Бумажный тигр. Власть (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич. Страница 154

Подсвечники были сложены из обтесанных костей безыскусно, но с некоторой варварской элегантностью, а свечи, горевшие в них, роняли на пол дымящие черные капли, которые наверняка не были воском. Ковер, мягко пружинивший под ногами, был небрежно сшит проволокой из разнородных шкур, невыделанных, липко чавкающих, и распространявших зловоние.

Были и прочие украшения, которые его восприятие милосердно попыталось отодвинуть на задний план, выдавив из реальности, но которые он невольно рассмотрел, пока стоял посреди комнаты, глотая ртом воздух.

Панно из вбитых в стену кусочков кости и ржавых гвоздей, изображающее корчащиеся человеческие фигурки. Абажуры давно погасших ламп из космами висящих человеческих скальпов. Еще какие-то композиции, созданные тем же дьявольским воображением и страшной силой, созданные из материалов, совершенно для этого неподходящих, которые попались под руку, но оттого не менее жутких.

— Мне не удалось рр-рраздобыть патефон, — пробормотал Коу, разглядывавший комнату с самодовольством радушного хозяина, — Но думаю, это не стрр-р-рашно. После ужина мы споем «Готэмских умников» или «Маленькую мисс Маффит», эти песни здор-ррово подымают дух! Или вы прр-редпочитаете рр-ррождественские гимны?

Великий милосердный Боже.

В этот миг, глотая воздух, перемешанный с некрозным зловонием, Лэйд взмолился бы даже Ранги, отцу неба и Папа, матери земли. Или любому божеству из пестрого пантеона Полинезии, если бы то могло помочь ему сохранить сознание и рассудок. Ему приходилось бывать во многих скверных местах, в которые никогда не сунется здравомыслящий человек, включая те, заглядывать в которые осмеливались лишь клерки из Канцелярии, прирожденные падальщики в их глухих черных костюмах.

Он бывал на местах преступлений, этих миниатюрных сценах, на которых человеческие тела окончательно перешли из разряда действующих лиц в разряд декораций и реквизита. Бывал на пиршественных полях, на которых всласть отобедали прислуживающие Левиафану твари, чьи вкусовые предпочтения могли бы разделить разве что голодные акулы. Бывал в кельях китобоев, полнящихся миазмами и грязью сверх всяких пределов. Но это…

Даже адепты и жрецы Карнифакса, Кровоточащего Лорда, за которыми ходила слава безумных садистов, чтящих вивисекцию как основу своей религии, не обставляли свои тайные храмы столь безумным и вопиющим образом, каким был украшен для торжественного ужина превращенный в залу канцелярский отдел.

— Садитесь! — приглашение, произнесенное дребезжащим голосом Коу, даже без сопровождения в виде клацающих курков, было приказом, — Вы наверр-ррняка с нетер-рррпением ждете ужина. Нет, не сюда! Во главу стола, будьте добр-рры! Вы — наш почетный гость сегодня, мистерр-рр Кр-р-рамби рр-рраспорр-ядился позаботиться о вас. И я позабочусь, будьте уверр-ррены. Например-р-рр, отор-ррву вам ноги, если это потрр-рребуется, чтоб усадить вас за стол.

***

Лэйд покорно сел. Стол уже был сервирован, не очень умело, но старательно. Кто-то очень старался украсить эту трапезу, используя те небогатые запасы посуды, что уцелели. Тарелки были разномастные, многие покрыты трещинами, с отколотыми кусками. Фужеры — надбитые, зачастую перепачканные, на дне многих из них скопилось что-то вроде тины. Вилки — потемневшие и скрюченные, а местами и изъеденные невесть чем, точно их продержали многие часы в тазу с едкой кислотой. Лэйд машинально протянул руку к салфетке, но почти тотчас отнял ее. Льняные салфетки лишь казались чистыми, они были покрыты въевшимися в них бурыми пятнами и ожогами.

Еще меньше ему понравились блюда, возвышавшиеся на столе. Терпеливо дожидающиеся едоков, в ожидании трапезы они были заботливо прикрыты серебряными крышками, но Лэйд слишком отчетливо ощущал разлитую в воздухе тяжелую вонь, чтобы понимать — эти крышки лучше не приподнимать, какое бы любопытство ни точило гостя, потому что ничего хорошего под ними не обнаружится. Уж точно, ничего съедобного.

— Где Крамби? — только и спросил он, пытаясь устроиться на стуле настолько непринужденно, насколько это позволяли ему сведенные мышцы и обмершие от отвращения внутренности, — Гостям не должно приступать к ужину, пока нет хозяина.

