Неуёмная (СИ) - Катхилов Сергей. Страница 81
Пусть он решит её судьбу, сказала себе Шаос — и виновато соскалила зубки.
— Наступи… — Повторила дамианка — и отвела взгляд от уткнувшегося в ладони лицом парня. Он вёл себя конечно же странно, мотал башкой, мычал, но… но это же Никифий — он всегда ведёт себя странно?.. И пискнула громче, сама же стискивая веки!.. — Наступи!..
И он повиновался. Его пыльный ботинок лёг на поршень, с силой надавливая на него сверху — и уровень белёсой жидкости сдвинулся, стал стремительно понижаться вдоль делений, пока животик ехидны, напротив, набухал прямо на глазах…
Шаос заскулила. Долго и протяжно, ещё и с громким стуком роняя голову на дощатый пол — он сделал это… сделал! А значит, она… Она… теперь…
Стон сорвался с её губ, когда стеклянная втулка ударилась о корпус, а вся конструкция болезненно нажала на неё изнутри — однако же, не проскочила дальше. И остановилась.
Всё… Вообще, теперь всё, как говорится — всё. И она — в том числе, тоже — всё. В смысле, кончила. Возможно, что со своей судьбой и совестью тоже.
Её растянутая матка охотно приняла в себя литр конского, вперемешку с полуорочьим, семени. И теперь, глядя на это — на пустую стеклянную оболочку и на своё пузико — ещё растянутое и мешковатое после росших в нём яиц и младенцев, но теперь — вновь упругое и округлившееся.
— Х-хехе… — Нервно улыбнулась Шаос — и показала скрючившемуся на полу орку сразу две пары указательных и средних пальцев.
Но у самой её испуганно дрожащие зрачки так и не сходили с пузика — она сделала это. И теперь, п-пока не стало слишком поздно, пока метка на её животе оставалась бледно-розовой, нужно было извлечь его. И чтобы семя вышло из неё… Чтобы как можно больше, чтобы оно под давлением не омывало её яичники!.. И ногами, не только глупо, но и в какой-то мере даже мило ими суча, пока руки влажно скользили по стеклу, она стала извлекать из себя орудие для осеменения. И выходило оно охотно, на удивление легко — фиг ли, если всё её тело так и пыталось от него избавиться!
Стеклянный сосуд со стуком упал на пол — Шаос почувствовала этот расходящийся по доскам удар. И теперь она официально вступила в гонку между своим чрезмерно плодовитым, украшенным бледной розовой стигмой животиком и густым конским семенем. Чем же всё закончится? Станет ли она мамой до того, как оно успеет выйти из неё? Или в этот раз всё же пронесёт?
Это так волнительно… Только не подведи, удача! Пожалуйста!
Но когда лазурноволосая с придыханием привстала на локтях, чтобы воочию лицезреть натекающую под ней лужу и всё ещё бледненький символ на животе — то с ужасом увидела, что семя тянулось из её красной, растянутой киски крайне неохотно, одной лишь какой-то сонной, унылой соплёй… Никифию же открывался куда более интересный вид — в конце её растянутой тупым и толстым предметом трубы он видел кольцо её матки — сжатое слишком плотно из-за того, что носик, в отличие от самого шприца, был узок и потому не растянул его. И как из этого розового органа еле тянулась густая жидкость цвета перламутра. Оставаясь почти неподвижной…
Семя было внутри её матки как в ловушке — ей не разбили кервикс, как это обычно происходит во время соития. А в-ведь даже и упругости, которая бы его оттуда выдавливала, внутри Шаос сейчас тоже не было! И ей стало страшно — так, что зубки её опять невольно застучали друг о друга, а волосы мгновенно прилипли в влажной коже. Ибо она хотела сделать грязь, но… но беременеть от коня честно не собиралась! Она этого не хотела! Не сейчас уж точно… Они же слишком большие!..
Лапка её легла на живот — на ощупь, очень похожий на подушку. И надавила… Слегка… Настолько слегка, что это вызвало даже обратный эффект — совсем не разбираясь в деталях, её организм решил, что содержимое её матки ценно и ещё не готово покинуть её, и потому воспротивился этому, заставив кервикс сжаться ещё плотнее, полностью "перерубая" тянущуюся из него белую соплю.
Девушка заскребла ногами, замотала головой — почти как Никифий чуть ранее.
