Хладнокровное убийство - Капоте Трумен. Страница 24

Четыре гроба, которые едва поместились в маленькой комнате, заваленной цветами, должны были быть заколочены еще в похоронном бюро — и это вполне понятно, ибо как ни пытались придать убитым приличный вид, зрелище было ужасное. Нэнси была в своем красном бархатном платье, ее брат — в яркой шерстяной рубашке; родители были одеты более чинно: мистер Клаттер — в темно-синем фланелевом костюме, его жена — в темно-синем креповом платье; а головы трупов — от чего, собственно, зрелище и было таким ужасным — были полностью обернуты ватой: пухлые коконы размером вдвое больше обычного воздушного шарика; и вата, из-за того, что ее обрызгали каким-то составом, мерцала, словно искусственный снег на рождественской елке.

Сьюзен сразу же вышла.

— Я вышла на улицу и ждала в машине, — вспоминала она. — На другой стороне улицы какой-то мужчина сгребал опавшие листья. Я все смотрела на него не отрываясь. Я боялась закрыть глаза. Боялась, что тогда я потеряю сознание. Поэтому я смотрела как он сгребает листья и сжигает их. Смотрела, но на самом деле не видела ни мужчины, ни листьев. Я видела только это платье. Оно мне было слишком хорошо знакомо. Я помогала ей выбирать ткань. Она сама придумала фасон и шила тоже сама. Я помню, какая она была веселая в тот день, когда в первый раз его надела. Был какой-то праздник. И теперь я видела только этот красный бархат. И Нэнси в нем. И как она танцует.

«Стар» — главная газета Канзас-Сити — напечатала подробный отчет о похоронах Клаттеров, но Перри, лежа на кровати в гостиничном номере, прочел его только через два дня. Он лишь пробежал глазами текст, пропуская целые абзацы: «Тысяча человек, самая большая толпа за пять лет существования Первой методистской церкви, пришли сегодня на панихиду по четверым убитым… Несколько одноклассников Нэнси по средней школе заплакали, когда преподобный Леонард Коуэн сказал: „Бог дает нам мужество, любовь и надежду, даже когда мы идем сквозь тьму в долину смерти. Я уверен, что в последние часы их жизни Он не оставил их. Иисус никогда не обещал нам, что нам не придется испытать боль или горе, но Он всегда говорил, что Он будет с нами, чтобы помочь нам переносить горе и боль…" В этот теплый не по сезону день примерно шестьсот человек пришли на кладбище Вэлли-Вью на северной окраине города. Там, у разверстой могилы, они прочли „Отче наш". Их голоса, слившиеся воедино в проникновенном шепоте, были слышны в любом уголке кладбища».

Тысяча человек! Ничего себе! Перри мучил вопрос, во сколько же обошлись эти похороны. Деньги занимали все его мысли, хотя и не так неотвязно, как накануне, — вчерашний день он встретил с такой суммой, на которую «не купишь даже мяу у кота». Но теперь, благодаря Дику, они оба получили «нехилый кусок» — достаточно, чтобы добраться до Мексики.

Дик! Ловкий. Умный. Да, надо отдать ему должное. Как он умеет «надуть честного малого», это что-то бесподобное! Как того продавца из магазина готового платья в Канзас-Сити, которого Дик решил «пощипать» первым. Сам Перри ни разу не пробовал «втюхать чек». Он волновался, но Дик сказал ему: «Все, что от тебя требуется, это стоять рядом. Не смейся и не удивляйся, что бы я ни говорил. В общем, сообразишь по ходу дела». Дик оказался неплохим лицедеем. Он небрежно подошел к прилавку, небрежно представил Перри продавцу: «Мой приятель, собирается жениться», — потом прибавил: «Я — его лучший друг. Помогаю ему найти одежку по вкусу. Ха-ха, можно сказать — приданое». Продавец проглотил это, и вскоре Перри, оставшись в одних кальсонах, примерял мрачный костюм, который продавец считал «идеальным для неофициальной церемонии». Потом, посетовав на непропорциональность фигуры клиента — чересчур мощное туловище на коротеньких ножках, — он добавил: «Боюсь, у нас нет ничего подходящего, все придется подгонять». О, сказал Дик, это пустяки, у них еще уйма времени, свадьба только через восемь дней. Уладив таким образом этот вопрос, они отобрали кучу безвкусных пиджаков и слаксов, подходящих, по их мнению, для того, что Дик называл «медовым месяцем во Флориде». «„Идеи Рок" знаете? — спросил Дик продавца. — В Майами-Бич? У них там забронирован номер. Подарок от родных невесты — две недели за сорок долларов в день. Ну что ты скажешь, а? Такой вроде уродливый карлик, а девочку окрутил что надо. А красивые ребята, вроде нас с вами…» Продавец представил счет. Дик потянулся к брючному карману, нахмурился, щелкнул пальцами и сказал: «Вот черт! Забыл бумажник». Его товарищу показалось, что на такую хилую уловку «не клюнет и новорожденный ниггер». Но продавец, очевидно, не разделял этого мнения, потому что достал незаполненный чек, и когда Дик вписал в него сумму на восемьдесят долларов больше, чем полагалось по счету, тут же выдал сдачу наличными.

