Из-под снега (СИ) - Чоргорр Татьяна. Страница 27

— Нимрин, ты идёшь? Или ты решил остаться дома?

Ромига мотнул головой:

— Иду.

Женщина сунула ему в руки ременную петлю:

— Вильяра сказала, что Юни, её зверь, повезёт тебя. Он умный и учёный, знает все нужные слова: «правей», «левей», «прямо», «скорее», «тише», «стой»…

Огромный зверь, поименованный Юни, недовольно косил глазом и прядал ушами на противоречивые указания двуногой, но с места пока не двигался. Ромига выслушал и запомнил простые команды, спросил:

— А как же сама Вильяра?

Охотница глянула, будто на несмышлёное дитя:

— Её любой повезёт, она же мудрая!

Ромига посмотрел — колдунья, правда, подгоняла по длине постромки другого зверя. Лицо мудрой было сосредоточено, и она пела, не переставая ни на миг. Убедилась, что все готовы, махнула рукой и подстегнула своего зверя, первой срываясь с места. Юни без команды помчал нава следом, стоило труда удержаться на ногах.

Вильяра повела отряд по целине, прочь от моря и почти сразу на подъём. Юни тянул ровно и мощно, Ромиге осталось подруливать. Как и росомахи, белые звери не могли похвастать скоростью, забавно косолапили, но выглядели выносливыми бегунами на длинные дистанции. Нав быстро приноровился держать равновесие и почти не тратил сил. Щурился, озирая пейзажи Голкья, прежде ни разу не виденные при свете дня. Море подо льдом, череда мысов и заливов, высокие горы на горизонте — вершинами в тучах. На Земле Ромига сказал бы, что облачные гряды над горами чреваты скорым ненастьем. Впрочем, и охотники посматривали в ту сторону с опаской.

— Эй, Угна, скажи, непогода будет? — окликнул Ромига охотницу, которая держалась рядом, приглядывала, не свалится ли чужак с лыж. Остальные быстро рассредоточились, расходясь широким веером. Свободные звери разбежались ещё дальше.

— Завтра — непременно будет, но до утра не должна бы.

— Успеем вернуться?

Охотница фыркнула:

— Как путь ляжет. Если гладко, можем успеть.

— А если нет?

— Переждём в снегах, запасы мы взяли.

Охотница начала отставать и уходить правее, разговаривать стало неудобно. Напутствовала напоследок:

— Держись за мудрой, Нимрин. Юни не бросит тебя, даже если ты упустишь ремень, упадёшь, сломаешь лыжи или поломаешься сам. В крайнем случае, ложись зверю на спину и командуй: «домой». Но лучше держись за мудрой, как она велела.

Снежная гладь смялась складками застругов и рыхляка, внимание почти целиком ушло под ноги. Ромига отчаянно старался вернуть хотя бы половину в окружающее пространство. Сломать лыжи в начале пути нелепо, но ещё нелепее — забыть, что здесь не прогулка, не тренировка, а война, и влететь в какую-нибудь засаду. Впрочем, то ли их никто не подстерегал, то ли песня мудрой была хороша. А была она хороша весьма! Зверь Юни так уверено бежал за хозяйкой, что Ромига не сразу заметил: на снегу никаких следов — ни лыжни, ни отпечатков звериных лап. Оглянулся через плечо, и за собою увидел ту же нетронутую целину.

Вильяра знала своё дело! И путь выбирала явно не самый короткий, но удобный, с равномерным набором высоты и отличным обзором во все стороны. Разумно: раз уверена в своей невидимости, чего бы не пройти по гребню и не посмотреть, что делается вокруг? Помимо разведки, белое безмолвие Голкья стоило того, чтобы просто им любоваться.

Горный хребет тянул к морю длинные, плавно понижающихся отроги. Ручьи и реки проточили между ними глубокие долины. Безлесные гребни отрогов сияли под солнцем чистейшей белизной, лишь кое-где из-под спрессованного ветрами снега торчало нечто вроде ползучего можжевельника, норовило запутаться в лыжах. Дно долин тоже было голым. Зато склоны щетинились таким густым криволесьем — захочешь, не продерёшься, и сквозь ветки ничего не видать. А ещё криволесье было пёстрым, будто лоскутное одеяло: разные растительные породы щеголяли золотисто-жёлтой, оранжевой, насыщенно-вишнёвой, оливково-зелёной, серебристо-голубоватой корой. Тёмно-изумрудные и сизые пятна хвойников дополняли картину.

