Почувствуй (СИ) - Вечная Ольга. Страница 10
– Да, она подсуетилась вовремя. Я еще эклеры купил.
– Круто. Когда уже до моего отца дойдет, что я к ним равнодушна, и ты именно его соблазняешь.
– Бу–га–га. Тебе там тоже кое–что есть.
– М–м–м. – Она морщится, потом переводит тему: – Что–то в этот раз прям прихватило. Давно такого не было. Так стыдно, снова всех перепугала.
– Уже лучше?
– Нет. Ты можешь просто полежать рядом молча?
– Могу.
Она зажмуривается. Я поглаживаю ее живот. Запахи окутывают: ее духи, шампунь, ее кожа. Нотки мяты, меда, что–то цветочное. Я могу обернуться на улице, почувствовав что–то подобное.
– И что я делала во сне? – спрашивает.
– Мы трахались, – отвечаю запросто.
Она улыбается, а потом тихо смеется. Губу прикусывает. Я тоже улыбаюсь. Она накрывает рукой мою ширинку. Сжимает. Едва успеваю почувствовать, как она отпускает.
– Тебе вообще всё равно, в каком я состоянии? Ты просто всегда хочешь.
– Ага. Тебя, – снова на ухо.
Юля, впрочем, обижается только на словах. Начинает гладить мой затылок, шею. Волоски на коже так и стоят дыбом. Я совершенно точно рядом с ней не в порядке. Реагирую–реагирую.
– Вот как с тобой дело иметь? Животное.
Пожимаю плечами.
– Выгони.
Она мешает, размышляя.
– Ты вел себя как придурок.
Молчу. Я ведь без оружия. Аргументы дома забыл, хотя полночи прокручивал в башке, что сказать ей. Всё там оставил. Ничего не взял с собой.
Не дождавшись ответа, Юля вдруг всхлипывает и шепчет:
– Я твой Рай. Я твоя жизнь. Твое сокровище. Я твое всё.
– Именно, – говорю ей.
– Я твое всё, – настаивает.
– Ты мое всё, – повторяю.
Она медленно выдыхает. В плане любви Юля — маленький вампирчик. У нее в семье не принято признаваться в чувствах. Поэтому признаюсь постоянно я. Так сказать, за весь мир отдуваюсь.
– У тебя что–то было с этой брюнеткой? Если ты с ней переспал, скажи. Я понимаю, что мы поссорились и ты был пьян.
Три раза ха!
– Нет, конечно.
– Тебя силком заставили сделать фото и прислать мне?
– К горлу приставили нож.
– Я плакала.
– Мне этого и хотелось. И теперь... хреново. Зря я.
– Правда? – спохватывается. – Не лжешь? Тебе хреново?
– Не лгу, – усмехаюсь. Радуйся хоть не так открыто. А впрочем... пофигу, просто радуйся.
– Ты забыл, что я твое всё, – фыркает и отворачивается.
Я устраиваюсь удобнее. Пишу у Юли на животе буквы.
«Я»
«Т»
«Е»
«Б»
«Я»
Она замирает. Пытается прочесть, хмурится.
«О Ч Е Н Ь».
Она смотрит вопросительно.
«Л Ю Б Л Ю».
Улыбается. Я начинаю с начала: «Я Т Е Б Я...»
– А вслух? – просит. Настаивает. В глазах мольба.
– Это ведь тоже не проверишь, – говорю ровно. – Пустая информация.
– Для меня – нет.
Она продолжает, резко поменяв тему:
– Как на учебе будешь отрабатывать очередной пропуск?
– Захар встанет за меня на перекличке. Авось повезет.
– Захар... Ты нашел, кого попросить! У него самая запоминающаяся внешность в универе. Рыжий, в веснушках, глаза разного цвета.
– Твою ж мать, точно, – сокрушаюсь, будто не плевать. – Я к нему так привык, что всё время забываю, как он на людей действует. Да ничего, это же Захар, выкрутится. Всегда выкручивается.
– А если нет?
– Да пофиг.
Обнимает снова.
– Хорошо, что ты приехал. Мне было плохо. Но всё же не стоило.
– Понял.
Она улыбается.
– Прости, что наорала на тебя в субботу. Я была на эмоциях.
– Прощаю.
– У меня ничего ни с кем не было. А Костя... он просто друг. Честное слово.
– Больше никаких совместных выступлений.
– Ладно.
Мы обнимается снова. Через пару минут ее дыхание становится глубже и размереннее. Уснула. Лежу рядом еще некоторое время.
Дверь в комнату открывается. Я закрываю глаза и не шевелюсь, готовый в общем–то ко всему. Потому что за эти три года чего только не было.
