Люди государевы - Брычков Павел Алексеевич. Страница 48

Через полчаса Мешков и Тарский с барабанным боем пошли по улицам города, по острогу и посаду, оглашая приказ воеводы Ильи Никитовича Бунакова.

С утра в 24-й день октября у задней острожной стены, напротив пологого склона, где были установлены пять досок-мишеней, собрались дети боярские, конные и пешие казаки около полутора сотен человек. За столом из плах, прибитых к вкопанным столбикам, сидел подьячий Захар Давыдов.

По команде казачьего головы Зиновия Литосова казаки построились по десяткам в две шеренги. Илья Бунаков стал перед ними и огласил:

— Всем приготовить пищали к осмотру! После осмотра будем стрелять каждый по два выстрела, кого я выкликну! Пищаль будете заряжать на время… Кто с двадцати пяти сажен стоя из пищали в доску два раза попадет, тому будет угощение вином из казенного погреба. Дети боярские получат четыре чарки, казаки — две чарки!..

Раздался одобрительный гул и смешки.

Бунаков с Литосовым двинулись вдоль строя. Проверяли фитильные замки у пищалей, на банделерах-перевязах осматривали берендейки — коробочки с порохом, обтянутые кожей, — да чтоб в одной берендейке был затравочный порох, проверяли, чтоб было стальное огниво и рог для засыпки пороха в ствол… Когда подошли к пешему казаку Ивану Трофимову сыну Тренке, Илья Бунаков спросил:

— Где твоя пищаль?

— Потерял… — виновато опустил голову Иван.

— Да проиграл он ее Гришке Подрезу! — сказал Литосов. — Да и себя проиграл! Похолопил его Гришка…

— Пятьдесят батогов ему! — приказал Бунаков. Денщики подскочили к Ивану, содрали с него кафтан и уложили на бревно, рядом с которым стоял палач Степан Паламошный. Паламошный принялся за свою работу.

У сына боярского Пересвета Тараканова все было на месте, но, вспомнив, что Тараканов вёз отписки Щербатого, Бунаков, заглянув в дуло ствола, злорадно сказал:

— Скоро ржа проест, пищаль не чищена!

— Да вечером чистил!

— Я сказал не чищена, значит нечищена… Полсотни ударов!

Осматривая пищаль Василия Балахнина, которого месяц назад по просьбе попа Бориса выпустили из тюрьмы, Бунаков спросил:

— Где фитильный замок?

— Да сын озоровал и сломал, я о том не ведал… Починю седня…

— Не ве-едал! А ежели калмыки, пальцем будешь стрелять!.. Двадцать пять батогов, чтоб лучше помнил!..

Когда Василия денщики поволокли к Паламошному, Василий закричал:

— Придумал смотр, воровство свое укрепляючи, чтоб заединщикам своим потакать!..

— Сто батогов ему, а после батогов в тюрьму!.. — рассвирепел Бунаков.

Затем продолжил наставление:

— После первого выстрела пищаль надлежит немедля перезарядить, да чтоб более трех минут не перезаряжать, — кивнул он на песочные часы, стоявшие на столе перед Давыдовым, — ежели кто больше время потратит, тот винной чарки не получит, пусть даже и в доску попадет, ибо за то время калмык может три стрелы всадить!..

— Кузьма Сапожник, к рубежу! — вызвал он брата Васьки Мухосрана, одного из лучших стрелков. — Покажи, как надлежит стрелять!..

Кузьма подошел к воткнутой в землю палке, откуда следовало стрелять, огнивом запалил зажатый в замке фитиль, насыпал затравочного пороха на полку, прицелился и плавно нажал спусковую жагру, фитиль опустился на полку, затравочный порох вспыхнул, и раздался выстрел. Все увидели, что пуля ударила в центр доски. Кузьма быстро засыпал в ствол порох, запыжил, вставил пулю, закрепил пыжом и вновь удачно выстрелил.

— Кузьме две чарки! — сказал Бунаков, и Захар Давыдов записал на листе.

— Далее стреляем залпом по пять человек! Выходите, Ергольский, Неверов, Гречанин, Петлин и Ляпа…

Пальба за острожной стеной продолжалась до самого вечера. По окончании удачливые стрелки пришли к винному погребу, где целовальник Степан Моклоков выдал по списку Захара Давыдова обещанные чарки.

