Выиграю твою жизнь (СИ) - Рахманина Елена. Страница 10

Глава 7

Когда наши глаза вновь встречаются, я словно ударяюсь лбом о кирпичную кладку. Расшибая об неё свою дерзость. Да, он смотрит на меня. Изучает. Взвешивает. Пытается раскусить. Понять, что я за фрукт. Но лишь потому, что не верит мне.

На пути к цели у меня только одна дорога, один путь. Заполучить его доверие. Не знаю, правда, как. Для начала работой.

Ямадаев отходит вместе с Нелли, подальше от моих ушей. Наверняка давая дополнительные указания по мою душу. Девушка ловит каждое его слово, кивает и кажется безнадёжной. О боги, надеюсь, я вчера выглядела не так же, когда пялилась на него.

Не прощаясь и даже не посмотрев в мою сторону, мужчина уходит. Готова биться об заклад, что Нелли впервые вздохнула, когда он отошёл от нее. А затем я замечаю, как она пялится на его задницу. Интересно, перед ней он тоже ходил голый? Или, может быть, вчера я попала на эксклюзивное представление?

А ведь он ни словом, ни взглядом не обмолвился о том, что произошло в ванной. И потом — в его спальне. Вёл себя так, будто щеголять перед незнакомками, размахивая членом, для него в порядке вещей.

Самоуверенное животное!

— Ах ты, малолетняя дрянь, — шипение Нелли спускает меня вновь с восьмого на первый этаж. Даже не заметила, как она подошла. — Я тебе здесь такой ад устрою!

Она сдавливает мою кисть своими тонкими пальчиками с острыми красными ногтями, которыми намеренно впивается в кожу. Устало смотрю на неё, ломая губы в болезненной улыбке. Ад я вижу каждый день. Я в нём живу который год. Он в моей квартире, в моей жизни, в моём сердце.

— Ну попробуй, — пожимаю плечами, — главное, зубки не сломай.

Нелли застывает на мгновение. Удивлённая моим спокойствием. Отсутствием страха. Да и откуда ему взяться? Что она может мне сделать? Смешно даже.

Нелли такая же нищебродка, как и я. Но, уверена, в её жизни нет антуража в виде матери-наркоманки, почившего отца-бандита, брата с пулей в спине и бабки, которая ждёт, когда я сдохну. Нет. Не ей меня пугать.

Её рот открывается. Она пытается подобрать достойный ответ, но под моим взглядом её самоуверенность сдувается. До неё только сейчас доходит, как я выгляжу. Украшенная синяками и ссадинами. В голове зреет вопрос: почему.

— И не таких тут ломали, — берёт себя в руки, и я понимаю, что она придумает, как меня достать, — я всё сделаю, чтобы тебя отсюда вышвырнули. Запомни.

За что она меня так возненавидела, интересно.

Нелли выдыхает свою злобу и с важным видом уводит меня в сторону подсобных помещений. Одно, другое. Подальше от посетителей ресторана, ближе к мусорке. Мы попали в белый, ярко освещённый холодным светом закуток. Сообразила, что здесь начищают столовые приборы.

К нам подходит дородная женщина с типичным славянским лицом. Из тех, что в горящую избу войдёт, коня на скаку остановит и перемоет всю посуду. И я догадываюсь о том, что буду теперь работать под её началом.

— Это Валентина Михайловна, она покажет тебе здесь всё. Один косяк — и за дверь. Хозяин не прощает ошибок, — напыщенно выдыхает мне в лицо Нелли.

— По тебе будто каток проехал, — замечает женщина, с интересом разглядывая меня.

Лишь когда Нелли уходит, я даю себе возможность проявить слабость. Приваливаюсь к стене. Прикрываю веки, заглушая подступающую тошноту. От усталости, стресса и голода. Но во рту всё равно скапливается слюна из-за близости этой комнаты к кухне. Они разделены. Здесь лишь грязная посуда. Но доносящиеся запахи ударяют в голову.

Обычно я спокойно переношу голод, сама забываю поесть и перекусываю на бегу.

— Тебе нехорошо? — раздаётся рядом вопрос. А я медленно сползаю на корточки и встречаю задом пол.

Голова кружится. Сдавливаю пальцами виски.

Едва ощущаю, когда мои плечи сжимают, помогая подняться. Проводят куда-то и усаживают на стул. Почувствовав пальцами твёрдую поверхность стола, я складываю руки и кладу на них голову. Тут же отключаясь.

— Сначала поешь или поспишь? — сквозь туманное сознание раздаётся желанный вопрос. Сказочный. Давно не слышала такого потрясающего сочетания слов.