Виктор Арсеньевич секунд двадцать смотрит на нас. Могу представить, о чем он думает и что хотел бы со мной сделать. Потом закрывает дверь. Я выдыхаю, расслабившись.
Глаза, впрочем, не открываю. Лежу рядом с ней. Фиксик ей — просто друг. Как что ляпнет. Наивная маленькая девочка.
Слушаю ее дыхание. Пишу и пишу буквы, словно это помочь может. Но что еще сделаешь?
Потом вырубаюсь сам.
Просыпаюсь от того, что меня целуют. В щеку, потом в губы. Веду рукой по коже, вдыхаю запах.
Юля. Следом приходит понимание, где я и что делаю. Затопляет с головой теплом.
Прижимаюсь к ее рту сам, а затем обхватываю нижнюю губу, втягиваю в себя. Раскрываю ее рот напором и касаюсь языком языка.
Она дрожит. Всем телом. Всегда при первом поцелуе, если несколько дней не виделись. И эта дрожь, как электрический заряд по цепи, передается мне.
Мир замедляется, а потом и вовсе перестает существовать. Поцелуй становится глубже и ощутимее.
Юля обхватывает ладонями мои щеки. Гладит нетерпеливо.
Язык у нее во рту, мысли всмятку. Юля закидывает на меня ногу. Задирает ее повыше. Даже через ткань штанов чувствую сладкое девичье тепло. Дыхание перехватывает.
Обнимаю крепко.
Поцелуи долгие и глубокие. Ток по коже убивает сопротивление, внутри пламя. Сердце тарабанит о ребра. Этой похотью управлять невозможно, она то, что не контролируется.
Накручиваю ее волосы на кулак и стискиваю. И целую в губы. Дышу часто.
– Ты мне нужна, – говорю тихо. Нужна. Нужна. Нужна.
– Что? – переспрашивает.
– Молчи.
– Дом, Домик, я правда не расслышала. Скажи. Скажи еще раз.
Забирается ко мне на грудь, заглядывает в глаза. Ее синие блюдца ожили, в них искры, игривость, страсть. Щеки порозовели, губы припухли. Отошла, слава богу.
Меня, наконец, отпускает внутреннее напряжение. Страх ее потерять – самый сильный в мире. Говорят, любые наши страхи так или иначе связаны со страхом смерти. Так вот, между моими можно сразу ставить знак равенства.
– Да так, – усмехаюсь.
– Что, опять приснилась?
Дыхание никак не выравняется. Кладу ладони на ее бедра и вжимаю в себя.
– Ты от этого будто удовольствие получаешь, да? – усмехаюсь. – От моих страданий.
– О, еще какое! – ее глаза вспыхивают. – Я же мстительная особа.
Мы смотрим друг на друга.
И прочего мира по–прежнему не существует.
Глава 10
Дверь открывается.
– Чай готов, – говорит Юлин отец и поспешно выходит из комнаты, демонстративно типа смутившись.
– Пап... Всё в порядке, пап! – кричит Юля вслед. – Мы идем! Вот блин.
Садится на матрасе, вздыхает. Трет лицо. Я тоже присаживаюсь рядом.
– Умеет он испортить момент. Никогда не забудет мне тот смешной случай.
– Смешной?! – переспрашивает Юля, а потом хохочет и краснеет.
– Ты же смеешься. Значит, смешной.
– Это я! А друзья его до сих пор подкалывают. – Потом смягчается: – Ладно, Матвей, забей. Ну вот такой у меня папа. Что с ним сделаешь? Идем лучше пить чай. Я умоюсь только. Надо же, уснула и боль прошла.
Смотрю на экран телефона, листаю сообщения. От Захара свежее:
«Появился один вариант. Когда сможешь посмотреть?»
«Фото есть?»
«Неа. Сгоняем вечером?»
«Завтра. Я ж работаю, – быстро печатаю. – Мне поставили пропуск?»
«Обижаешь!»
«Буду должен».
«Ага».
– Чай? – переспрашиваю вслух. – Если только быстро, опаздываю. Вырубился рядом с тобой. Как обычно, – делано закатываю глаза. Мы можем в обнимку лежать часами.
– Кто пишет?
– Захар. Я же говорил, что уладит он всё. Поставили мне посещение. Видишь, как полезно иметь верных друзей.
Юля морщит лоб.
– Ты всегда говорил, что спорт для умственно отсталых. А сам на нем помешался! Понятно, что я чую подвох.
– Спасибо, что в этот раз сказала это не при моих друзьях–боксерах. – Поднимаюсь на ноги, поправляю одежду.
И да, однажды выдра ощетинилась и именно такую фразу выдала в компании. Сказанула–то она, а посмотрели все на меня. Юля против того, чтобы я убивался на тренировках. Но при этом ведет себя на людях так, будто я черепашка–ниндзя.