Три месяца, две недели и один день (СИ) - Шишина Ксения. Страница 36

Иногда я думаю, что он ненавидит меня. А потом, что никогда не сможет отпустить. А ещё через минуту, что в нём настолько тесно переплелись любовь и презрение, что он уже и сам не знает, что в нём превалирует и в конечном итоге одержит незыблемый верх. Но всё это чушь, и пусть я совсем перестала понимать когда-то своего самого близкого человека, он более меня не любит. Что бы не изрекали его уста под влиянием спутавшегося сознания, и что бы он не считал, что чувствует, мои решения непростительны. Я сомневаюсь, что раскаиваюсь и жалею, но всё отлично и доподлинно осознаю. Этот человек для меня потерян. Он уже фактически в объятьях другой. Просто пока не представляет себе её черты и в принципе то, что это реально и осуществимо… Вступить в брак снова. Но так всё и всегда и заканчивается. Повторной женитьбой для обоих сторон, как бы плохо всё не закончилось при первой попытке, и как бы дружно наедине с самим собой вы не зарекались входить в эту реку ещё хотя бы раз. Если же развод вдруг неприемлем, нежелателен или по каким-то другим причинам всё откладывается и откладывается, при наличии ребёнка он может выйти на первый план, и с ним вы по отдельности станете проводить гораздо больше времени, чем друг с другом. Взять хотя бы моего отца. Сколько я себя помню, он находился либо на работе, причём часто беря меня с собой, либо опять-таки уделял внимание мне, но уже вне арены, дома или при совместном досуге. Не знаю, зачем они с мамой вообще поженились. Точнее я понимаю, что с её слов он посчитал себя обязанным, а она, подозреваю, думала точно также, даже если больше в шутку, чем всерьёз, и потому не сказала «нет». Но зачем сохранять всё теперь, когда, давно повзрослев, я не так уж и сильно нуждаюсь в том, чтобы они оставались семьей, а отец стал ещё даже больше погружённым в работу и тренерство, чем прежде? Надо быть реалистами.

— Уверяю, мы скоро закончим, мистер Картер.

— Я уже это слышал, но воз и ныне там. Давайте ненадолго прервёмся. Она всё сделает, только чуть позже.

Покорившись, будто у него был какой-то иной выбор под ожесточенным и свирепым взором, фотограф устанавливает камеру на штатив, но не отходит от него далеко, начиная, вероятно, просматривать уже имеющиеся снимки. Босой, визуально напряжённый и излучаемый мрачную ауру, Дерек подходит ко мне по кромке пляжа у самой воды:

— Ну ты как? — и его взгляд, направленный на меня, снова такой небезразличный, внимательный и словно ранимый, будто он, и правда, озабочен не столько ребёнком, сколько мной и моим состоянием, но это просто затянувшийся процесс самоопределения. После вчерашнего, когда отец не допустил его на площадку, Картер никак не может переживать обо мне, даже если накануне имел неосторожность сказать что-то большее, чем обычно. Я попала в больницу, он был далеко и перенервничал, думал, что потеряет своего ребёнка, и все эти рассуждения о ценности и деньгах… Это просто отголоски того ещё не полностью отпустившего его эмоционального состояния.

— Нормально, — потому что могло быть и хуже. Хотя впоследствии, наверное, как раз и может выясниться, что всё ужасно. Я никогда не делала того, на что согласилась, и, возможно, всё уже провалила. Что, если то, что я собираюсь оставить ребёнка с его отцом и не принимать ни малейшего участия в их совместной жизни, буквально написано у меня на лице, и выгляжу я совсем не так, как выглядела бы любая другая беременная женщина на моём месте? Тогда мы все просто зря тратим время. Особенно Дерек… Дерек, относительно которого я уже почти и забыла, как он выглядит, когда спит. И это увенчалось бы успехом, если бы он не заснул в моей больничной кровати. Такой умиротворённый, даже невзирая на следы явного в те дни недосыпа. У него из-за меня столько неприятностей, да ещё и это жесткое с моральной точки зрения, но правильное по физическим показателям отстранение. Я одна сплошная ходячая проблема. Может, мне всё равно, что обо мне подумают, но, может, не до такой степени, как я всегда привыкла думать? От мысли разочаровать, подвести, сделать больно в душе какой-то стыд. И откуда только это берётся? — А ты… Как я выгляжу со стороны? — наверное, зря я сказала, что просмотрю все фотографии одним разом после окончания работы. Оценивая промежуточные результаты своим взглядом каждые, к примеру, полчаса, в процессе я могла бы постараться скорректировать себя, сделать всё так, как им нужно, чтобы я преподнесла их вещи. А теперь я там наверняка настоящая, нелюдимая, недовольная, хмурая. Не такая, какой должна быть якобы счастливая в скором времени мать.

