Последняя акция - Ковалев Анатолий Евгеньевич. Страница 12

— А «Кота в сапогах» мы уже играть не будем?

— Кем же заменить Ксюшу? — Юрий Викторович советовался с ней, как со своим ассистентом. — У тебя есть подходящая кандидатура?

— А может, Надю вернуть на роль Карабаса? — предложила Ленка-ассистент.

Соболев даже поморщился от такого предложения.

— Не будем торопиться. Надеюсь, что Ксюша отыщется и мы сыграем в прежнем составе. — Сам не веря своим словам, Соболев увидел, как погасли огоньки в Ленкиных глазах, и понял, что и она не верит.

— Скоро наша смена закончится, — пробормотала Ленка.

— Ну, хорошо, — согласился режиссер. — А где, кстати, Надя? Почему она не участвует сегодня?

— Она поругалась с девчонками.

— Почему?

— Из-за Ксюши. Девчонки ей припомнили пудру и шорты.

— Какую пудру? Какие шорты? — не понимал Юра.

— Она специально рассыпала Ксюшину пудру для грима…

— Зачем?

— Как вы не понимаете, Юрий Викторович, она ей завидовала!

— Завидовала? — Этот человеческий порок всегда удивлял Соболева, потому что сам он был начисто его лишен.

— Ну да. Вы ведь всегда восхищались Ксюшей и ставили ее нам в пример… А у Надьки мечта стать знаменитой актрисой, как Шарон Стоун. Вот она и опрокинула пудреницу, будто не нарочно. Ксюша весь вечер тогда проревела. Надька ее просто достала — то ремешок на часах порвет, то носок украдет, спрячет…

— Разве они в одной комнате жили?

— Сначала в одной, а потом Ксюша перебралась к нам. Сколько можно терпеть? Видели бы вы, что Надька сделала с ее шортами, — это кошмар, Юрий Викторович! — Ленка округлила глаза и всплеснула руками в лучших традициях МХАТа. — Пока Ксюша репетировала на сцене свою роль, Надька за кулисами изрезала их ножницами вдоль и поперек! Я сама это видела. «Как тебе не стыдно?» — говорю…

— Подожди-ка, Лена, — перебил ее Соболев. — Это не те ли шорты, в которых ты нашла записку?

— Те самые.

— А когда Надя их изрезала?

— Когда мы в первый раз репетировали в костюмах. Мы тогда оставили свою одежду за кулисами. Помните?

— Это было, кажется, за неделю до премьеры? — вспомнил Юра. — И после этого она их больше не надевала?

— Что вы, Юрий Викторович! Их нельзя носить! — Ленка продолжала рассказывать ему о Наде, но он уже не слушал. «Зачем Ксюше класть записку в шорты, которые годятся лишь на половую тряпку? — спрашивал себя Соболев и сам же отвечал: — Значит, записку она получила за неделю до премьеры!»

— Послушай-ка, — перебил он Ленку, — а не было ли у Ксюши мальчика или хорошего знакомого в лагере?

— Был. — Ленка с заговорщицким видом шепнула ему на ухо: — Генка Просвирнин…

— Кто такой?

— Саксофонист.

— Из вашей школы?

— Нет. Он при консерватории учится…

Им не дали договорить — прибежала Тренина с долгожданным известием о прибытии Полины Аркадьевны Крыловой…

В комнате у Ларисы и Эллы Валентиновны резко пахло валерьяновыми каплями. Перед ним сидела уставшая женщина с очень загорелым лицом. На вид ей было лет двадцать пять. Сероглазая, миловидная шатенка. «Что же ты прошляпил мою дочь, массовик-затейник?!» — читал он в ее глазах. Соболев не мог долго выдержать этот взгляд и отвел глаза, как бы ответив: «Я не только вашу дочь — я вообще все в этой жизни прошляпил!»

— Я вас ненавижу! — выпалила она. — Как вы могли оставить девочку без присмотра? Я подам на вас в суд!

— И совершенно напрасно, — услышал Юра за своей спиной голос Блюма. — Похищение было спланировано, тщательно подготовлено. С таким же успехом девочку увели бы и у вас.

И тут она разрыдалась. По-детски, навзрыд, утирая кулачками слезы. От безысходности и беспомощности всем впору было завыть.

— Рано еще так убиваться, Полина Аркадьевна. — Блюм взял ее за руки. — Ей-богу, рано.

— Зачем они ее украли? — сквозь слезы тихо спросила она.

