Неполадки в русском доме - Кара-Мурза Сергей Георгиевич. Страница 67

Чтобы этот потенциал реализовался, нужна новая матрица для самоорганизации — без этого не возникнут очаги диалога для выработки языка и проекта. В близких интеллигенции понятиях можно сказать так: нужно создавать и выращивать ячейки гражданского общества. Конечно, не того «правильного» гражданского общества, которое складывается из свободных конкурирующих индивидов, а нашего общества — из общинных людей, у которых сумели уничтожить все их старые общины. Эти люди потому и парализованы, что присматриваются, какие структуры будут вырастать из болота.

Такое гражданское общество, выработавшее цельный и всеобщий проект, сложилось в России в начале ХХ века на базе крестьянской общины, а затем и трудовых коллективов рабочих. Как ни старались разрушить его царская власть, кадеты с меньшевиками, белые «дети Февраля», оно продержало Россию вплоть до 60-х годов. Урбанизация и резкая перестройка структуры общения (от живого диалога — к монологу телевидения) разорвали прежнюю матрицу. Новые власти уже специально ликвидируют ее остатки — даже очередей как особого форума не допускают. Мы на пепелище, которое почти уже и не дымится.

Даже в науке, которая всегда задавала эталонный механизм формирования сообществ, иссякли силы консолидации, сломаны инструменты распознавания «свой-чужой», ослабли кооперативные эффекты сложения сил. За немыслимые ранее нарушения профессиональных норм не накладывается никаких санкций, а это и значит, что сообществ уже нет. На одной конференции могут подряд выступать два докладчика с взаимоисключающими утверждениями — и это не порождает не только дискуссии, но даже вопросов. Ибо нет уже ни норм, ни парадигм. Все дозволено!

То же самое и в сфере политики. Как страдала наши интеллигенция оттого, что в СССР ей не позволяли многопартийные игры. Казалось, вот только разрешат — и, как черти из табакерки, выпрыгнут искрящиеся идеями, устремленные в будущее партии. Что же мы видим? Маразм, потеющего Немцова. Одна КПРФ и осталась, собрав в себя наследников ВКП(б). Если бы КГБ, а потом мэрия и администрация президента вовремя не подсобили, вообще больше ни одной даже псевдопартии не смогли бы слепить. Это о многом говорит.

В такой ситуации Россию спасало государство — оно брало на себя и ношу целеполагания, и задавало стандарты чести, и сгоняло людей в отряды, гильдии, профессии — даже революционеров воспитывало, но структурировало и мобилизовало общество. Сейчас глава государства, как он сам сказал, — всего лишь нанятый на 4 года менеджер, а не подвижник. Бремя власти — это уже не крест. Это даже и не бремя, ибо власть исторических выборов не делает — для этого есть реальные теневые хозяева. От власти исходит дух антигосударственности.

Положение наше усугубляется тем, что и Запад, на который мы всегда опирались в своих поисках, нынче болен. Исчерпан импульс Просвещения, и гражданское общество сгнило изнутри, а крах мироустройства показал, что от него осталась лишь иссохшая шкурка. Сейчас и она отброшена. И на Западе уже нет ни различимых партий, ни тех гражданских ассоциаций, где вырабатывались рациональные и связно обоснованные позиции по главным вопросам бытия. Теперь телевидение задает людям рейтинги президентов и степень поддержки бомбардировок Сербии или Ирака. Администрация может свободно учреждать и Министерство правды, и Министерство общественной безопасности — никто не вспомнит ни Маккарти, ни Оруэлла. Нет уже ни исторической, ни художественной памяти.

Придется нам и создавать ячейки нового общества, и стягивать их в матрицу самим, с опорой на собственные силы. И главное — снизу.

Декабрь 2002г.

Кто реальные союзники в России?

В начале XX века Россия попала в «ловушку истории» — она была вынуждена одновременно догонять капитализм и убегать от него. Из ловушки она вырвалась дорогой ценой — через революцию 1917г. Внутренние противоречия этого прорыва были велики, дальнейший ход событий не позволил их конструктивно разрешить, а лишь загнал вглубь и обострел.

