Ночь Стилета-2 - Канушкин Роман Анатольевич. Страница 2

И сейчас он бежал к своему дому с огромным полукруглым окном во всю стену третьего этажа и радостно улыбался яркому утреннему небу и своим соседям, тем из них, кто также не поленился встать в такое прекрасное утро. А они провожали его такими же добродушными улыбками.

Всем, всем здоровья в этот солнечный день, который еще лишь начинается. И всем, всем много счастья.

А соседи копались в своих грядках, стригли лужайки перед домами из новомодной немнущейся травы, и уже очень скоро начнется рабочий день, а пока еще есть время поизображать из себя беззаботного дачника.

Всем, всем счастья в это солнечное утро.

Поселок Гольяново являлся одним из самых безопасных мест в Подмосковье. Да по-другому и быть не могло. По периметру, значительно превышающему эллипс поселка, среди густых лесов и зеленых полей находился высокий забор с наклонными штырями по верхней кромке и с мотками колючей проволоки, спущенной кольцами по штырям. Через каждые тридцать метров к забору крепилась табличка «Стой! Запретная зона. Огонь без предупреждения». По лесной закрытой зоне, параллельно большому деревянному забору, в десятке метров от него, шло еще одно ограждение с проволочной сеткой. Внутри этого пространства бегали собаки, которых приучили быть молчаливыми до тех пор, пока не находился кто-то не умеющий читать или кто-то настолько любопытный, что его даже не останавливала колючая проволока. Со стороны поля, открытого пространства, подобная предосторожность не требовалась — по меньшему радиусу, уже внутри ограждения, вокруг поселка через каждые пятьдесят метров имелись камеры наружного наблюдения. Плюс контрольно-пропускной пункт, единственный въезд в поселок, где без специального пропуска вам не позволят проехать, будь вы хоть министром, хоть одним из руководителей спецслужб или самим президентом страны.

Потому что в этом поселке некоторые люди не только живут, но и работают.

Подобное положение дел, позволяющее обеспечивать безопасность и необходимый уровень секретности (шутят, что в окрестных лесах, полных грибов, под каждым белым или подосиновиком прячется десантник с автоматом), доставляло все же жителям поселка определенные неудобства: охранник, старший на КПП, знающий вас в лицо и чуть ли не здоровающийся за руку, без наличия пропуска не впустит вас даже в собственный дом. Можно и не пытаться. Не положено. Причем это сообщат с исключающей всяческие шутки непреклонностью. Правда, для самих жителей поселка Гольяново ситуация с пропусками вовсе не была проблемой. Другое дело — гости.

Пропуска надо было выписывать заранее, так что, устрой вы вечеринку, вам придется заранее знать количество своих гостей, никаких экспромтов. Впрочем, в Гольяново жили люди, не склонные к экспромтам в быту. Небольшие поблажки делались для служебных автомобилей постоянных жителей: в принципе вы могли бы привезти из Москвы на своем служебном автомобиле своего гостя, пользуясь одним пропуском. Это тоже было не положено, но на это могли закрыть глаза. Если же к вам на личном автомобиле приехала ваша собственная теща, забывшая свой спецпропуск, то придется ей отчалить несолоно хлебавши. Что, впрочем, в ситуации с тещей является не такой уж большой потерей.

Это поселок Гольяново.

Если вас остановят невдалеке от запретной зоны, то объяснят, что вы заблудились, и крайне вежливо выпроводят вон. Но лучше вам не испытывать эту вежливость. Высший командный состав одной из самых секретных спецслужб страны двадцать четыре часа в сутки находится под надежной охраной. Это — поселок Гольяново.

И сейчас — чудесное июньское утро. Шесть часов сорок восемь минут;

Евгений Петрович, хозяин дома с полукруглым окном во всю стену третьего этажа, точен как часы. Он заканчивает утреннюю зарядку. Пожелав чуть ли не каждому жителю Гольяново здоровья и удачного дня.