Ромига рассудком отмечал красоту увиденного, помнил, как прежде радовали глаз и сердце незнакомые пейзажи, как любопытно было исследовать новые земли. Теперь вместо радости и любопытства — пустота… И ужас: внезапным осознанием, что, возможно, пустота навсегда, неведомый враг искалечил непоправимо, и даже разыскать его, чтобы отомстить, не удастся… Ну уж, нет! Память-то возвращается. И Ромига умеет, целенаправленно учился вспоминать забытое. Кто, когда и зачем учил его такому? Ладно, это он тоже вспомнит, дело времени, вот прямо сейчас и начнёт вспоминать, не переставая смотреть под ноги и по сторонам.

А солнце клонилось к закату, а лыжи слушались всё лучше, а зверь Юни устал: закосолапил сильнее, повесил хвост, который поначалу держал флагом по ветру. Вильяра впереди тоже заметно сбавила темп. Ромига не подгонял своего поводыря, бежал следом, лишь слегка придерживаясь за постромки. Легендарная навская выносливость, обратная сторона которой — непомерный навский аппетит. Ромига на ходу порылся в кармане, добывая лущёные орешки, вроде тех, что выиграл у Арайи.

Вот поймать бы беглого беззаконника да допросить с пристрастием! Ромига нарисовал в уме картинку-другую-третью, что именно он сделает, если Арайя откажется отвечать на вопросы. А пусть молчит, пусть держится героем: нав, как никогда, желал чьей-нибудь боли и ужаса, и чтобы ломалась чужая воля и трепетала, угасая, чужая жизнь — целиком в его власти. Погреть руки в крови: именно так говорил один из его наставников про другого. Ромига ухмыльнулся криво и страшно, решив, что всё-таки не станет отыгрываться на первой случайной жертве. Нет, он сам на изнанку вывернется, но выдаст каждому врагу отдельной мерой, с доставкой лично в руки! Арайе — Арайино, местному зловредному колдуну — колдуново, неведому супостату — супостатово…

А Вильяра резко свернула с гребня, нырнула в кулуар, исчезла за перегибом склона.

— Стой! — Ромига осадил Юни, быстро свернул постромки и закрепил их на холке зверя. Не хватало ещё наехать на него на спуске, навернуться вдвоём. — А теперь — следом!

Зверь глянул, кажется, с укоризной, и затрусил туда, где скрылась колдунья. Лыжи заскользили под уклон: лучше бы, конечно, по проторённой лыжне, но Вильяра продолжала заметать следы. Склон — длинный и крутой, крошечная фигурка охотницы мелькала уже далеко внизу, умело выписывала виражи между кустами. Вот на этом месте Ромига предпочёл бы доморощенной плетёнке и ременным петлям — человские горные лыжи с ботинками и жёсткими креплениями. Но раз нету, осталось положиться на ловкость и крепкие кости, в крайнем случае, на магию. Глянул на вздёрнутый хвост Юни, чешущего вниз по склону, фыркнул:

— Вперёд, за белым кроликом! — и перестал подтормаживать, срываясь в стремительный, рискованный полёт.

Ловкости хватило, чтобы, обогнав Юни, проскочить между камнями, торчащими из-под снега в узком горле кулуара, между кустами ниже по склону и затормозить возле Вильяры, стоящей на коленях в снегу.

Да, она нашла, кого искала, но судя по выражению глаз, по трагически опущенным уголкам рта, не запоздала ли подмога? Ромига сбросил лыжи, воткнул задниками в снег, чтобы не укатились — наст и без лыж держал его достаточно хорошо. Подошёл вплотную, посмотрел: может, немного и опоздали, но не безнадёжно. Крошечный, для охотника, сероволосый старик был пока жив. Выцветшие голубые глаза с трудом сфокусировались на лице нава, бледные губы шевельнулись:

— Иули! Ты за мной? Малая, отпустишь меня со старым другом?

Вильяра удивлённо переспросила:

— Нимрин, вы знакомы?

— Нет. Он меня с кем-то путает, я очень хотел бы знать, с кем.

Колдунья взяла старика за руку, заодно проверила пульс:

— Латира, мы с другом пришли вместе, чтобы отвезти тебя в дом кузнеца и вылечить. Ты очень нужен нам живым, а щуры подождут. Ты слышишь меня, мудрый? Заклинаю тебя стихиями посвящения, живи!

Мудрый Латира болезненно поморщился и промолчал. Ему не только говорить, но и дышать было тяжело.