Двойняшки для Медведя (СИ) - Созонова Юлия Валерьевна. Страница 7
Здорово? Приятно? Волнующе?
Я вздрогнула и откровенно поёжилась, машинально вжавшись спиною в матрас. Ну да, это было волнующе. До дрожи в коленях и нелогичного предвкушения, засевшего где-то в глубине души. И я сама не заметила, как и откуда возник этот чёртов интерес к тому, что будет делать Потапов дальше. Попробует снова поговорить? Начнёт угрожать? Попытается отсудить право опеки над детьми?
Или как всегда, сделает то, что я даже представить не могла?
— Боже… — я глухо застонала, снова сжимая кулаки. — Во что я только что вляпалась, а?
Вопрос был риторический, знаю. Он разбил в дребезги все выстроенные вокруг моей души стены и вытащил наружу ненужные воспоминания. Ведь я «вляпалась» в Потапова ещё тогда, пять лет назад, да так и не выбралась. До сих пор. Да, мы расстались, да я сознательно вычеркнула его из собственной жизни. Да, я искренне и так наивно верила, что всё у меня получится, что я справлюсь сама, что смогу и больше никогда не встречусь с ним, но…
«Кое-что не меняется, да?»
Чужие слова звучали рефреном в ушах, крутились на кончике языка. И я не выдержала, криво улыбнувшись собственным мыслям. Ты прав, Макс, кое-что действительно не изменилось. Например, та чёртова тяга к тебе, что холодила мне пальцы и заставляла сердце биться сильней. Или глупая, никому не нужная зависимость, нахальная потребность слышать, чувствовать тебя рядом. И снова и снова возвращаясь к этой пародии на разговор, я ловила себя на дурацком желании отбросить гордость и сдаться на милость победителя. Позволить тебе вновь решать всё, определять за нас двоих что, куда и как.
Странно, да?
«Кое-что не меняется, да?»…
Да, Потапов, от своих чувств я так и не смогла избавиться, как ни старалась. И эти острые грани былых обид всё ещё ранят, напоминая о нашем общем прошлом. И да, если бы я была одна, если бы это касалось только меня — я не стала бы сопротивляться. Чёрт с ним, с этим синдромом «безответной любви», плевать на то, как я собирала бы себя после, но…
Я упрямо сжала губы, резко вытолкнув воздух сквозь зубы. Ну уж нет, теперь у меня есть за кого бороться, есть кого защищать! И я, я…
— Не отдам, — беззвучно шепнула, с трудом разлепив пересохшие губы. — Я тебе их не отдам, Потапов… Не отдам!
— Блин, подруга! Понятия не имею, о чём ты там думаешь… Но видок у тебя такой, что статью за убийство пришьют не глядя. Мож это… Врача позвать, а?
Озабоченный вопрос соседки распилил пласт тяжёлых мыслей, как горячий нож масло. И я моргнула, вдруг осознав, что совершенно забыла, что я здесь не одна. Впрочем, соседку мой ошарашенный вид не удивил, ни капли. Перебравшись на колченогий табурет, она вертела в тонких пальцах обломок карандаша, уставившись невидящим взглядом куда-то в окно. То и дело щурясь, девчонка что-то чиркала на бумаге, время от времени кидая на меня хитрые взгляды, а я…
Я готова была провалиться сквозь землю от чувства жгучего стыда, накрывшего меня с головой. Щёки запекло, а глаза защипало, стоило только осознать, что за всё это время я даже не поинтересовалась как зовут это непосредственное, едкое, но такое отзывчивое чудо. Да что там!
Лежу тут, понимаешь, себя накручиваю… А на элементарное «спасибо» ума расщедриться не хватило! Ну ты даёшь, Войнова! И кто ты после этого, а?
— Оу… Рыжая ты это… Булки расслабь, я ж всё понимаю, — соседка весело фыркнула, сдув с носа прядь волос. — Меня, кстати, Нютой звать, а ты — Ира. Прости, чтоб не услышать твоё имя, надо было быть слепым, глухим и немым одновременно…
Нюта развела руками, всем своим видом выражая несуществующее раскаянье. И тут же переключилась на другую тему, бросив альбом с карандашом на свою постель и вцепившись пальцами в край табуретки:
— Слу-у-ушай… А давай я за водой сгоняю? А ты потом мне попозируешь, а? А то скоро припрётся этот занудный док и всё, считай, нормальная жизнь закончится. Ну что, согласна?
