как выжить, выстоять… но сейчас сражённая безумием вожделения.

Шахматы вместе с доской полетели на пол. Заколыхалась пламя свечей, отбросив на потолок танцующие тени. Мы забыли обо всем.

Это было жарко, безумно и восхитительно. Лукас заполнил меня собой, унес в океан блаженства, волны которого с каждым толчком уносили все дальше и дальше. Не существовало больше ничего и никого.

Спустя час мы, утомленные и счастливые, отдыхали. Лукас — в кресле, я, по собственному желанию — у его ног. И впервые в этой позе не было нечего унизительного.

Я брала с блюда крупные ягоды сладкой клубники, подносила к его губам, дурачась, словно ребенок, иногда отнимая руку и смеясь. Мне было уютно и спокойно. Настолько, что я даже допустила непозволительные мысли.

А что, если вся моя месть уже не имеет смысла? Разве любовь для такого человека — не самое ужасное для него же наказание? Чувства к той, кто знает о нем все, как сделать счастливым — в том числе? Может, меня ждет счастливая жизнь подле такого мужчины. Свобода, наслаждение его обществом, красивая жизнь. Может, я уже и не захочу ему мстить? Достаточно будет всего лишь разобраться с Ивлеевым и его несравненной супругой. Это мне организуют буквально играючи, а потом…

Нет, детей от Михаила я категорически не хотела. Похоже, я вообще их не хотела больше, зная, сколько в мире боли и ужаса. Даже если их это минует, воспитать собственноручно будущего рабовладельца не стану. Это не мои игры. Может, махнуть на все рукой? Так будет проще и легче.

Увы, я быстро забыла, что нужна Михаилу не только в качестве любовницы. Что не просто так он таскал меня с собой на разборки и заставлял смотреть. И не от собственной близорукости рассказывал, как устроен весь его бизнес. Но сейчас мои мысли вращались на орбите, далекой от насущных дел.

— В какой стране бы ты хотела побывать? — спросил Лукас, наклонившись, чтобы поцеловать меня в лоб.

— В Париже. И в Венеции. Совсем недавно мне хотелось увидеть весь мир, — я отпила шампанское из стоящего рядом бокала и грустно улыбнулась. — Мы все, помню, мечтали закончить институт, совершить кругосветное путешествие, сделать карьеру. А потом реалии выбили из нас эту дурь. Кто сумел устроиться по блату, может позволить себе Турцию или Грецию, в лучшем случае два раза в год. А что же до таких, как я… как в анекдоте, только начала копить на тур, порвались чулки.

— Когда состоится аукцион, я свожу тебя во Францию и в Италию, Виктория. Обещаю. Если ты будешь верна мне и сообразительна, это станет твоей жизнью. Другие страны, деньги, все самое лучшее.

Я переплела вои пальцы с пальцами Лукаса. Не хотелось даже шевелиться, чтобы не нарушить единения: мы насколько сильно проникли в кровь друг друга, что понимали с полуслова.

— У меня нет загранпаспорта.

— Уже есть. Это не сложно, имея твой паспорт на руках и необходимые связи. А я очень хочу тебя радовать, вознаграждать за то, что ты понимаешь меня, как никто другой. Следуешь зову своего сердца и не изображаешь того, чего нет. Это наивысшая ценность, Вика.

Я приподнялась на руках, чтобы, как грациозная кошечка, потереться о его ладонь. Это был последний мой порыв перед тем, как прозвучали первые звоночки надвигающейся беды.

Топот ног, отрывистые фразы. Стук в двери кабинета, после чего визитеры ворвались, не дождавшись приглашения. Мы так и застыли: я, на коленях у Михаила с его ладонью на моей щеке, и он сам, возмущённый, даже взбешённый подобным вторжением.

— Что, вашу мать, происходит?!

Очарование момента рухнуло. Я с сожалением встала, отойдя к столу, всем своим видом стремясь показать невозмутимость. Мы успели к этому времени одеться, но мне показалось, что, будь я голой, вела себя точно так же, с достоинством королевы перед растерянным смотрителем и охраной.

На мужчину было больно смотреть. Он явно ожидал пули в лоб здесь и сейчас, застыв посреди кабинета и жадно глотая воздух.

— Альфия пыталась вскрыть себе вены. Поранила Настю. Совсем у девки башню снесло.

Моя рука дрогнула, но я совладала с собой. Налила в бокал шампанского, скользнув скучающим взглядом по непрошенной делегации. Не могла же я им показать, как меня выбило изнутри этим известием.

— В карцер суку. Пусть Мария осмотрит и на хлеб и воду. Завтра решу, что с ней делать.

Я повернулась к Лукасу.

— Простите меня, но, если можно, я хотела бы поговорить с ней перед этим. Возможно, ее удастся сохранить в качестве лота для аукциона. Я, кажется, знаю, в чем там дело, и почему она сошла с ума.

Напряжение в кабинете достигло критической точки. Я чувствовала, как Лукас борется сам с собой. Меня накрыло волной самых разных эмоций. Он и колебался, и злился, и был готов велеть мне заткнуться и не лезть не в свое дело. Но что-то его удержало. Наконец, кивнув он нехорошо усмехнулся.

— Что ж, попытайся. Может, у тебя и выйдет. Отведи Викторию к этой суке и возвращайся обратно. Я с тобой не закончил!

Смотритель был рад отстрочить свой приговор. Кивнул, бросив на меня почти умоляющий взгляд. Я медлить не стала — чувствовала, что Михаил может в любой момент передумать. Вышла вслед за смотрителем, до конца не понимая, что именно собираюсь делать. Одно понимала ясно — если не достучусь до рассудка этой отчаявшейся девчонки, никто с ней церемониться не будет. Окунут с головой в такой ужас, что смерть ей покажется избавлением.

Альфия все еще находилась в комнате. Других девчонок оттуда увели, а саму возмутительницу спокойствия закрыли, успев перевязать ее запястье наволочкой. Я перешагнула через капли крови на полу, сфокусировав взгляд на испуганной Альфии.

Похоже, она только сейчас начала понимать, что именно натворила. Прижимала перевязанную руку к своей роскошной груди, а смуглая кожа лица казалась белее мела. В больших восточных глазах, остекленевших от шока, застыли бол и отчаяние. Девушка жалась к изголовью кровати, качала головой, будто отказывалась верить в происходящее. Только вздрогнула при хлопке закрывшейся двери и надрывно всхлипнула.

В подобном состоянии человек готов на все без исключения. Я это понимала. Если ее довели до точки, у нее хватит сил удушить меня подушкой, а то и горло перегрызть. Что ее сорвало? Предстоящий аукцион? Или кто-то из охраны поступил так же, как не столь давно со мной? Вряд ли, после того инцидента новый смотритель отвечал за безопасность девчонок головой. Скорее всего, тепличный цветочек Аля сломалась от одного факта своего нового положения.