Последняя акция - Ковалев Анатолий Евгеньевич. Страница 5

Татьяна работала в заводском конструкторском бюро и получала гроши, а какие деньги у рядового «челнока» во время инфляции — ясное дело: надо ведь постоянно вкладывать в товар, с каждой неделей все больше и больше. Так что на море и на мебель не наскрести — на хлеб хватает, и ладно! В конце концов Татьяна послала к чертовой матери свое конструкторское бюро и подалась в официантки. Жена — официантка, он — «челнок» — такая расстановка сил его тяготила, но выхода он не видел. И решил рискнуть — заработать одним махом кругленькую сумму.

Дело казалось ему верным. Два центральных киоска, в которые он сдавал свой товар, сделали ему в марте заказ на французскую косметику. Им нужны были определенные позиции: тушь, помада, пудра, румяна и определенные тона. Он все скрупулезно изучил по их проспектам и записал в блокнот. Они согласились на предоплату и готовы были выложить за товар десять тысяч долларов, по пять тысяч каждый. Он прикинул, что затраты на поездку в Арабские Эмираты и на закупку косметики составят шесть тысяч, у него их не было. И он решился на то, на что никогда в жизни не решался, — взять кредит.

Обратился за помощью к своей давней подруге Галке Буслаевой. Она сама как-то ему проболталась, что давала деньги под проценты какому-то литовцу или латышу. Латыш ее как будто обманул, а литовец вроде вернул. Черт ее разберет, эту Галку, когда она начнет трещать скороговоркой после рюмашки коньяку.

К просьбе Юры она отнеслась с участием — повела его в бар, выпила на его деньги кофе с ликером и, закинув ногу на ногу, предоставила всем любоваться своими жирными ляжками под гипюровой мини-юбчонкой.

— Деньги будут в ноябре.

— Что ты, Галя, деньги нужны сейчас.

Она попросила еще заказать ей кофе с ликером и, рассмотрев хорошенько Соболева помутневшими глазами из-под массивных очков периода застоя, натянуто улыбнулась.

— Хорошо. Я поищу для тебя.

Через два дня она позвонила.

— Юрик, одна моя богатенькая знакомая может дать тебе эту сумму под десять процентов, но только на две недели.

Он обрадовался столь незначительным процентам и договорился с Буслаевой о встрече.

«Богатенькая знакомая» оказалась девочкой лет семнадцати. Воспользовавшись тем, что ее родители укатили в круиз по Средиземноморью, она решила «крутануть» их деньги. Через две недели родители возвращались, и Соболеву надлежало вернуть девочке ее шесть тысяч и шестьсот долларов сверху. Он дал расписку.

Приятное путешествие в Эмираты завершилось катастрофой. Киоски, которые заказали ему товар, к его приезду перекупили другие люди — от косметики они наотрез отказались.

Продать столь специфический товар самому за две недели было немыслимо. Ведь это самая дорогая косметика в мире! Рассовав четверть партии в окраинные киоски, он стал предлагать косметику в солидных учреждениях — снизил цены, а выручил каплю в море! Родители «богатенькой девочки» вернулись, а Соболев отдал лишь те шестьсот, что сверху. Как-то утром девочка пригласила Юру к себе домой. Она была не одна.

— Андрей Ильич Парамонов, — представился тучный брюнет с залысиной и сразу перешел к делу: — Ну что, граф, — обратился он к Соболеву, — поговорим по-мужски? Когда вы, милейший, собираетесь вернуть долг?

Соболев начал было объяснять, в какую ситуацию он попал, но Парамонов не стал его слушать:

— Вот что, граф, давайте-ка не будем впутывать девушку в наши мужские дела. Я заплачу ей за вас, а вы мне напишете новую расписку. Согласны?

Юра был согласен на все — так ему было неудобно перед девушкой…

Тучный брюнет с залысиной примерно пятидесяти лет, по фамилии Парамонов, тут же, при Юре, расплатился с соплячкой и превратился в вечного кредитора Соболева, в висящий над головой дамоклов меч. Так как Юра не мог назвать точную дату возврата кредита, Андрей Ильич велел поставить в расписке один процент в день, и Юра подписал себе этот смертный приговор.

