Люди государевы - Брычков Павел Алексеевич. Страница 33
— Федор, — обратился Бунаков к Пущину, — ты месяц снаряжался, готов ли к отправлению с челобитчиками в завтрашний день?
— Всё готово, Илья Микитич! Надобно лишь челобитчикам жалованье раздать и можно отправляться…
— Захар, все деньги собраны?
— Вот в сей ведомости всё расписано… — протянул воеводе лист бумаги Давыдов. — Московщикам рассчитано жалованье за два года, за сто пятьдесят шестой и за будущий, сто пятьдесят седьмой. Всего четыреста семдесят рублев, из коих три сотни рублев взяты из таможни, а сто семьдесят рублев займованы из церковных приходов: сорок рублев из Воскресенского, сорок рублев же — из Благовещенского, тридцать — из Богоявленского и шестьдесят — из Троицкого прихода. Церковным старостам выданы от казаков кабальные записи…
— Дабы займовые деньги вернуть, каков расклад выходит на одного человека, посчитал?
— В городе, дабы вернуть долг, надо брать по пятнадцать копеек с человека.
— Ладно, соберем…
— Федор, ты идешь начальным, твой помощник Иван Володимировец… Сколько всего челобитчиков будет с тобой? Первую твою роспись смотрел, но ты сказывал, что на кругах еще выкликают казаков…
— Всего служилых со мной да с Иваном будет тридцать человек, из коих три десятника конных казаков, а конных казаков тринадцать человек, четыре десятника пеших казаков да пеших казаков восемь человек. Да от пашенных крестьян и от оброчных по два человека…
— Татары и остяки есть?
— Есть. Два татарина. Да по пути примем еще из остяков человек восемь.
— Кто из остяцких князцов согласный ехать?
— Князец Тондур Енгулов, князец Кутуга Кученеев, говорил с ними, по пути к нам пристанут…
— Толмача не забыли?
— Новокрещен Димка Тихонов будет с нами, и татарский и остяцкий язык ведает.
— Ежели надобно будет, может в нашем деле дядя Григория, Левонтий Плещеев, подсобить… Зайди к братьям моим двоюродным Аникею и Федору передавай привет, они в Белом городе проживают за Петровским монастырем… — сказал Бунаков. — Встать можешь в моем дворе на Пятницкой улице… Я ведь до посылки в Томский был объезжим головой для бережения от огней аккурат от Пятницкой улицы до Москвы-реки…
— Письма от Григория к дяде его взял… К братьям твоим зайду непременно!.. — сказал Пущин.
— Борис Исакович, ты чё смурной сидишь? — повернулся Бунаков к Патрикееву.
— Да голова тяжелая, виски ломит… — мрачно ответил дьяк.
— Перебрал небось?
— Да кабы перебрал… От службишек бы отдохнуть…
— Вот посольство к государю завтра проводим, отдохнёшь!
Вошел денщик Семен Тарский.
— Промышленные люди братья Яковлевы, Ивашка да Архипка, пришли.
— Чё им надо?
— По делу, говорят…
— Пусть обождут!.. Знаю я их дело!.. Вот, Федор, держи, — протянул Бунаков Пущину свернутые в трубку листы, — тут все челобитные и от города, и от посада, и от пашенных крестьян, и от ясашных, заверены таможенной печатью… Да тут же явка Подреза на воеводу и других изменников. Береги как зеницу ока! Не утеряй! Хотя копии сняты с них… Тут же проезжая грамота… Да еще отписка моя о добром деле сына боярского Зиновия Литосова.
— Что за дело? — спросил Пущин.
— Из Ачинского острога посылал Зиновий двух служилых людей с толмачом на Белое озеро и в киргизы для сыску беглых и проведывания новых приписных ясашных людей. С божьей помощью казаки поймали беглого томского ясашного Бачебайку и взяли у него ясак за двадцать лет трех лошадей, коих обменяли на сорок шесть соболей. Сих соболей увезешь также государю в поминок:… Да от татар и остяков возьми по пути поминок же, какой дадут…
— Не опасайся, Илья Микитич, доставим челобитья государю… Говорил с Гришкой Подрезом, он советовал по надобности к дяде его, Левонтию Плещееву, обращаться. Левонтий тот близко подле царя, глядишь, за племянника слово пред государем замолвит!.. Ладно, пойду сбираться. А ты, Иван, — обратился Пущин к Володимирцу, — пошли гонцов известить всех челобитчиков, дабы получали жалованье и грузили провиант на дощаники… Завтра в полдень отвалим…
После ухода Пущина вошли братья Яковлевы.