Раздумываю. Всё же тошнит от голода.

— Ем. Поем.

Запах еды оказывается опасно близко, приводит в чувство лучше нашатыря. Разлепляю ресницы. Втягиваю в себя аромат, исходящий от горячего супа. Рядом тренькает ложка. И я, как дикарка, хватаюсь за неё и погружаю в суп. Первая ложка обжигает язык. Горячо. Еда попадает в желудок, заглушая болезненные ощущения. Сосущую тоску. Пустоту. Вторую ложку смакую на языке, прикрывая от удовольствия глаза. Божественно. Уничтожаю суп за пару минут.

И выдыхая, откидываюсь на спинку стула. Ловлю на себе внимательный взгляд. Жду вопросов. Но их не возникает. Лишь удивление и даже страх. Нет. Не меня боится женщина. Её пугает моя жизнь.

— Приходи завтра утром. Не опаздывай. Здесь действительно не прощают промашек.

Поднимаюсь и ухожу. Сил нет даже сказать спасибо. Язык еле ворочается.

С трудом добираюсь на автобусах до дома. Мечтаю лишь о том, как приму душ и упаду на постель. Обниму с силой подушку и отрублюсь.

Провернула дверной замок. Вдохнула запах этого дома. Чужой и негостеприимный. Я так и не привыкла к нему. Здесь всё пахло вещами бабушки и ей самой. Запах злости и перманентной раздражённости.

Сбросила ботинки и, как была, в кожаной куртке прошла в комнату, ощущая на себе взгляд бабушки. Остановилась, уставившись на пустующую кровать матери.

— Пока ты шлялась, я вызвала скорую. Скажи спасибо. У твоей мамаши передозировка, — за спиной пояснила бабушка. Меня будто окатили ледяной водой. Мороз прополз по позвонкам и забрался прямо в мозг.

Мгновение смотрю на постель брата. В его глазах смирение. Он тоже ждёт смерти матери.

Не позволю! Разворачиваюсь, с бешенством вглядываюсь в лицо бабки и сжимаю до боли кулаки.

— Когда? Почему ты не позвонила? — едва сдерживаюсь, чтобы не кричать, но слова со свистом проходят сквозь сжатые зубы. Знаю, что она может вообще ничего мне не объяснить. Включит садиста и начнёт пытать меня неизвестностью.

Голова уже трещит от боли. От осознания того, что сейчас нужно бежать в больницу. Я знаю, как врачи относятся к таким, как моя мать. Если решат, что она никому не нужна, то даже не станут помогать. Бросят умирать. На глаза накатываются слёзы, но я заталкиваю их обратно. Не время плакать.

— Можно подумать, ты ей чем-то в состоянии помочь, — равнодушно сказала женщина, родившая мою мать.

Мне хотелось ударить её. Даже убить. Ненависть воронкой закрутилась в груди, сдавливая рёбра и мешая дышать.

С большим трудом удалось получить у старой грымзы ответ о том, в какую больницу увезли маму. Выскребла из заначки все накопления и выбежала из дома. Усталость отошла на второй план, уступив место страху. И тёмным мыслям. Они, словно вороны, витали надо мной, посылая картинки очередных похорон. Последних. Встряхнула головой, с силой их прогоняя. Нет. Её не отдам. Слезы всё же потекли по щекам, и я позволила себе эту слабость, пока добиралась до больницы.

Успокоилась, лишь поняв, что маму откачали. Успели. Но что будет в следующий раз?

Она лежала на койке под капельницей. Худая. Измождённая. Пустым взглядом смотрящая на меня. Ей было безразлично, здесь я или нет. И это ранило. Пожалуй, она последний человек на земле, который способен причинить мне боль.

Отдав имеющиеся деньги врачу, чтобы лучше за ней смотрели, я устало вышла на улицу.

С трудом помнила, как вернулась домой. К бабке. Как уткнулась лицом в подушку и мгновенно вырубилась. Упала в чёрную пустоту, которая тут же меня поглотила. Приняла в свои объятия. Смилостивилась и не посылала мне ни снов, ни эмоций.

Блаженство. Удивительно, что ни один кошмар не пробрался. Но это такая редкость. Потому что они везде. И во сне. И наяву.

Проснулась рано утром, взяла в руки хозяйственные ножницы и обрезала оставшиеся кудри. С рваными концами я выглядела ужасающе. Но лучше так, чем пряди волос жалостливо топорщились бы из-под шапки. Но и её я всё же нацепила. Иначе никак не скрыть своё уродство.