Одно из важных противоречий заключалось в надстройке — фундаментальном расхождении между учением, положенным в основу обществоведения и идеологии, и действительной природой российского общества. Наконец, настал момент, когда мы практически остались без общественной науки и генеральный секретарь КПСС вынужден был признать: «Мы не знаем общества, в котором живем!».

Внутренние противоречия надстройки приобретают разрушительную силу, когда соединяются с критическим разрывом между социально обусловленным образом жизни и антропологией — представлением самих людей о своих правах и о том, как надобно жить «по совести».

При советском строе сложилось вполне определенное целостное жизнеустройство. Споры о том, как его назвать, было ли оно социализмом, соответствовало ли теории Маркса, являются настолько схоластическими и бессмысленными, что иной раз кажутся плодом большой идеологической диверсии.

Факт, что в советском строе жизни были устранены важнейшие источники массовых страданий — безработица, бедность, голод и холод, тяжелые социальные болезни и беззащитность. Это было, с точки зрения поколений, испытавших эти страдания на опыте, таким благом, что эти поколения были готовы за него беззаветно трудиться и воевать. Они чувствовали, что жизнь устраивается правильно, по совести. Другое благо, которое советский строй дал всем социальным группам и всем народам — доступ к образованию очень высокого качества. Речь идет о фундаментальных жизненных благах.

По совокупному «индексу человеческого развития», принятому ООН, СССР в 1970 г. занимал 20-е место в мире, имея впереди себя лишь самые развитые страны Запада и Японию. На начало 1995 г. Россия находилась во второй сотне государств — в бедной части стран «третьего мира» (надо учесть, что Россия к тому же «сбросила» с себя, по сравнению с СССР, показатели менее развитых республик Азии). Быстро снижается и уровень образования. Микроперепись 1994 г. показала: лиц «с начальным образованием и не имеющих такового» в возрасте 20-24 года было в России 0,8%, а в возрасте 15-19 лет — уже 9% («СОЦИС», 1996, 12, с. 69). В жизнь входит постсоветское поколение.

Смена поколений и урбанизация, массовый переход к городской жизни, произошедшие в 60-70-е годы, принципиально изменили ситуацию в СССР. Сама ориентация жизнеустройства на «сокращение страданий» утратила привлекательность, поскольку новые поколения уже не имели личного опыта социальных бедствий и считали благополучную жизнь (например, отсутствие голода) естественным состоянием. С другой стороны, жизнь в городе вызвала совершенно новые потребности, к удовлетворению которых советское жизнеустройство не было готово ни идейно, ни экономически. Масса городской молодежи начинала жизнь с чувством все более глубокой неудовлетворенности. Она к тому же усиливалась обостренным восприятием различных форм социального неравенства и несправедливости, порожденных рецидивами и даже реставрацией многих черт сословности в позднем СССР.

Эти социальные противоречия не были не только антагонистическими, но даже не были и болезнью системы — они были «недомоганием» и не ставили под вопрос фундаментальные основания советского строя. Никому бы и в голову не пришло призывать к смене общественного строя, к безработице, отказу от социальных прав и т.д. Недовольство не было направлено против главных принципов жизнеустройства, требовалось именно обновление определенных сторон жизни. Однако «недомогание» протекало в условиях, когда имелись влиятельные или набирающие влияние силы, объективно заинтересованные именно в изменении общественного строя и типа государственности.

Во-первых, СССР находился в состоянии «холодной» войны с Западом, которая носила характер войны цивилизаций и была направлена именно и только на уничтожение СССР. Во-вторых, восстановлению и воспроизводству тех черт сословного общества, в которых был заинтересован привилегированный слой бюрократии, препятствовали именно главные принципы советского жизнеустройства. Номенклатура становилась антисоветской. Наконец, начиная с 60-х годов шло быстрое усиление теневой экономики и стоящего за нею преступного мира как оформившегося интернационального сословия. Легализация его притязаний и новые большие приобретения могли произойти только в условиях хаоса при сломе государственно-правовой и идеологической системы.