Тагир. Ребенок от второй жены (СИ) - Сафина Анна. Страница 32

Я в слезах тянусь к ней, но Тагир оттесняет, в то время как к маме бегут медсестры и пытаются ее успокоить.

— Мама! Прости меня, мама… — ничего не вижу из-за пелены слез.

В ушах вата, а затем крики ее утихают. Маме вкололи успокоительное, и голова ее повисла. Хочу подойти и поддержать, вот только, когда я поднимаю взгляд, вижу лицо отца через открытую дверь палаты. Безликое, серое, словно я для него умерла.

Отшатываюсь, задыхаясь, кладу руку на грудь и тяжело, с надрывом и сипением выдыхаю.

— Идем, тебе нельзя нервничать, — всё, что говорит Тагир, пытается поднять меня с пола, но я не помогаю ему.

Руки мои висят плетьми, сама я безразличным и пустым взглядом смотрю в никуда. Разорвалась последняя ниточка, что связывала меня с домом. Больше не существует Ясмины Каримовны Булатовой. Она умерла. Здесь и сейчас.

Я настолько опустошена, что позволяю Тагиру взять меня на руки и отнести к машине. Мне безразлично, что сижу на его коленях, практически неразделима с ним, скрытая тонированными стеклами задней части машины. Безразлично, что он примет мою покорность за слабость и желание сблизиться с ним. Сделать шаг навстречу к примирению.

Пусть! Он быстро убедится в обратном, я не дам ни ему, ни себе вольностей, только посижу так… Совсем немного. Приду в себя. Научусь заново жить и дышать с пониманием, что я ничейная дочь. Сирота при живых родителях. Как же не хватает тепла…

Его руки гладят меня по волосам, прижимая к твердой груди, в которой я слышу размеренный стук сердца. Мое же буквально застыло. Перестало биться. Не качает кровь по венам, не работает больше. Тело задеревенело, я была неспособна двигаться.

Но, когда автомобиль остановился, вся дремота слетела с меня, словно напускная. Я очнулась с острым понимаем, что совершила непоправимое! Искала защиты в объятиях врага! Да, я никчемная, слабая, слишком слабая, чтобы бороться с обстоятельствами, но я должна взять судьбу в свои руки. Терпеть больше нельзя.

Подорвалась, отодвигаясь от Тагира подальше, выглянула в окно и с тягучим чувством страха посмотрела на дом.

— Идем, — усталым голосом произнес Юсупов, точно поняв смысл моего взгляда, и первым открыл дверь.

Я застыла на своем месте, и такая злость меня взяла вместо опустошения. Почему я должна бояться, трястись и терпеть чужие козни и насмешки? Разве я желала выйти замуж за чужого мужа и рожать ему наследника? Меня вынудили!

Стискивая челюсти, нажимаю на ручку дверцы и выбираюсь из машины на закостенелых ногах, глядя перед собой. В этом доме мне ждать защиты не у кого, а обманывать себя и оттягивать неизбежное больше не вижу смысла. Если я уже беременна, то мне стоит начинать защищать себя уже сейчас. Настало время разговора с Наилей. Она пыталась меня убить, а такое прощать я не намерена!

— Давай поговорим, Ясмина, — глухой голос Тагира застает меня уже у самой двери, к которой я подошла первой. Прошагала расстояние так быстро, будто за мной черти гнались. Но нет, только само исчадие ада следовало за мной по пятам.

Замираю, чувствуя его присутствие за спиной так отчетливо, что холодные мурашки бегут по коже. Хватаюсь за ручку двери и не двигаюсь, ощущая, как он подходит ближе и практически дышит мне в спину.

— Так больше не может продолжаться, — твердо произносит, отчего у меня екает сердце, но я сдерживаюсь из последних сил. Не оборачиваюсь и избегаю прямого взгляда. — Ты… Возможно, уже беременна.

Последнее предложение упало в тишину и осталось без ответа.

— Сегодня ты можешь спрятаться в доме, но, когда мы переедем в другой, помни, там мы будем вдвоем, — добавил, когда уже перестал ждать, когда я соизволю нарушить обет.

Не сдался. Он никогда не сдавался, мой Тагир. Хотя нет, не мой. Чужой! Он изменился и стал чужим, способным на подлость, измену, насилие. Если бы я могла говорить с ним, я бы сказала, что ненавижу его всем сердцем. Презираю за то, что уничтожил мою душу. Разрушил семью.