— Мистер-ррр Крр-ррамби уже идет, — заверил его Коу, — Одевается к ужину. Я схожу за ним, если вы не возрр-рражаете. Оставайтесь здесь, мистерр-рр Лайвстоун. И помните пр-р-ро прр-рравила прр-р-риличия. Если вы соверр-рршите нечто опрр-рометчивое, мне пр-ридется пр-рричинить вам некотор-рые неудобства.

Он вышел, тяжело затворив дверь. Лэйд не бросился к ней тотчас, хотя именно к этому толкали его рычащие тигриные инстинкты, проснувшиеся и бессильно кружащие в клетке. Слишком отчетливо слышал тяжелый шорох възжающего в пазы засова. Единственная дверь из страшной обеденной залы, готовой к началу трапезы, была для него таким же неприступным препятствием, как крепостные ворота.

Крамби предусмотрел это. Как и многое другое, должно быть.

Лэйд жадно схватился за столовые приборы, перебирая их негнущимися пальцами. Обычный столовый нож — скверное оружие, но лучше располагать таким, чем остаться безоружным вовсе. Никчемная попытка. Кто бы ни сервировал стол, он хорошо понимал, какими чувствами будут одержимы гости, и подготовился к этому. Из всех ножей на столе были оставлены только фруктовые. Изготовленные из мягкого металла, не имеющие острия, в качестве оружия они представляли собой не большую угрозу, чем обычные ложки.

Лэйд заставил себя мысленно сосчитать до десяти по-маорийски. Монотонная работа угнетающе действует на воображение, а его воображение сейчас причиняло ему чересчур много хлопот, подрывая устойчивость рассудка. Что бы он ни увидел здесь, ему нужна холодная голова.

Котахи. Руа. Торутору. И-вха. Рима…

Если Крамби сотворил все это или изготовил руками своего подручного Коу, он не просто повредился в уме, он безумен. Может, он считает, что подражая страшному искусству демона превращать человеческое тело в нечто ужасное, причиняя страдания и муки, сделается ему союзником? Может, абажуры из человеческих скальпов и гирлянды из костей были не столько предметом интерьера, сколько сакральными жертвами, жалкой заявкой отчаявшегося безумца на вступление в клуб?..

Если так, какое будущее ждет в этом клубе самого Лэйда?

Лэйд вскочил, отчего серебро на столе издало неприятное дребезжание, и бросился к стене, пытаясь обнаружить за слоем страшных декораций хоть какое-то уязвимое место. Тщетная попытка. Может, этот кабинет и был выдран из плоти здания, но так аккуратно, что ни один стык не был поврежден. Стена — прочная, чертовски массивная, как любили строить сто лет назад, не прошибить даже кузнечным молотом — если у него он был, этот молот…

Лэйд заметался вдоль стены, бессмысленно ощупывая ее. Пальцы натыкались на острия торчащих гвоздей и свитые из колючей проволоки цветы. Из-под ног вспархивали, точно потревоженные голуби, пустые бланки писем, под каблуками трещали раздавленные штампы. Ящик для писем со своего места наблюдал за ним насмешливо, раззявив стальную пасть.

Успокойся, Лэйд Лайвстоун, как бы говорил он. Сядь и прими свою участь, как я принял свою.

Спустя минуту Лэйд отступил от стены, сжимая кулаки. Будь эти кулаки валунами из ружейной стали с вкраплениями плоти, как у Коу, эта преграда могла бы им покориться, но его руки оставались руками человека. Ни единой слабины. Безнадежно. Если нельзя сбежать, возможно, у него есть шанс укрыться? Лэйд лихорадочно оглянулся и прикусил губы, чтобы стон отчаянья не вырвался сам собой наружу. Спрятаться можно было только под столом, но это укрытие явно не сослужит ему доброй службы. Пытаясь там спрятаться, он лишь выставит себя идиотом в глазах Крамби и Коу.

Как будто все прочие события, свидетелем которых он был в последнее время, не выставили его идиотом самым очевидным образом…

Лэйд ощутил, как живот сдавливает тяжелым спазмом — точно все его внутренности завязались тугим матросским узлом. Пытаясь разыскать Крамби, он сам угодил в ловушку. И поделом. Нельзя было бросать его тогда, в архиве, оставляя в лапах неизвестности — эта неизвестность, помноженная на страх обреченного, и погубила его. Заставила искать милости демона — самоубийственная, никчемная попытка.