Евгений Петрович Родионов был крупным мужчиной за пятьдесят. Несмотря на генеральские погоны, Евгений Петрович предпочитал штатское, а при форме появлялся лишь на официальных мероприятиях. В дни бурной молодости и набиравшей силу социалистической системы Евгений Петрович был ведущим специалистом Управления по странам Африки. Он не без гордости считал себя автором четырех удачных вмешательств в дела наших африканских друзей, когда кому-то из руководителей молодых государств неожиданно закрадывались в голову не правильные мысли и их требовалось слегка подкорректировать. Великолепная агентурная работа плюс опора на здоровые силы местного общества позволяли подобным мероприятиям проходить без сучка, без задоринки. И когда в прессе появлялось сообщение об очередном государственном перевороте, для Евгения Петровича не возникало вопросов, какой ориентации будет придерживаться новое правительство.

Это было чудесное время, время Большой игры. В этой шахматной партии, доской для которой являлась добрая половина мира, противостояли великолепные и уважающие друг друга гроссмейстеры — простые парни из спецслужб ведущих мировых держав. Славные времена. В память о них у Евгения Петровича и осталась та самая коллекция масок и тотемных предметов, а также четыре блестящие победы — удачных государственных переворота. Иногда Евгений Петрович вспоминал эту пору с легкой ностальгией. Но действительно с легкой. В отличие от некоторых своих коллег Евгений Петрович считал, что вовсе не стоит жить прошлым. Совсем не стоит.

Иные времена — иные песни. Следует лишь не терять тонкости слуха, и вполне возможно, что эта новая музыка окажется не менее привлекательной. Тем более что на покой уходить нам еще очень-очень рановато.

Евгений Петрович Родионов являлся интеллектуалом высшей пробы.

Говорил на четырех европейских языках и двух африканских и понимал еще два, великолепно знал Восток, его философию, искусство и религию, знал Центральную и исламскую Африку, неплохо разбирался в античной и средневековой европейской культуре — но здесь избегал резких суждений, — имел обширную и прочитанную библиотеку, где нашлось место и Тациту, и Бердяеву, Лавкрафту, Якобу Беме и Гарсиа Маркесу, ценил живопись старых мастеров… И чуть более трех недель назад отдал приказ о ликвидации почти двух десятков человек, лишь семеро из которых знали его прежде.

Счастья всем!

Однако ситуация несколько вышла из-под контроля. Жертв оказалось значительно больше. Теперь Евгений Петрович знал, что всего в тот день было уничтожено тридцать семь человек, и вот реальной его проблемой на сегодня стало то, что ликвидировано должно быть на одного человека больше.

Счастья всем! Удачного дня!

…Несмотря на увлечение трудами склонных к метафизике авторов, Евгений Петрович был далек от разного рода нумерологии и уж тем более от мистического трепета перед цифрами. Однако стоило признать, что тридцать семь — плохое число. Опасное. Их должно было стать на одного больше.

Число тридцать семь сложилось так: тридцать человек погибли на свадьбе во время взрыва этого кулинарного шедевра — свадебного торта — и последовавшей за этим перестрелки. Еще один человек был ликвидирован далеко-далеко отсюда, более чем за тысячу километров от места взрыва, и, хотя некоторые были против этого, Евгений Петрович, собственно по натуре человек очень мягкий, все же понял, что складывающиеся обстоятельства потребовали именно такого решения. Еще шестеро как раз были теми, кто знал Евгения Петровича прежде. Да чего там, можно сказать, что они были его парнями, его «детьми», и только Богу известно, сколь мучительно-тяжелым оказалось для Евгения Петровича принятие подобного решения и сколь безмерной была его печаль.

Только Богу. Или черту. Здесь уже не разберешь. Они были его парнями, но… его парнями, вышедшими из-под контроля.

Самый лучший из них, тот, кто был для Евгения Петровича ближе остальных, вывел их из-под контроля и сделал опасными. Нет-нет, пока еще все было в порядке, но Евгений Петрович немало пожил на этом свете и видел некоторые вещи насквозь: он выпустил из бутылки страшного джинна, ему и решать проблему. И может, действительно лишь черту известно, сколь глубока его печаль, но их должно было быть на одного больше. Их должно было быть семеро, его мальчиков, ему предстояло похоронить их всех.