Рыцарь в черном плаще - Капандю Эрнест. Страница 68

— Испуганные лошади взбесились, — сказал Ролан. — О, если они опрокинут карету!

— Вперед! — вскричал Жильбер, бросаясь к той улице, откуда они выбежали.

— Куда ты бежишь? — спросил Ролан, останавливая его.

— Захватить одного из тех парней, чтобы узнать, где Сабина и Нисетта…

— Ты думаешь, что это новое покушение?

— Да. Беги за экипажем!

Жильбер бросился к тому месту, где был разведен костер. Солома догорала на мостовой. Улица была пуста. Жильбер внимательно осмотрелся вокруг и не увидел никого. Он был один.

Раздалось пение петуха. Глаза Жильбера радостно сверкнули. Он повернул на улицу Трусс-Ваш. Тень возникла перед ним.

— Вы? — с удивлением прошептал Жильбер. — Вы были здесь?

— Да, — ответил голос человека, прислонившегося к двери одного дома, — я был здесь, и у меня в курятнике пятеро из тех, кто плясал вокруг зажженной соломы.

— Ты их захватил?

— Да.

— О! Ты больше, чем мой помощник, ты мой брат! — Жильбер крепко пожал руку собеседника. — Но где же экипаж? — спросил он.

— Петух Яго, Индийский Петух и Черный Петух бросились по его следам.

— Тогда все идет прекрасно!

— Даже лучше, чем вы думаете. Нынешней ночью Петух Коротышка опознал трех человек, которые 30 января исчезли на улице Фран-Буржуа. Он пошел за ними со своими курицами, и теперь эти трое должны быть в наших руках.

— Любезный Б, — растроганно произнес Жильбер, — если вы у меня потребуете половину моей жизни, я отдам ее вам — другая половина принадлежит Сабине.

— Вся моя жизнь ваша, вы это знаете, и, что ни делал бы я для вас, я никогда не заплачу мой долг.

— Теперь, — продолжал Жильбер, — нам необходимы бумаги из секретного шкафа начальника полиций.

— Как их достать? — спросил Б.

— Я сам их достану.

— Когда?

— Через три дня.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно уверен, любезный Б.

— О! Вы самый великий из людей!

— А вы самый умный и самый преданный друг на свете.

Со стороны монастыря Сен-Мари раздалось пение петуха.

— Индийский Петух! — сказал Б.

— Верно, есть известие о карете.

— Не сомневаюсь. Пойдемте! И оба исчезли в темноте.

XXXVIII

Рапорт

Фейдо де Марвиль сидел в своем кабинете напротив главного секретаря Беррье. Их разделял стол, заваленный бумагами. Тут были все рапорты главных агентов, и начальник полиции с секретарем просматривал их. Фейдо взял несколько тетрадей и положил на стол перед Беррье. Тот подвинул к себе тетради, быстро пробежал глазами и взглянул на начальника полиции, который выжидающе на него смотрел. Потом они одновременно покачали головой.

— Это надолго или нет? — спросил Беррье.

— В том-то и вопрос, — вздохнул Фейдо.

— Положение чертовски затруднительное.

— Увы, к сожалению.

— Что говорит король?

— Еще ничего.

— Что говорит герцог Ришелье?

— Он сомневается.

Фейдо встал.

— Открыто объявить себя на ее стороне, — сказал он, — помогать ей освободиться от мужа — это было бы прекрасно, если бы я был уверен в продолжительности ее успеха… но если это мимолетное увлечение, интрижка…

— Причем не первая, — заметил секретарь.

— После смерти герцогини де Шатору король не любил никого… серьезно.

— Да, розовый трон прекрасной герцогини еще не занят.

— Появится ли у нас на этот раз королева по левую руку?

— Ах, если бы это можно было знать наверняка!

— Я через час был бы у нее, а муж ее остался бы в Лионе.

Фейдо медленными шагами начал ходить по кабинету.

Беррье следовал за ним глазами. Фейдо снова сел напротив секретаря.

— Перечитаем эти рапорты! — сказал он. Беррье снова взял бумаги.