— Хорошо… — я облизнула губы и растянула их в неуверенной, но искренней улыбке. Потому что в ответ на такой заразительный энтузиазм нельзя было не откликнуться, и не поддаться ему тоже не получалось. А проблемы…
Что ж, основное я для себя решила, а со всем остальным разберусь. И не важно, одна или вместе с Потаповым.
Глава 5
Максим Потапов
— Официально заявляю. Я тебя ненавижу, — сообщил я Ильину, открыв дверь и смерив его мрачным взглядом, полным «любви» к миру вообще и к его сиятельной персоне в частности.
Ильин не впечатлился. Он вообще выглядел на редкость бодрым, свежим и просто до неприличия полным сил. И всем своим начищенным, ослепительным видом портил ту ауру скорби и чёрной безысходности, что поселилась в моём доме.
— И я рад тебя видеть, Потапов, — хмыкнул в ответ Гор, нахально протиснувшись мимо меня в квартиру. — А кто это у нас такой красивый? А у кого это круги под глазами такие загадочные, а? А кто это у нас такой взъерошенный и помяты-ы-ый?
И вот вроде бы умом я понимал, что этот придурок просто-напросто издевается, но пальцы в кулаки так и сжались от желания зарядить ему в глаз. Останавливало только одно: у меня на руках сидела мелкая, с любопытством разглядывая радостно улыбающегося Ильину.
Тот, заметив ребёнка, умильно вздохнул и тут же скорчил рожицу, продемонстрировав малышке фигуру из двух пальцев. Ещё и засюсюкал радостно:
— Идёт коза рогатая, идёт коза…
— Руки убрал, — вежливо попросил я его, поудобнее перехватив громко сопящего ребёнка. Та спрятала лицо у меня на груди, вцепившись пальчиками в ткань рубашки, бросая на странного дядю испуганные взгляды. А потом взяла и…
— А-а-а-а-а!
Орала Елена Максимовна Войнова (пока что Войнова) как полагается всем девочкам: громко, от души, во всю мощь своих лёгких. И так, что остаться равнодушным не было ни единого шанса, ни у кого. Поэтому…
— У-а-а-а-а!
А вот в голосе Евгения Максимовича Войнова (пока ещё Войнова!) чувствовалась лёгкая такая неуверенность и даже растерянность. В отличие от сестрёнки, он причину таких задушевных криков не видел. Но, как и подобает любящему брату и настоящему мужчине, был согласен с реакцией Леночки целиком и полностью. И знаете, я даже осуждать их за это права не имел.
В эту самую минуту, этим самым утром я своим детям даже завидовал. Потому что мне самому хотелось орать на Ильина. Долго, со вкусом и исключительно матом. Но ведь нельзя же. Я ж взрослый, ответственный, воспитанный человек, млять.
Я ж отец и пример для подражания, вроде как…
— Мда, Ильин… Умеешь ты на людей впечатление произвести, — покосившись на хныкающую мелкую, я проглотил очередной непечатный комментарий в адрес товарища.
— Да я…
— Угу, ты. Держи, герой!
Сарказма в моём голосе было — завались. Но я сдержался и не отправил лучшего друга в пешее эротическое по экзотическим местам. Вместо этого я сунул ему громко икавшую Ленку, а Ленке протянул большую, круглую погремушку, выудив её из заднего кармана джинсов. И скрылся в глубине квартиры до того, как Ильин на собственной шкуре прочувствовал все прелести этой подставы.
— Дя, мя!
— Ай!
Ну да, как оказалось, Ленка у меня была настоящей женщиной. От горшка два вершка, ползать только начала, а уже могла сделать из ничего и скандал, и «детскую неожиданность». А ещё она, на пару с братцем, любила проверять что прочнее — погремушка или чья-то голова. И мнение подопытных эту сладкую парочку не интересовало в принципе.
Машинально потерев свой лоб, чаще всего страдавший от встречи с игрушками, я наклонился и вытащил из манежа грозно сопящего Женьку. Тот хмурил светлые брови и дул пухлые щёки. Голосить, правда, перестал и это был большой такой плюс. Подозрительно пахнущий плюс, к слову. Так, погодите-ка…
— О нет, приятель, — я обречённо застонал. Ну, кто бы сомневался, в общем-то. Одними упражнениями по вокалу это утро просто не могло закончиться. И теперь меня ждал дополнительный квест под названием «Подмой детей и переодень их». Вот же ж…