Он уходя спросил (адаптирована под iPad) - Акунин Борис. Страница 6

– Я дам вам чек на десять тысяч рублей, – перебила ее промышленница. – А если… а когда вы спасете Дашеньку… О, только верните ее живой и здоровой! Я озолочу вас! Вы можете собраться за два часа?

– Да, но как мы с помощницей въедем на российскую территорию? Понадобится время на оформление виз. Мы ведь американские гражданки.

– Не беспокойтесь о пустяках. Через два часа будьте на вокзале, на первом перроне. К парижскому поезду прицепят мой вагон, вы его не спутаете.

А потом Хвощова обернулась ко мне.

– Вы, Гусев, тоже едете. Собирайтесь. В каком вы отеле? Я пришлю автомобиль.

III

Спутать вагон Хвощовой с каким-нибудь другим действительно было невозможно. В хвосте пассажирского поезда «Ницца – Париж», состоявшего из стандартных «пульманов», сияло пурпурным лаком чудо на хромированных колесах, с плотно задвинутыми шторками на окнах, в которые с любопытством заглядывала публика.

Внутри перекати-особняк оказался еще диковинней. Основная его часть была отведена под салон, всю левую стену которого занимала огромная картина кричаще-ядовитых цветов. Там были изображены крутящиеся в неистовом хороводе обнаженные женские фигуры довольно условного рисунка, однако с детально выписанными анатомическими подробностями: с хищными фиолетовыми сосцами и буйной растительностью на причинном месте. Я поежился и отвел глаза, потому что прямо под этим непристойным панно сидели три дамы, впрочем, совершенно не выглядящие смущенными: Алевтина Хвощова, Мари Ларр и некая субтильная, очень низкорослая девица, почти карлица, с чрезвычайно живой обезьяньей мордашкой и кудрями до плеч.

– Вы едва не опоздали, – сказала Хвощова. – Я уж думала, придется задерживать отправление.

Что ж, если она способна добиться, чтобы к пассажирскому поезду прицепили частный вагон, то, вероятно, может и командовать графиком, подумал я. У очень больших денег такие же большие возможности.

– Я еле успел собрать чемодан, – угрюмо ответил я, переживая унизительность своего положения. – А также пришлось писать главе делегации и председателю секции, врать про неотложные семейные обстоятельства. Слава богу, что свой доклад я уже прочел.

Но мои проблемы хозяйку нисколько не интересовали. Она уже отвернулась и продолжила разговаривать с мадемуазель Ларр.

– …Беда еще в том, что моя Даша нездорова. У нее редкое заболевание – тромбофилия: густокровие, повышенная сворачиваемость крови. Я живу в постоянном страхе, что где-нибудь образуется тромб и закупорит жизненно важный сосуд. Раз в неделю дочери делают в клинике специальный укол, разжижающий кровь. Это называется «антикоагуляция». Я, собственно, затем и построила больницу. Там лучшие в мире специалисты по болезням крови, прекрасное оборудование, все условия. К нам поступают дети даже из-за границы.

– Ребенка возят в клинику всегда в один и тот же день недели? – спросила Мари, делая записи в маленькую книжечку.

– Да. И в одно время, ровно к одиннадцати тридцати. Главный врач доктор Менгден помешан на пунктуальности.

– Девочку похитили перед уколом или после?

– После. Они с няней вышли в парк погулять около пруда. Подробностей в телеграмме не было, но я могу их затребовать. На первой же станции получим ответ.

– Пока не нужно. Довольно знать, что по крайней мере в течение недели за здоровье ребенка можно не опасаться.

– Вы думаете, это может продлиться целую неделю? – в ужасе вскричала мать.

– Иногда похитители нарочно тянут с требованиями, чтобы сделать родителей более податливыми.

Я не вмешивался, слушал. Встретился взглядом с пигалицей, которая непоседливо вертелась в кресле, и та вдруг подмигнула мне маленьким хитрым глазом – от неожиданности я тоже сморгнул. Что за фамильярность!

– Позвольте представить мою помощницу Бетти, – сказала тут госпожа Ларр. – Это мисс Бетти Чэтти, это мистер Гусев, наш контакт в русской полиции.