— «Вчера утром, — читал он, — герцог Ришелье послал Сен-Жана, своего доверенного слугу, к мадам д'Этиоль. Сен-Жан был принят тайно. Он прошел в комнату Эйлали — горничной мадам д'Этиоль. В комнате Эйлали Сен-Жан и встретился с мадам д'Этиоль. Он просил ее назначить свидание его господину в тот самый день, прибавив, что герцог собирается поговорить с ней о деле крайне важном. Мадам д'Этиоль ответила, что не может принять герцога у себя, но что собирается на прогулку по саду Тюильри и в два часа будет в большой аллее. Ришелье отправился на свидание к мадам д'Этиоль. Между ними состоялся разговор, результатом которого стала договоренность. Никто из гулявших, проходя мимо них, не мог, конечно, предполагать, что здесь решался вопрос о королевских удовольствиях. В половине шестого Морлиер приехал за Норманом д'Этиоль. Тот хотел увидеться с женой перед отъездом, но мадам д'Этиоль была нездорова — двумя часами раньше она заперлась в своей комнате, так что муж был вынужден уехать, не простившись с женой. В семь часов мадам д'Этиоль вместе с Эйлали, которая все приготовила, спустилась по черной лестнице в сад. Она была закутана в коричневое манто. Эйлали, за которой ухаживал садовник, имела второй ключ от калитки сада, выходившей на Воробьиную улицу. Вам известно, что мадам д'Этиоль живет в особняке своего дяди, главного откупщика Турншера, и что этот особняк находится напротив особняка Мазарини. Герцог Ришелье ожидал мадам в карете. Она села, и карета поехала в Версаль. В девять часов вечера герцог вошел в малые апартаменты под руку с мадам д'Этиоль, которая, сбросив кружевную мантилью, закрывавшую ее, открыла самый богатый и модный наряд. Камердинер короля, Бине, попросил мадам д'Этиоль пройти в столовую. Были приглашены также Люксембург и Ришелье. Ужин был очень весел…».

Беррье остановился и, усмехнувшись, заметил:

— Тут следует одно замечание, доказывающее, что наши агенты действительно люди незаурядные. Смотрите: после фразы «Ужин был очень весел» поставлены точки и приписано: «Я счел своим долгом в этот момент выйти из малых апартаментов и задернуть над моим рапортом занавес тайны».

Фейдо улыбнулся.

— Деланд вовсе не глуп, — заметил он.

— Я продолжаю, — сказал Беррье.

«Рассветало, когда герцог потребовал карету. Король, видимо, был раздосадован необходимостью столь быстрого отъезда и дал это понять в выражениях, которые вселили радость в сердце мадам д'Этиоль и вызвали краску на ее лице. Король взял с нее обещание, что скоро у них будет новое свидание. Герцог и мадам д'Этиоль сели в карету в ту минуту, когда бледная зимняя Аврора заставляла белеть кроны деревьев парижских аллей. Если ужин был весел, возвращение должно было быть печальное. Сен-Жан, доверенный слуга герцога, видел, что происходило внутри кареты через щель, которую он сделал и которая оказывает ему большие услуги. После отъезда никто не проронил ни слова. Герцога можно понять: признанному волоките нечего сказать женщине, когда между ними стоит непреодолимая преграда. Несмотря на свою любезность, он положил голову на подушку кареты и спокойно заснул. Мадам д'Этиоль прислонилась в другой угол и также погрузилась в сон, который был так глубок, что Сен-Жан был вынужден почтительно прервать его по приезде. Он кашлянул, сказал несколько слов и, наконец, даже дернул за рукав герцога. Эйлали ждала мадам у калитки сада. Мадам д'Этиоль вернулась домой, не возбудив ни малейшего подозрения. В полдень д'Этиоль пожелал видеть свою жену — его впустили.

— Как вы провели ночь? — спросил он.

(Не обвиняйте меня, монсеньор, что я фантазирую: я передаю буквально слова, услышанные Эйлали.)

— Хорошо! — отвечала мадам д'Этиоль. — Со вчерашнего вечера я чувствую себя лучше.

— Вы кажетесь, однако, немножко бледны.

— Это последствия кризиса.

— Эти кризисы, на мой взгляд, слишком сильны, надо стараться их предупреждать.

— Я буду принимать меры предосторожности.

— А мне нездоровилось почти всю ночь.

— Что вас так беспокоило, месье?

— Вчера вечером я ужинал с друзьями… Я чувствовал себя очень хорошо, ел с отменным аппетитом, но этот Морлиер заставлял меня слишком много пить.

— Фи! — сказала мадам д'Этиоль, презрительно отвернувшись.