— Наверняка мы не знаем, но, возможно, ради получения выкупа. — Миша врал, он давно отверг эту версию. — Поэтому вам надо быть дома и ждать звонка.

— Как же я одна? — развела она руками. — Я не могу там находиться одна…

— Пригласите кого-нибудь пожить… на время, — предложил Блюм.

— У меня никого нет, — мотала она головой. — Совсем никого! Слышите вы? — опять бросила она Юре. — У меня никого больше нет!

— Успокойтесь, Полина Аркадьевна, не надо так нервничать. — Миша погладил ее по плечу. — Поезжайте домой, а мы вас будем время от времени навещать. Оставьте нам свой адрес.

Она нацарапала на клочке бумаги адрес и в сопровождении Трениной отправилась на автобусную остановку. А Миша с Юрой взглянули на адрес и ахнули. «Улица Студенческая…» Студенческая улица пересекала Академическую, и дом Крыловой находился совсем рядом с домом Маликовой.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — воскликнул Миша. — Гони-ка завтра в город, товарищ Соболев, как и намечал раньше. Пора нанести визит старой приятельнице Ольге Маликовой и поговорить с ней по душам.

— Чего бы это ей со мной откровенничать? — засомневался Юра.

— Насколько я понял, в комсомоле ты с ней не конфликтовал?

— Мы вообще, Миша, мало сталкивались.

— Как это понимать? А «летучки» по вторникам?

— Последних два года я не отчитывался перед райкомом.

— Ты что, меня за дурака держишь? — возмутился Миша. — Да тебя бы через два месяца вышвырнули из училища!

— Понимаешь, наш конфликт со Стацюрой тогда зашел слишком далеко, стал достоянием города… У него был свой человек на мое место. И мне бы ни за что не удержаться, если бы не театр… — Тут Юра сделал паузу, что-то припоминая.

— Твой первый театр? — улыбнулся Миша. — Я, кажется, понял. Кира Игнатова — верно?

— Да, Кира Игнатова — мой ангел-хранитель. Она меня вырвала из лап Стацюры. Театр, который я организовал при своем комитете комсомола, она считала городской достопримечательностью — привозила ко мне на спектакли гостей, а иногда брала с собой на выездные городские мероприятия. Так что, Мишенька, последних два года я отчитывался в горкоме, лично перед Кирой Игнатовой. В райкоме же бывал два раза в год — в день рождения комсомола и на Восьмое марта, в целях, так сказать, подхалимажа — поздравлял Ольгу, чтобы не забывала.

— Будем надеяться, что она не забыла. Посочувствуешь, вспомните боевые комсомольские годы, расспросишь, как она жила это время… Короче, сам знаешь! Что я тебя учу?

— Телефон запиши! — попросил Юра. — Без звонка неудобно…

— Никаких звонков, Юра! — отрезал Блюм. — Телефон могут прослушивать.

— Чего ради ее будут прослушивать?! Она что — агент ЦРУ?

— Совсем ты отстал от жизни, Соболев! Живешь старыми понятиями! Да нынче все агенты ЦРУ! — И добавил: — Забеги потом к Полине Аркадьевне — проведай.

— Она меня на порог не пустит! Ты что, не видел? — сжался в комок Соболев при воспоминании о разыгравшейся полчаса назад сцене.

— Пустит, — уверенно сказал Миша. — Посидит денек одна — черту будет рада!

«Все у него запросто, — подумал Юра. — Женщины в жизни Блюма как коллекция бабочек. Энтомолог хренов!»

— А ты где пропадал с утра? — отвлекся он от неприятной темы.

— Опрашивал сельских жителей на предмет джипа.

— Ну и как поживают деревенские?

— Пьют, — вздохнул Миша.

— Что, с самого утра?

— Там уже не разберешь, с утра или с вечера. Однако вспомнили, что в пятницу, в районе десяти часов вечера, по деревне проезжал «черный катафалк» — так они его окрестили. Джип доехал до конца деревни и повернул. А вот куда повернул — тут начинается путаница. Там развилка: одна дорога ведет к шоссе, а другая — вдоль леса. Мнения деревенских разделились, кто говорит, что джип свернул к шоссе, а кто утверждает обратное…

— В лес?

— Крыловой об этом сообщать не обязательно, — предупредил Миша.

— У меня тоже новости. — И Соболев пересказал ему свой разговор с Ленкой.

Оба «детектива» грелись на солнышке возле Ларисиного коттеджа и так увлеклись беседой, что не заметили, как вернулась Тренина. Она окликнула их из окошка: