Таинственная четверка - Полякова Татьяна Васильевна. Страница 22

Мастерскую Плетнев устроил в просторной комнате, где было два окна до пола, распахнутых настежь. Оба выходили в сад, старые яблоневые деревья росли почти вплотную к дому, создавая уютный тенистый уголок. Но в мастерской все равно было много света. Три стены завешаны картинами, в основном пейзажами. Некоторые места вполне узнаваемы. Церковь была представлена в трех ракурсах и в разное время суток: раннее утро, полдень и ночь. Купол и крест в лунном свете отливали серебром.

– Как красиво, – ахнула я.

Плетнев, снисходительно улыбаясь, ненадолго отлучился. Вернулся он с тремя бутылками пива, уже открытыми. Они с Вадимом устроились на скамье, застеленной потертым ковром, а я продолжала короткие перебежки от одной картины к другой, бормоча с восторгом что-то невнятное.

– Она реально тащится от всех этих художеств, – заявил Вадим, по обыкновению изображая состоятельного дебила. – Я-то, если честно, в картинах мало смыслю, но, если ей нравится, значит, можно не сомневаться: своего бабла это стоит.

Я успела переместиться к стеллажу, где были свалены наброски, кисти и несколько холстов без подрамников.

– Можно? – спросила, демонстрируя обуревавший меня восторг.

– Конечно.

Почти сразу обнаружилось кое-что любопытное: наброски будущего портрета. Людмилу я узнала без труда. Выходит, дамочка ему позировала… Ага, вот и сам Ключников, а это, надо полагать, его дочь Настя. Семейный портрет?

– Взгляни, – продемонстрировала я набросок Вадиму. – Узнаешь?

– Павел Аркадьевич? – отозвался Вадим. – Похож. Вы в самом деле художник, – решив не церемониться, обратился он к Плетневу. – А то некоторые такое понарисуют… в приличном доме не повесишь.

– Вы знакомы с Павлом Аркадьевичем? – насторожился Плетнев.

– Замутили пару общих проектов… головастый мужик, скажу я тебе…

– Писали их портреты? – влезла я.

– Да… прошлым летом Людмила Борисовна увидела мои картины и заказала семейный портрет. Я жил у них почти месяц, пока работал. За это время успел влюбиться в здешние места, а тут, кстати, этот дом сдали на лето… Вот, работаю.

– Портрет закончили?

– Висит в каминном зале…

– Мы пока дальше гостиной не продвинулись, живем в гостевом доме. Но сегодня непременно взгляну.

– Кстати, нам обедать не пора? – спросил Вадим, поставив пустую бутылку на пол. – Искусство – это хорошо, но им сыт не будешь.

– Если не возражаете, мы еще зайдем, – сказала я, подхватив Вадима под руку. – Попробуйте его вовремя не накормить, и он становится невыносим…

– Заходите в любое время, – сказал Плетнев и проводил нас до калитки.

Обедали мы с хозяевами все на той же веранде. Выждав время, я сказала, обращаясь к Ключникову:

– Сегодня во время прогулки обратили внимание на заколоченный дом по дороге к водонапорной башне.

– Понятия не имею, что это за дом, – пожал он плечами. – А чем он вас заинтересовал?

– Очень живописно расположен. Кстати, мы познакомились с художником. Встретили его возле реки.

При этих словах Людмила едва заметно нахмурилась и отвела взгляд.

– Иван Плетнев, – продолжила я. – Я видела его картины на выставке.

– Моя жена тоже видела, к сожалению. Ей взбрело в голову заказать ему семейный портрет, в результате мы целый месяц по три часа в день сидели в очень неудобных позах…

– Портрет получился отличный, – заметила Людмила.

– Меня бы вполне устроила фотография.

– Глупости.

– Вовсе нет, учитывая, сколько пришлось заплатить.

– С каждым годом портрет растет в цене, если уж на то пошло.

– Ты думаешь его продать?

Кажется, назревала семейная ссора, Людмила поспешно сменила тему:

– Зайка звонила. У нее все отлично. Завтра едут в Толедо, она вся в предвкушении…

– А ты когда к ней собираешься?

– Я же сказала, мне надо закончить дела.

– У тебя есть дела?

– Представь себе. Такое впечатление, что тебе не терпится от нас избавиться. Сначала от дочери, теперь вот от меня.

Ключников ничего не ответил. Обед закончили в молчании. После того как мы встали из-за стола, я попросила Людмилу показать мне портрет. Мы прошли в каминный зал, просторную комнату с мраморным камином, в котором при желании могло уместиться все семейство с гостями. Вокруг были расставлены диваны и кресла, а над камином висел тот самый портрет. Глава семейства рядом с дочерью, Людмила в красном платье держит руки на их плечах. Художник ей польстил, сбросив с десяток лет, выделил достоинства и сгладил недостатки так, что теперь выходило: их и вовсе нет. С Настей и Ключниковым решил не церемониться, девочка выглядела утомленной и капризной одновременно, Ключников – больным стариком, должно быть, на контрасте с женой.