Вот кто я, значит, у них – «контакт», сердито подумал я и кивнул. Пришлось однако еще и пожать маленькую горячую ладошку, которую мне сунула бойкая девица, широко улыбнувшись лягушачьим ртом.

– Пrивет, кrасивый боrода, – пропищала она при этом, смягчая букву «р» на американский манер.

Я чувствовал себя узником в этом женском логове, между женщиной-львицей Хвощовой, женщиной-змеей Мари Ларр, женщиной-мартышкой Бетти-Чэтти и танцующими ведьмами с эпатажного холста.

– Это панно «Вакханки» кисти великого Монсарта, – объяснила Алевтина Романовна, поймав мой взгляд искоса на картину. – Мэтр запрещает снимать свои полотна с рамы и тем более сворачивать, поэтому я заказала вагон специальной конструкции, с откидывающейся крышей. Правильная транспортировка была одним из непременных условий контракта. Ах, как я гордилась своим успехом еще сегодня утром! И как всё теперь утратило смысл…

Она всхлипнула, вставила дрожащей рукой папиросу в агатовый мундштук.

Выдержав деликатную паузу, Мари спросила:

– Следующий вопрос. Есть ли у вас подозрения или предположения, кто мог похитить девочку?

– Конечно есть! И не подозрения, а уверенность! – вскричала Хвощова и закашлялась от дыма.

Мне стало стыдно, что я сам сразу не задал этот вопрос.

– …Миловидовская братия, кто же еще!

Она стала рассказывать сыщице известную мне историю о смерти мужа и завещании. Новостью для меня было лишь то, что, оказывается, большевики пытались опротестовать духовную во Франции, где, в отличие от России, нет закона, отменяющего последнюю волю самоубийц. Дело в том, что часть капиталов хранилась в «Лионском кредите» и их судьба зависела от вердикта местного суда. Но у Хвощовой адвокаты были лучше, чем у безденежных эмигрантов, дело несколько лет перемещалось из инстанции в инстанцию и недавно наконец окончательно решилось в пользу вдовы.

– Поэтому они нанесли свой удар именно сейчас, потеряв последнюю надежду на наследство, – говорила Алевтина Романовна. – Придумали получить куш другим способом.

– Насколько хорошо вы знали этого Миловидова? – спросила Мари. – Для того чтобы похитить ребенка, требуется особенный склад личности. Даже у закоренелых преступников подобный промысел считается скверным.

– Я сама никогда этого мерзавца не видела, я ведь тогда еще не занималась делами. Знаю лишь, что он очень способный химик. Изобрел новую фосфорную смесь, которая удешевила производство спичек и повысила прибыльность. Потому покойный муж и назначил Миловидова главным инженером нашей московской фабрики. Питерская тогда еще только строилась.

– А где Миловидов сейчас?

– Я его, конечно, тогда же уволила, но он преуспевает. Все эти годы я не упускала его из вида. Дело о гибели мужа было закрыто, но роль Миловидова в той истории подозрительна. Сейчас он служит на Путиловском заводе, представляет там интересы французских партнеров.

– Ага, – кивнула Мари. – Стало быть, фигурант находится в Петербурге. Это подтверждает вашу версию.

И опять что-то себе записала.

Поезд давно уже тронулся – ехал берегом моря, потом через плоские холмы Прованса, а мадемуазель Ларр всё задавала вопросы, методично и дотошно, ничего не упуская.

Я пообещал себе, что ограничусь ролью пассивного наблюдателя, коли я тут жертва шантажа и всего лишь «контакт», однако слушал очень внимательно.

На остановке в Марселе доставили новую телеграмму, в несколько сотен слов. Должно быть, она стоила целое состояние.

Из Санкт-Петербурга сообщали, что очнулась няня, которую, оказывается, усыпили хлороформом. Она не в себе, все время рыдает, ничего не видела, ничего не помнит. Похитители с домом Хвощовых не связывались. Происшествие сохранено в полной тайне. Домашняя прислуга и служащие клиники – кроме доктора Менгдена и садовника, нашедшего няню в бессознательном состоянии, – ничего не знают. Депеша была отправлена с домашнего телеграфа (оказывается, бывают и такие).

– Преступникам известно, что я за границей и что требовать выкуп не у кого, – заключила Хвощова, прочитав телеграмму. – До моего возвращения ничего не произойдет. Попробую поспать. Потом будет некогда.