Выйдя на улицу, Дик сказал:

— Так ты на будущей неделе женишься? Значит, тебе нужно кольцо.

Через мгновение они уже подъехали на престарелом «шевроле» Дика к магазину «Лучшие украшения». Оттуда, купив по чеку два кольца с бриллиантами, одно для помолвки, другое обручальное, они направились в ломбард, сдавать свои приобретения. Перри вдруг стало жалко расставаться с ними. Он уже начал привыкать к мысли о воображаемой невесте, хотя в его представлении, в противоположность тому, что говорил Дик, она не была ни богата, ни красива; скорее, была воспитанная тихоня, типичная «студентка», во всяком случае «интеллектуалка» — девушка того типа, который всегда ему теоретически нравился, но на практике не попадался. Если не считать Куки, медсестры из больницы, где он лежал после аварии. Фигуристая была девчонка эта Куки, и ведь любила его, жалела, нянчилась с ним, вдохновляла на «серьезное чтение» — «Унесенные ветром», «Это мой возлюбленный». Имели место сексуальные эпизоды странного и тайного характера, упоминалось и о любви, и о браке тоже, но в конце концов, когда его кости срослись, он сказал ей до свидания и вместо объяснения дал стихотворение, которое, по его словам, сочинил сам:

Больше он Куки не видел и ничего о ней не знал и все же через несколько лет вытатуировал на руке ее имя, и когда однажды Дик спросил его, кто это — Куки, Перри сказал: «Никто. Девушка, на которой я чуть было не женился». (Тому, что Дик был женат, причем дважды, и породил троих сыновей, Перри очень завидовал. Жена, дети — это был тот опыт, который, по его мнению, мужчина должен приобрести, даже если он, как в случае с Диком, не делает его счастливым и не приносит ничего хорошего.)

Кольца были заложены за сто пятьдесят долларов. Они посетили другой ювелирный магазин, Голдмана, и вышли оттуда с мужскими золотыми часами. Затем притормозили у магазина фото— и киноаппаратуры «Элко», где «купили» сложную кинокамеру.

— Камеры — самое лучшее вложение денег, — просвещал Перри Дик. — Их легче всего толкнуть или заложить. Камеры и телевизоры. — По этим соображениям они решили взять еще и несколько телевизоров, а покончив с техникой, снова принялись «щипать» магазины одежды — Шеперда и Фостера, Ротшильда, «Рай для покупателя». На закате, когда магазины начали закрываться, карманы у друзей были набиты наличными, а автомобиль загружен товаром, который легко сбыть. Разглядывая урожай рубашек и зажигалок, дорогих приборов и дешевых запонок, Перри почувствовал небывалый подъем: теперь впереди Мексика, новые возможности, «настоящая» жизнь. Но Дик казался подавленным. В ответ на похвалы Перри («Клянусь, Дик, ты был неподражаем! Я сам чуть было не поверил твоим сказкам») он только пожал плечами. Перри был озадачен; он не мог понять, почему Дик, обычно такой самодовольный, теперь, когда у него есть законный повод гордиться собой, вдруг притих, поник и загрустил. Перри сказал: