Ночь Стилета - Канушкин Роман Анатольевич. Страница 66
Бежать прочь!..
Алеська резко обернулась, и тогда шершавая волна ужаса прошла по всему ее телу. Она не успела сделать даже маленького шага. Прямо за ее спиной стояла человеческая фигура. И Алеська столкнулась с ней. Правая рука этого человека обняла девочку, прижала ее к своей груди, а в левой… В левой руке Алеська увидела два блеснувших на солнце металлических острия огромных садовых ножниц. И в это мгновение ее маленькое сердечко чуть не разорвалось, но готовый вырваться из ее груди крик замер, и она лишь пролепетала:
— А… а…
И… расплакалась.
Прима находился рядом с паровозом, Старым Коптящим Чух-Чухом, когда услышал крик дочери.
— Алеська, — простонал Прима.
Он сразу же кинулся бежать, извлекая из кобуры милицейский «Макаров».
И потом на земле он увидел свисток, Алеськин свисток с паровозом, вырезанный для нее из дерева городским дурачком Алексашкой.
— Только попробуй сделай что-нибудь моей дочери, — жестко проговорил Прима, и так его голос уже не звучал давно, с тех пор как его перестали называть молодым майором милиции. — Я пристрелю тебя как бешеную тварь!
Крик не вырвался из груди Алеськи, зато из ее глаз брызнул целый поток слез. Страх, отчаяние, радость, благодарность и любовь были в этих слезах. Она прижалась крепче к обнявшему ее человеку, но потом поняла, что все это еще, наверное, не кончилось.
— Что ты здесь бегаешь? — услышала Алеська голос, такой хороший, такой замечательный.
— Там… там… — пролепетала Алеська, — он бежал за мной, он убьет нас. Он… там… Я боюсь!
— Не бойся! — проговорил Алексашка. — Пусть только подойдет. Я ему покажу! — И словно в подтверждение, он поднял свои ножницы и потряс ими. — Слышишь, ты! Только подойди!
— У него бритва, Алексашка, он очень страшный.
— Я ему этими ножницами так выстригу! — с угрозой в голосе произнес Алексашка, городской дурачок, комичный герой и защитник. Сейчас он громко крикнул, глядя поверх волнующейся травы:
— Только сунься… Я вижу тебя!
Алеська обняла его крепче, на мгновение прижавшись к Алексашке щекой, затем отстранилась, глядя ему прямо в глаза.
— Откуда ты узнал, что я здесь?
— Ты позвала меня, — просто сказал Алексашка.
— Нет. Не звала. Я кричала от страха… — Алеська потрясла головой и, вытирая слезы, улыбнулась, — но тебя не звала.
— Звала, — серьезно произнес Алексашка, — просто ты этого не знаешь.
Но — звала…
И он улыбнулся ей.
Подполковник Прима видел, как Алексашка прижал к себе его дочь, его маленькую Алеську, и мгновением позже понял, что девочка была в одном купальнике.
— Вот ты где, тварь! — процедил Прима. — Но теперь не уйдешь. Все, братка, приплыли.
С другой стороны к Алексашке и девочке сквозь густые заросли двигались два бойца местного ОМОНа. Старший лейтенант Козленок заходил слева.
За Примой бесшумно двигались еще три человека, все уже получили приказ не стрелять. Но Прима еще раз повторил:
— Не стрелять! — А потом тихо добавил:
— Я сам…
Он не отрываясь смотрел на огромные садовые ножницы в руках Алексашки. Надо было подойти ближе, намного ближе… Интересно, сможет ли он стрелять, достанет ли ему хладнокровия, когда этот подонок держит в руках его дочь, его маленькую Алеську?..
Они провели эту операцию блестяще.
Мгновенную операцию по захвату семерыми вооруженными сотрудниками милиции городского дурачка Алексашки они провели блестяще. Алексашка, строго говоря, тоже был вооружен — семи стволам, четыре из которых были автоматическими, он смог противопоставить огромные садовые ножницы. И совершенно идиотскую, ничего не выражающую улыбку.
