Животный пир (СИ) - Майстери Татьяна. Страница 35

— Тише ты, не кричи! — Дьюк вновь стал самим собой: угрюмым, злым и страшным. Но тут же исправился, увидев моё растерянное, а возможно и испугавшееся лицо.

— Что ты хочешь от меня? — разговор затягивался. Так мне показалось. И я очень хотела попрощаться с Дьюком и убежать от него к Билли. Чтобы парень спас меня от лап этого маньяка!

— Я же всё написал. Ты мне нравишься, — клянусь вам дважды, Дьюк покраснел! — и я хотел извиниться за всё, что сделал тебе…

— Ничего себе…, — протянула я, а затем прикусила язык. Почему-то саркастически шутить по этому поводу мне не хотелось. Мне внезапно не захотелось обидеть бедного парня. Хоть он и испугал меня, — прости меня Дьюк, но у меня есть парень. Взрослый парень, — зачем-то добавила я.

— Взрослый? Сколько ему лет? — Дьюк смотрел на меня с искренним любопытством. Будто ему действительно было интересно слушать о моём взрослом парне.

— Двадцать семь… исполнилось. Недавно, — а я зачем-то ответила. Весь этот разговор можно было назвать "Зачем? Зачем-то."

Билли действительно недавно исполнилось двадцать семь. И так как мы с ним не могли отметить в чьей-либо компании, отмечали вдвоём. Выпили пива, съели небольшой торт, который я купила в круглосуточном супермаркете, когда ехала к парню в два часа ночи. Тогда его День рождения только начался, хотя следующий день по сути ещё и не начался. В общем, да, мы отмечали его ночью. Долго целовались, гораздо дольше лежали в обнимку и посмотрели целых два фильма. После этого парень уснул. А я смотрела в потолок и представляла свой предстоящий День рождения, который будет лишь летом. Сейчас нас с Билли разделяли целых одиннадцать лет. А после моего Дня рождения их вновь станет десять. Всё-таки десять лет меньше, чем одиннадцать.

— Ты встречаешься с Билли Стоуном? — у Дьюка в прямом смысле отвисла челюсть. А затем у меня. В городе что, лишь одному парню двадцать семь?

— Откуда ты знаешь? — я с опаской огляделась, нас могли подслушивать другие Акулы. Но, кажется, Дьюк пришёл один, что было не менее удивительно, чем его признание мне в любви.

— Если честно, я следил за тобой…, — он вновь покраснел, — я видел, как ты рисуешь граффити. Кстати, они очень красивые! А затем я видел, как ты стала ездить к Стоуну и пропадать у него часами. Я думал, вы просто хорошие друзья, или ты делаешь у него скрытые татуировки…

— Пожалуйста, Дьюк, прошу тебя! Никому не говори, умоляю! У меня будет очень много проблем! У меня и сейчас их не мало…, — внезапно для себя я стала умолять парня. А затем из моих глаз полились слёзы. Я даже не знала, что могу зарыдать от всего этого камня, что навалился на меня.

— Что ты, я никому не скажу… честно. Ты мне веришь? — парень заглянул в мои глаза, будто смотря в самую душу. Уставшую, немного побитую душу. И я ему поверила… возможно, вы думаете, я слишком наивная. Но вы бы видели тот взгляд! Не поверить ему может лишь самый холодный, бессердечный человек.

— Верю…, — произнесла я, оторвав взгляд от тёмных глаз.

— Хочешь, я договорюсь с Джеком, и мы вынесем тебя из "чёрного списка"? А Джек возьмёт тебя к Волкам!

— Нет, Дьюк… я хочу, чтобы вы вынесли меня из "чёрного списка". Больше мне ничего не нужно…, — с этими словами я бросила парня в окружении яблонь. А сама ушла, стирая слёзы с глаз. Конечно, я хотела к Волкам. Но почему-то посчитала не честным использовать Дьюка. Похоже, он действительно в меня влюблён и, похоже, готов сделать ради меня всё, что я захочу.

После этого странного разговора мне было просто необходимо кому-то выговориться. Поэтому я села в машину и помчалась к Билли.