— Э-эй, эй… Оно, к-как-то не вытекает… — Ощущая влажный жар на шее, совсем невесело отшутилась девушка. — Не вытекает…
Надавить двумя руками? Перевернуться на живот, встать на четвереньки и плюхнуть на него? Использовать шприц… для откачки?..
Шаос лежала, приложив пальцы к губам — несмотря на то, что слюна уже парой капель стекала по её подбородку — будто бы пересыхающим. Из-за чего она их нервно облизывала…
Ч-что ей делать? Что ей делать?.. Пожалуйста, она не хотела беременеть от коня… Это через чур!
Но сделать ничего иного, как просто смотреть, она не могла — и продолжала пялиться. На свою широко раздвинутую киску и пухленький животик, на украшающую его низ стигму… Бледно розовую стигму… Бледно розовую…
И она всё смотрела… Всё смотрела и смотрела, пока душа внутри неё металась от безысходности, а сердце неровно, ниспадающими и нарастающими ритмами колотилось.
Она понесёт… она понесёт… она понесёт…
От коня. Или от Никифия. Или от обоих. Возможно — и не по одному ребёнку от каждого. Она не сможет ходить, она будет с трудом дышать, ей будет хотеться есть… Ужасно сильно…
— Не надо… П-позалуста… Не сейтяс, я-я… плосу, только не сегодня… Я не хотю, не хотю… Я буду хоосэй, послусной ехидной… Только позалуста, пусть я не забееме… не забееменею… У-умо… умоляю…
Семя занимало каждый уголок её матки — каждую свободную впадинку, каждую складочку. И с давлением окружало её яичники, омывало их, сжимало… Пропитывало… И каждую секунду, каждый такт времени имелся шанс, что один из этих головастиков сольётся с одной из её яйцеклеток… А она только и могла, что ждать, с замиранием смотря на то, как… как…
Как от центрального "сердца" внутри, метка на её животе стала приобретать более насыщенный цвет — и слабо засветилась.
Шаос уронила голову и выдохнула…
Стало быть — теперь уже точно всё. Дура она, что тут поделать… А ведь обещала… Думала, ну вот всё — начнёт жить по уму!.. Нет…
Хотелось просто заплакать. Может быть — даже начать бить в живот руками и что-то кричать. Например, проклинать судьбу за то, что не наделила её силой воли и умом.
Но этого было бы недостаточно. Чувство обиды на своё тело, которое не отозвалось на её мольбы, было слишком сильно, так что дамианка, надув красные от возмущения щёки и сурово прищурив обильно слезящиеся глаза, перевернулась на живот и с тяжёлым сопением встала. Чтобы нетвёрдой походкой направиться к одному из занятых стойл.
Она будет мстить. Самой себе мстить! Для чего девушка перелезла через бревенчатую калитку и развернулась к непонимающе смотрящему на неё коню задом… И конечно, что с таким ростом она не могла с ним "переспать", максимум — отсосать… Да только что говорилось про ум Шаос? В ненужные ситуации он работает у неё слишком хорошо. И она стала по этой калитке карабкаться, пока не встала ногами на предпоследнюю жердь, а руками не схватилась за самую верхнюю.
— Давай! Лазолви эту глупую ехидну! Она — плохая ехидна! — С обидой крикнула девушка. И, глядя себе за плечо, оттопырила попку, как можно шире раздвигая перед конём ноги — так, что морде его предстала её розовая, всё ещё не сошедшаяся после шприца киска и откинутый на сторону хвост.
И-и конечно же, он не должен был ей ничего сделать. Она знала, что была в безопасности!.. Как бы, положение тела у неё было такое, что коню просто негде было бы встать, чтобы к ней подобраться… Ведь она не собиралась всерьёз отдаваться коню — ей просто хотелось отомстить своему глупому телу, хорошенько так его напугав!..
До животного же наконец-то дошло, что это такое перед ним было и что это самое перед ним, кажется, могло быть им оплодотворено. Так что он начал проявлять беспокойство, вилять по сторонам мордой, стучать копытами и громко фыркать. Кобылка была странная — но подходящая!
— Смотъи, Никифий! Какая у тебя глупая хозяйка! И как её сейтяс полвут!
Не порвёт же… В смысле, не порвал бы в любом случае, н-но он же даже не сможет попробовать это сделать! Не в этом же положении…