К концу апреля Соболев понял, что ему никогда не расплатиться с Парамоновым. Вся его прибыль не покрывала процентов, не говоря уже об основной сумме. Парамонов звонил раз в неделю и грозился отнять квартиру.

Положение становилось безвыходным. Татьяна сразу учуяла неладное. Она заставила Юру оформить дарственную на дочь, сама бегала по разным инстанциям — собирала бумаги, и к началу мая квартира Соболеву больше не принадлежала. Следующим шагом по укреплению безопасности семьи стал развод, которого Татьяна требовала немедленно. Чтобы сподвигнуть Соболева на развод с любимой женщиной, нужны были куда более веские основания. И Татьяна предоставила их ему в необходимом количестве, подробно рассказав Юре о своих внебрачных связях, смакуя каждого любовника в отдельности. «Тебя всю жизнь интересовала твоя работа, а меня — мужики!» Они развелись. Юра переехал жить к матери.

К концу мая его долг Парамонову составлял около восьми тысяч. Товар застрял окончательно. Даже проценты теперь покрывать было нечем. Сам Юра жил на скудную пенсию матери, отчего испытывал великий стыд. Оставалось только одно — просить помощи у друзей. Но друзей у него было немного. Большую часть их он растерял из-за Татьяны, ревновавшей Соболева к друзьям, — она считала, что муж принадлежит ей безраздельно. Поэтому он никого не приглашал в гости и сам не ходил. Куда он пойдет без Татьяны? Это казалось ему непорядочным.

Буслаева лишь развела руками и пообещала найти новый кредит, но Юре хватило ума отказаться.

Он переворошил весь свой блокнот с телефонами и услышал в эти дни много советов разумных и дурацких, но в конкретной помощи отказывали все.

Отчаянье росло с каждым днем. Уже бессонными ночами посещали мысли о самоубийстве. Такие легкие и такие подленькие. А сон под утро был коротким и чутким. И снилось чаще всего море и пустынный пляж. Морские сны принесли воспоминания о безмятежном прошлом, об отпуске, однажды проведенном в Абхазии, о… Господи! Гиви Елизария был как раз из тех мест, где море и пляжи. Он тогда тоже работал в комсомоле и заочно учился в юридическом. Они быстро сошлись, нашли общий язык, во время райкомовских разборок стояли друг за друга горой. Да что говорить, даже обедать не могли один без другого. Потом их пути-дорожки разошлись. У «челнока» нет времени на друзей. Юра слышал от кого-то, что Елизария теперь в районной прокуратуре, и это его почему-то немного пугало.

«У кого был друг-грузин — тот познал настоящую дружбу», — говаривал покойный дедушка, прошедший войну и сталинские лагеря.

Гиви был последней надеждой на спасение. Но в блокноте у Соболева не оказалось самого необходимого телефона. В пору их дружбы Елизария кочевал с квартиры на квартиру, не имея постоянного пристанища.

Номера старых телефонов отзывались непонимающими и даже недовольными голосами. Юра догадался, что это лишь всего-навсего новые квартиросъемщики, которым нет дела до чужих проблем.

И тогда он решился. «Елизария сейчас работает в суде», — ответили в прокуратуре. «Елизария? Он занят. Позвоните после обеда».

В тот день Соболеву казалось, что его наручные часы идут чересчур медленно.

«Гамарджоба, дорогой! Сколько лет, сколько зим!» — «Гиви, я попал в скверную историю…» — «Приезжай! Немедленно приезжай, слышишь?»

Он принял Соболева в своем маленьком кабинете, несмотря на очередь в коридоре. Каждый шел к нему со своей бедой.

— Я — сегодня без обеда, — сообщил Гиви, — так что могу позволить себе десятиминутный перерыв и чашечку кофе. Уложишься в десять минут?

И Юра постарался — изложил вкратце все самое главное. Гиви ни разу не перебил его, только хмурил брови и сочувственно кивал.

Соболев не видел выхода из создавшегося положения, но верил в мудрость помощника судьи. Гиви всегда был мудрым, даже в свои двадцать лет, когда только отслужил в армии и выдвинулся на комсомольскую работу.

— Ты завтра с утра свободен? — спросил он, когда Юра закончил. — Позвони своему Парамонову, предупреди, что завтра приедешь в одиннадцать часов. И не один, а с другом…