– У вас чудесная дочь.

– Да, я ее обожаю… – Странное дело, но моя похвала вызвала у дамочки раздражение, должно быть, мне следовало восхищаться исключительно мадам Ключниковой, что я, собственно, и сделала, мгновенно вернув ее расположение.

Вадим с Павлом Аркадьевичем прогуливались в саду, я вскоре присоединилась к ним. Наш клиент выглядел задумчивым; когда мы уже собрались поблагодарить за обед и удалиться, он вдруг сказал:

– Этот художник… честно говоря, он мне не нравится. Я наводил о нем справки. Скользкий тип… но дело даже не в этом. Когда Настя ему позировала… в общем, когда они оставались вдвоем, я случайно услышал, как он с ней разговаривает… точно она взрослая девушка, а ей в прошлом году было всего тринадцать. Я хотел его выгнать из дома, но жена вмешалась, я, видите ли, все выдумываю: он не сделал и не сказал ничего такого… Возможно. Меня не слова покоробили, а его тон, и… поэтому я был совсем не в восторге, когда он здесь дом снял. Почти уверен, Настя с подружками к нему заходили… и не раз. Ира… у нее ведь была связь с мужчиной, Максимильян Эдмундович меня правильно информировал?

– Да. Патологоанатомы не ошибаются, – кивнул Вадим, это высказывание Ключникова покоробило, но он сдержался.

– Я подумал, что, если…

– …ее любовником был Плетнев?

– Чудовищно, верно? Но ведь такое, к сожалению, бывает.

– Чего только не бывает, – согласился Вадим.

В этот момент я почувствовала движение за нашей спиной. Сделала еще несколько шагов и повернулась, вроде бы разглядывая соцветия гортензии. Возле веранды, сбоку, скрытая зарослями все тех же гортензий, стояла Людмила. Судя по выражению ее лица, слова мужа она слышала. Резко повернулась и пошла в дом. Ключников ничего не заметил и, само собой, не догадывался, что ненароком вызвал гнев супруги. Вполне возможно, в ближайшее время достанется не только ему, но и Плетневу. Допрос с пристрастием как минимум. Мамаша делила любовника с подругой малолетней дочери? Занятные дела здесь творятся.

– Вам удалось что-то узнать? – спросил Ключников, перед тем как проститься.

– Вы получите подробный отчет от Максимильяна Эдмундовича, – заверил Вадим, отчитываться перед клиентами он не любил, с радостью перепоручая это Бергману.

– Что ж… благодарю…

Ключников пожал Вадиму руку, кивнул мне, и мы направились к гостевому дому.

– Как тебе, кстати, версия: Плетнев – растлитель малолетних, – ворчал Вадим, когда мы шли по тропинке. – И девчонку с перепугу утопил.

– Что-то слишком много здесь растлителей, – усмехнулась я.

– Может, у них тут общество педофилов?

– Ага. С батюшкой во главе.

В этот момент я заметила охранника, который встретил нас накануне. Он разматывал шланг, стоя возле ограждения из туй. То ли совмещал охрану с уходом за садом, то ли помогал садовнику от нечего делать.

– Добрый день! – крикнула я, направляясь к нему.

Вадим последовал за мной. Заколоченный дом на отшибе не шел из головы, вот я и решила расспросить охранника. Должно быть, он действительно располагал бездной времени: обстоятельно расспросил, что за дом я имею в виду, и начал издалека:

– Между прочим, это когда-то школа была. Начальная. Мой отец в ней учился. Четыре года здесь, а потом переводили в Прохорово, это километров пять отсюда. Там интернат. Батя в интернате оставаться не хотел, вот и бегал по десять километров в день туда-сюда, в любую погоду, один раз чуть не замерз, в метель попал. А еще до школы дом местному богатею принадлежал. Ситников его фамилия. Торгующий крестьянин, так тогда это называлось. Внизу лавка, второй этаж жилой. Раскулачили и сделали школу. Когда новую школу построили, это уже при мне, в доме библиотеку оставили. А в перестройку не до библиотек было, все позакрывали, у дома крыша протекла, книги в школу стащили, а дом стоял заброшенный, пока не появились наследники того самого Ситникова. Выжил мироед в холодных краях, дети или внуки в город вернулись, но до поры до времени не высовывались. А как можно стало, так и объявились. Очень им хотелось дедов дом назад получить.