Как же я скучала по любимой красной красавице! Когда я сломала руку (из-за Дьюка, между прочим) мне нельзя было садиться за руль. Потому что со сломанной рукой водить очень трудно! И тогда я первым делом из больницы поехала к Билли, чтобы сказать ему об этом. И после этого в школу меня отвозил отец. А ночью ко мне приходил Стоун (пешком, прошу заметить!), и я впускала его через окно. Мы могли часами лежать в обнимку и болтать. Это были потрясающие ночи. Конечно, парень не выдерживал и засыпал. А я любовалась его мужественными чертами, целовала его прекрасное лицо и не выпускала его руку из своей, пока что не сломанной. На утро я будила Билли нежным поцелуем и тихим шёпотом, чтобы вместе с парнем не разбудить ещё и родителей. И он уходил из моей комнаты домой, чтобы работать, рисую узоры и надписи на своих клиентах. Мне казалось, что ночью я превращалась в принцессу Золушку, а на утро вновь становилась обыкновенной девушкой со сломанной рукой, которая в школе то и дело что-то рисовала в своём блокноте. И звали меня тогда не нежно, как звал Билли, "Дарси…" — чуть хриплым голосом, словно выдыхая моё имя, как слово "люблю". Нет, днём меня звали Дарси Маквин, словно я умершая, всеми забытая девушка.

***

Я открыла глаза в уже знакомой мне белой палате, с белым потолком, белым постельным бельём. И вообще всё тут было белое, как, наверное, в любой больничной палате. И казалось бы, этот белый цвет может символизировать начало новой жизни. Но нет, чаще именно белый цвет был траурным. Ведь именно этот яркий, белый свет люди видят перед смертью, или на грани жизни и её конца. И, наверное, многие считают чёрный траурным цветом. На самом деле куда более траурным был яркий, спокойный белый. Просто люди видели тьму, и она напоминала им конец чего-то. Но тьма — это же лишь начало. Ребёнок перед рождением видит тьму. Люди в коме находятся в вечной тьме. И люди во сне находятся во тьме. Я требую пересмотреть выводы насчёт траурных цветов! Цвет жизни — далеко не белый! Это яркий жёлтый. Цвет солнца, цвет радости, цвет счастья. Наверное, у каждого по поводу цветов есть своё мировоззрение. У кого-то оно "стадное", то есть мнение большинства. А у кого-то своё собственное мнение, возможно, даже особенное.

Эти мысли посетили мою голову, стоило мне открыть глаза. Голова моя готова была расколоться на две ровные, одинаковые половинки. Даже глаза стали тяжелее, мне трудно было посмотреть на что-то кроме потолка, то есть, трудно было отвести взгляд в сторону. Какой-то противный прибор пищал, оповещая о моём ровном, плавном пульсе врачей, которых в палате и не было. Он раздражал меня. Мне кажется, отчасти моя голова болела именно из-за этого звука. А говорят ещё, что больным нужен покой!

Вспоминать, из-за чего именно я оказалась в больнице, сил не было. Поэтому я просто лежала, глядя в потолок. Раздался скрип двери.

— О, а вот и проснулась наша "спящая красавица"! — воскликнул кто-то женским добродушным голосом справа от меня.

В следующую секунду над моим лицом показалось широкое лицо медсестры. Или врача. Её волосы, собранные в короткий хвостик, опустились передо мной, прямо над моими обездвиженными глазами.

— Что со мной? — смогла выдавить я из засохшего горла. Вышло хрипло, сухо, но всё же какой-то звук из меня вышел. И, кажется, медсестра меня даже поняла.

— Тебя ударили по голове. Не волнуйся, скоро ты поправишься и уже послезавтра выпишем тебя отсюда! — женщина казалась безумно приятной и доброй. От неё пахло лавандой, а добрые глаза смотрели на меня с некой жалостью и заботой, — у меня такой же парень в соседней палате, — она рукой махнула в сторону, — тоже с сотрясением!

Женщина всплеснула руками и весело захохотала. Кажется, над таким она смеяться не должна. Но она смеялась. И я её не осуждала. Она всего лишь шутила. Стоп… в соседней палате. Парень. С сотрясением.

Я молниеносно вспомнила, как била Джин на перекрёстке вместе с сотней, а может и больше, подростков. Все они дрались друг с другом. Ещё бы! Там собрались все четыре банды, а Брейв мне так ничего и не объяснил. От упоминания о бывшем лучшем друге моё сердце сжалось в комок, о чём тут же упомянул пикающий ящик возле моей кровати.

Я вернулась к воспоминаниям, пока медсестра что-то ко мне подключала и вертела меня, как хотела. Она дала мне какие-то таблетки. Велела выпить их. Затем мерила мне давление.