Два сотрудника ОМОНа выросли, словно былинные богатыри, буквально из травы. Они действовали с молниеносной точностью и определенностью. Огромные садовые ножницы, которыми Алексашка только что тряс, оказались выбитыми из заломленной руки, и, когда рука эта, согнутая в локте, пошла за спину вверх, Алексашка испытал приступ немыслимой боли. Но он еще пытался защитить девочку и поэтому прижал Алеську к себе, и в следующее мгновение бесприкладный автомат Калашникова обрушился на его ребра. Жизнь на мгновение замерла внутри Алексашки, маленькие порции воздуха с хрипом начали выходить из его легких, но вдоха он сделать не мог. Алексашка обмяк и согнулся в пояснице, его губы посинели. Однако он все еще не отпускал Алеську, потому что очень любил ее и очень сожалел, что он не такой сильный, как другие люди. А потом, сквозь пелену подступающего обморока, он увидел бегущего к ним Алеськиного отца — тот был милиционером, и в руках у него находился большой черный пистолет. Он спешил к ним на помощь. И Алексашка, понимая, что этот страшный день, начавшийся с приходом вчерашней тьмы, уже больше не принесет им вреда, потому что все заканчивается, поднял голову и улыбнулся своей светлой (и, на взгляд большинства жителей Батайска, идиотской) улыбкой, глядя приближающемуся подполковнику Приме прямо в глаза. Все заканчивалось. А потом сбоку что-то тяжелое и черное прорезало воздух, и из глаз Алексашки посыпались искры, а из свернутого набок носа, ставшего вдруг очень горячим, брызнула кровь — это старший лейтенант Козленок подоспел к завершению славной спецоперации. И на глазах своего шефа действовал эффектно и, по крайней мере он так считал, крайне эффективно. Удар ботинком пришелся прямо по Алексашкиному лицу. И тогда мир вокруг Алексашки начал растворяться, он услышал крик и плач девочки, но он уже знал, что это не страшно, потому что Алеська плакала по нему. Алеська кричала:
— Нет, папа, нет! Не надо, не бейте его! Ну нет же! Не-е-ет!!!
Она плакала по нему, а это уже не важно. Алексашка сумел защитить девочку. Алеська вырвалась из рук омоновца, чья фигура сначала показалась Алексашке мутной, а потом задрожала и начала расплываться; Алеська подбежала к городскому дурачку, чье лицо теперь больше напоминало кровавое месиво, и Алексашка, перед тем как провалиться в забытье, коснулся ее руки. Он хотел ей сказать: «Не плачь! Они же не виноваты. Они лишь хотят защитить тебя». Его губы, тяжелые и неподвижные, шевельнулись:
— Не п-ла-чь…
Но скорее всего он не смог этого произнести. Он лишь коснулся руки девочки и увидел Алеськины глаза, полные слез. И перед тем как провалиться в забытье, Алексашка… улыбнулся.
Это было ужасно.
Все, что они натворили с городским дурачком Алексашкой, было ужасно и по большому счету даже греховно.
Весть о том, что «дураки менты» избили до полусмерти Алексашку, чуть ли не на юродивого руку подняли, быстро облетела весь город.
Нормально так!
Преступность в городе зашкаливает за все критические отметки, вечером на улицу выйти страшно, Железнодорожник — серийный маньяк — бродит где-то рядом, чуть ли не через день по области кого-то валят, а менты развлекаются тем, что дубасят городского дурачка.
Нормально.
Это был прокол. Так говорили в городе. Так уже написала местная газета. Облажались они. А за такие вещи по голове не погладят. Настроение у подчиненных Примы было подавленное. Хорошо, что еще никто не смеялся в кулачок.
Да, день явно выдался не очень удачным.
По возвращении после этой мощной операции по захвату Алексашки — которому, так, между прочим, Прима обязан жизнью своей младшей дочери — подполковника ждал еще один сюрприз.
Он обнаружил этот листок бумаги на своем рабочем столе.
Приме пришел факс. Но не текстовой, хотя там имелось несколько букв.
Вообще-то это была фотография.
Сюрприз…
Прима смотрел на листок бумаги. Потом поднял голову.
— Суки! — процедил Прима.
— Валя, ты что? — произнесла Мамлена. — Ты что так побледнел? — Мама Лена, старейший и опытнейший эксперт, уже давно находилась в кабинете Примы.
Она ждала Валентина Михайловича, ей было что ему сообщить. И конечно же, она обратила внимание на пришедший факс.