А теперь стоит и давит на меня своим присутствием, будто верит, что между нами возможно что-то, кроме ненависти и кровопролития. Ждет, что я заговорю с ним, потеряв собственную честь. Не может понять, что не нарушу обет! Ради памяти, ради себя останусь сильной, не растоптанной врагами.

Когда ты успокоишься, Тагир Юсупов? Прекратишь изводить меня и портить жизнь? Ты можешь и дальше пытаться собрать осколки разбитой жизни, но без меня. Ничего не починить, не склеить. Никогда.

— К двери Наили приставлена охрана, ей выходить запрещено, — добавил в конце, тяжко вздохнув. — Больше она тебя не тронет. Тебе нужен отдых. Иди спать.

Это было произнесено жестко, словно всё произошедшее стало последней каплей. Переполнило его чашу терпения. Долго же ты терпел, Тагир. Надо было почти убить меня, чтобы ты понял, что за змею пригрел под своим боком.

Выдохнула, сосредоточилась и потянула дверь на себя. Мне предстоит серьезный разговор с той, которая когда-то была мне ближе сестры, а сегодня покусилась на святое. Чужую жизнь. Мою.

Иду без сил, еле передвигая ногами и поднимаясь по лестнице. Чувствую, как он буравит взглядом мою спину, но не спешит следом. Остается внизу. Знает, что не желаю его видеть Тошно от него. Голова слегка кружится, но я прохожу по коридору и останавливаюсь у каморки, пытаюсь забыть слова матери, но они занозой засели в груди.

Тагир не соврал. У двери действительно стоял охранник. Новый. Незнакомый мне. И когда Юсупов только успел, ведь мы оба были в больнице? Впрочем, удивляться нечему, он всегда был такой. Делал множество дел одновременно, не упускал ни одной детали.

— Я зайду, — сказала хмурому мужику не терпящим возражения тоном.

Он наклонил голову набок, глаза его расширились, словно он меня узнал, а затем кивнул, отворачиваясь и теряя интерес к моей персоне. У меня заколотилось сердце, я опустила голову и прикусила внутреннюю часть щеки, и весь нерастраченный гнев так обуял меня, что я толкнула дверь с силой, но руки у меня при этом дрожали от предстоящего серьезного разговора.

— Наиля, — процедила, шагнув внутрь и закрывая за собой дверь.

Больше церемониться я не намерена. Пусть говорит мне все претензии в лицо. Не желаю больше слышать ложь и гнилую лесть, терпеть подставы.

Вот только в ответ на свой хриплый окрик слышу лишь кашель и сипение. Наиля лежит на животе, а рядом с ней на стульчике покачивается Фаина, обтирая ту тряпицей.

— Госпожа в бреду. Нельзя ей было на скачки ехать, — поясняет мне, когда я подхожу ближе.

Я с горечью усмехнулась, окончательно убедившись. Все в этом доме подчиняются Наиле. И пусть она угрожала этой женщине плетями, но она с такой заботой продолжает заботиться о хозяйке, что это начинает напоминать стокгольмский синдром.

— Оставь нас, — произношу вслух, отсекая любые эмоции, кроме собственной обиды и злости от разрушенной жизни.

Но Фаина продолжает причитать, совсем не слушая и игнорируя меня.

— Ты плохо расслышала?! — рявкаю, чувствуя, что вот-вот потеряю контроль и скачусь в истерику.

Женщина застыла и глянула на меня с удивлением. Да, никто не ожидал, что и у кроткой второй жены хозяина есть голос. Наткнувшись на мой тяжелый взгляд, Фаина застыла, а затем подорвалась с места. И когда хлопнула дверь, мы с бывшей подругой остались одни.

Сажусь на освободившийся стул. Наиля поворачивает ко мне голову боком, приоткрывает губы и кривится.

— Наиля, — прикусываю щеку, стискиваю пальцами колени.

Она промолчала, прикрыла глаза, а затем повернулась на спину, бездумным взглядом окидывая потолок. Как ей не больно? Лежит прямо на израненной спине, как самая настоящая мазохистка. Ее глаза масляные, с каким-то странным блеском, после она перевела взор на меня. Вздрогнула.

— Ты… Ты! — мышцы лица ее дернулись.

Я застыла, оцепенение охватило позвоночник, заставляя сидеть с прямой спиной и не двигаясь.

— Ты пыталась меня убить, — захрипела, выдыхая жар вместо углекислого газа.

Лицо мое стало восковой маской, я не отрывала глаз от Наили. Вид у нее был нездоровый, словно она болеет уже довольно долго и давно. Кожа посерела, глаза впали, уголки губ скорбно опустились. Жалость было раскинула свои щупальца по телу, но я задавила всё на корню.