Всё это в совокупности, вероятно, было самой плохой идеей на свете. Нормальная женщина в положении не приобретёт необходимые себе вещи, если увидит депрессию и несчастье на лице с рекламирующего их плаката, которое выглядит и, вероятно, даже считает себя жертвой, а не мечтает о той жизни, что уже возникла и развивается внутри неё. В разговорах с Дереком я даже не в состоянии назвать вещи своими именами. Почему, когда это действительно необходимо, я не могу открыть рот и сказать всю правду? Кто и когда сделал из меня ту, что мучает людей и, вроде бы всё осознавая, при этом испытывает странное и извращённое удовольствие, видя, как они пытаются всё наладить, найти подход, смягчить меня и спасти уже утраченное? Впрочем, я сама сделала себя таковой, едва оказалась брошенной, а впоследствии и разведённой, и в одночасье будто отключила все чувства, как последняя стерва, у которой вместо сердца лёд и сталь. Хотя почему как? Я и есть холод и железо, словно это противозаконно, испытывать моменты слабости, временами не быть счастливой и чувствовать подавленность. Вот какие убеждения приводят к тому, что люди делают то, что, возможно, не хотят, потому что слишком поздно поворачивать вспять. Но каждый принимает решение единолично и расплачивается за него тоже сам. Нечего здесь ныть, разводить сопли, сырость и уныние и рыдать в подушку по ночам, делая её влажной и неопрятной. Это удел исключительно тех, кто не может взять себя в руки и подняться. Но я не доставлю повода меня жалеть, чтобы все вокруг стали думать, что сопереживание это как раз то, что мне необходимо. Не на ту напали.

— Ты взвинченная. Вся на взводе. Вот какой я тебя сейчас вижу. Но стилист и фотограф ни за что этого не поймут. Они ведь с тобой фактически не знакомы. Уверен, для них ты просто человек, требующий особого подхода.

— Как ты…

— … понял, чем, вероятно, обусловлен твой вопрос? Это не так уж и сложно для того, кто приходился тебе мужем, не говоря уже обо всём остальном. Можешь прекратить удивляться каждый раз, что твои мысли для меня так очевидны? — Дерек смело прикасается к моему животу, и меня немного передёргивает от того, что теперь он не утруждает себя тратой времени на получение разрешения, хотя и прежде подобный вопрос я слышала лишь раз. Но я справлюсь с пренебрежением нормами морали. Больно мне не будет. Максимум неприятно из-за вторжения в личное пространство. Но это мелочи, на которые так легко закрыть глаза. А может, и нет. Потому что вмешательства бывают разными. Посреди всей этой гневной и грубой, как наждачная бумага, тишины ничто не способно перекрыть звук щелчка затвора. Звук напоминает выстрел. Я уверена, что смотрю на Дерека злобно и ожесточённо.

— Ты слышал?

— О чём ты говоришь? — он это серьёзно или просто делает вид, хотя всего минуту назад намекал на то, что между нами по-прежнему существует особенное взаимопонимание, пусть данная вероятность и вызывает во мне что-то, что напоминает панику?

— О фотографе. Он что, только что нас снял?

— Ну, даже если и так, он не рискнёт это опубликовать. Если только не хочет судебных разбирательств, разумеется. А вообще подобный снимок никого не удивит. В нём нет ничего сенсационного. Все, кому любопытно, знают о нас даже больше, чем нужно. По крайней мере, думают так.

— И поэтому меня, значит, можно фотографировать исподтишка, да ещё и отклоняясь от темы? Уподобляясь этим папарацци? Так что ли, Картер? Вот теперь это точно закончено, — я ударяю его по правой руке, чтобы, перестав смотреть на меня так мягко, дружелюбно и по-серьёзному спокойно и уравновешенно, он наконец отошёл подальше. Лицо, охваченное постоянной в моём присутствии тревожностью, становится совсем уж хмурым и безрадостным, что вызывает странные ощущения в моём сердце. Совсем не те, на какие я, если честно, рассчитывала. Не думаю, что удовлетворённость произведённым эффектом чувствуется такой затрудняющей наполнение лёгких необходимым для жизни кислородом.