— Илья Микитич, Борис Исакович, что повелите по нашим судам, насильством и грабежом Федькой Пущиным с товарищи взятыми? Мы пришли ото всех промышленных людей, чьи суда взяты… Каждое судно не менее пяти рублей ценой, иные по семь рублей… Раз уж отобрали суда, дайте нам за них деньги…
— Вы откуда упали? Не ведаете, какие в городе дела? — сердито набросился на них Патрикеев. — А суда ваши для великого дела взяты!
— В казне денег нет! — сказал Бунаков. — Соболиный промысел начнется не ранее ноября месяца. К сему времени ваши суда вернут обратно. О том я напишу в Березов воеводе Лодыженскому. Теперь ступайте, у нас много дел!..
На другой день едва ли не весь город, кроме несущих службу, высыпал на берег Томи проводить «московщиков». Босоногие мальцы с возгласами крутились среди челобитчиков. Десятилетний племянник Вовка подлетел к Федору Пущину:
— Дядя Федя, привези из Москвы мне пищаль!
Федор улыбнулся:
— Как вырастешь, обязательно привезу!
Племянника Федор любил, хотя брат Григорий и не пошел с миром, челобитную не подписал….
Из клира лишь поп Меркурий, несмотря на тяжелую голову после вчерашнего, пришел благословить челобитчиков в дальний путь. Не помолившись Богу, не ездят в дорогу…
Меркурий читал акафист Николаю Чудотворцу:
— Силою, данною ти свыше, слезу всяку отъял еси от лица люте страждущих, богоносче отче Николае: алчущим бо явился еси кормитель, в пучине морстей сущим изрядный правитель, недугующим исцеление и всем всяк помощник показался еси, вопиющим Богу: Аллилуйя…
Когда челобитчики разместились на дощаниках и взялись за вёсла, взмахнул кропилом в их сторону несколько раз и громко провозгласил:
— Господи, благослови! Христос по дорожке, Никола Угодник в добрый путь!..
— В добрый путь! В добрый путь! — эхом отозвалась толпа.
Часть II
ЧЕЛОБИТЧИКИ
Глава 1
После отправки челобитчиков к государю воевода Илья Бунаков перевел дух: одно из главных дел свершено. С утра он сел с подьячим Захаром Давыдовым за составление послания в Телеутскую землю князцу Коке о возобновлении с ним калмыцкого торгу, который весь подмял под себя князь Щербатый и который при нем был прерван.
— Кого отправишь с посланием? — спросил Давыдов.
— Ромка Старков пойдет, он там бывал…
— Отец-то его, Васька Старков, в тюрьме, с миром не тянет! Как бы худа Ромка не сотворил…
— Не сотворит, он к делам отца касательства не имеет! А свое дело знает…
К полудню в съезжую избу пришли дюжина казаков во главе с детьми боярскими Юрием Едловским, Василием Ергольским и пятидесятниками Поспелом Михайловым и Остафием Ляпой.
— Илья Микитич, прими от всего мира челобитную на плотников Лучку Пичугина, Петьку Путимцева да на горододела Терентьева Петрушку!.. — протянул ему бумагу Едловский.
— О чем челобитье?
— Сии сукины дети подали явку государю, дружа князю Осипу, что они градскую челобитную на насильство, изгоню и разорение от воеводы подписывали в неволю, от тех подписей отказываются да под расспросными-де речами Григория Плещеева тоже подписывались в неволю и просят за то государя их простить!
Бунаков развернул лист и пробежал по нему глазами: «…забыв твое, государево, крестное целованье, он, Лучка, с своими советниками заводит составные челобитные и явки писать на наши градцкие челобитные и на нас, холопей и сирот твоих».
— Ушла ли их явка из города? Как сия измена открылась? — встревожился Бунаков.
— Полагаю, явка из города не ушла… А нашли ее Кирилко Власов да Поспелко Михайлов в Благовещенском храме. Поспелко, доложи воеводе, как то было! — сказал Ергольский.
Михайлов шагнул вперед и поведал:
— Были мы в Богоявленской церкви, оставили там с Кирилком займовые кабалы, получили деньги для московщиков и пришли в Благовещенскую церкву тоже деньги займовать. Староста-то церковный Васька Балахнин в тюрьме, потому казну открыл поп Борис, увидел я там две бумаги, счел их… Одна явка о том, что подписывались в неволю, другая от Петрушки Терентьева на дьяка Бориса Исаковича, будто вымучивал он взятку из денег на городовое строение! Хоть поп не велел бумаги брать, но силой мы оные взяли…