Через пять дней, в 30-й день октября, Бунаков провел второй смотр, куда были вызваны «всякого чину люди и служилые, и оброчные, и жилецкие, и гулящие» из посада и слобод. Дабы порох понапрасну не тратить, им стрелять не приказывали, а надо было лишь сделать вспышку затравочного пороха на полке пищали. Но и тут без батогов для нерадивых не обошлось…

Князь же Щербатый о смотре так писал в Москву: «Илья Бунаков, укрываючи свое воровство и своих советников, затеял дать у конных и пеших казаков смотр с оружием за задними острожными воротами. А на смотре велел стрелять, идучи, по щепке, как чуть имя кликнут. И которые к воровству его не пристали, дети боярские и конные и пешие казаки и тех велел батогами бить нещадно. А которые его советники были на смотре, не только что стреляли не метко ис пищали, ино и замков у многих нет…»

Глава 20

В караульной избе у задних острожных ворот весело потрескивают дрова в глинобитной печи, дым поднимается под бревенчатую крышу, копится чуткими клубами и, опустившись до волокового окна, выходит наружу. За небольшим столиком сидят четверо караульных казаков.

Отворилась дверь, и переступив высокий порожек, в избу ввалился в облаке белого пара пятидесятник пеших казаков Матвей Ненашев. Он скинул с рук шубенки, снял овчинный тулуп и сунул ладони к поду печи ближе к огню.

— Ух, заворачивает морозко, а ведь токмо первые дни декабря! Иван, — обратился он к Петлину, — смени у ворот Ляпу!

Петлин снял с деревянного крюка шубу и, одеваясь, спросил:

— Что-то вестей о Федоре Пущине нет! Пора бы ему уж вернуться!

— Пора бы… — согласился Ненашев. — Илья Никитович, чтоб вести от него скорее перенять, послал в Нарым Ивашку Лаврентьева.

— Знать бы, как государь рассудит…

— А коли не привезет Федор доброго государева указу, снимемся мы, служилые люди, сотни две или того больше, перебьем Сабанского с советниками Осиповыми, да и других, кто к нам не пристал, пойдем по весне вверх по Оби или на Бию и Катунь и заведем там свой Дон!.. Илью Микитовича с собой возьмем… — сказал Ненашев.

— Поди, дело до того не дойдет! Государь справедливо рассудит… — сказал Петлин и показал глазами на Якова Кускова, мол, зря при нем такие речи говоришь…

И не зря опасался.

В 4-й день декабря освобожденный из тюрьмы старый сиделец Степан Солдат объявил великое государево дело и слово на Илью Бунакова и Матвея Ненашева в том, что они хотят по весне на Оби Дон завести…

В этот же день «на посаде в остроге кричал и сказывал пеший казак Гришка Жданин те же речи».

Узнав об извете на себя, Илья Бунаков задумался. Мирской приговор был не принимать изветы по государеву делу от арестантов, а Солдат и Жданин люди вольные. Потому надумал в одиночку решение не принимать.

На другой день вызвал в съезжую избу таможенного голову Федора Митрофанова, детей боярских Юрия Едловского, Василия Ергольского, попа Благовещенской церкви Бориса, казаков Остафия Ляпу, Тихона Хромого, Ивана Петлина… Привели арестованных Солдата и Жданина. Первого допросили Солдата.

— Объявлял ли ты великое государево дело и слово на воеводу Илью Бунакова и пятидесятника Матвея Ненашева? — начал допрос Федор Митрофанов.

— Объявлял…

— О чем твой извет?

— О том, что они хотят по весне вверх по Оби уйти и завести свой Дон!..

— Ты сам о том от них слышал ли?

— Сам от них не слышал, но о том говорит весь город!

— Коли сам не слышал, твой извет ложный! Признаешь, что извет твой ложный?

— Не признаю! О том весь город говорит!..

— Ты, гнида тюремная, мы тя щас за язык твой поганый подвесим! — подскочил к нему Тихон Хромой. — Кто тебя научил на воеводу клепать, говори!..

Солдат в испуге отшатнулся от него и пробормотал сквозь зубы:

— Признаю, что извещал ложно!..

— По какой причине извещал ложно? — продолжил допрос Митрофанов.

— О том просил Петр Сабанский с товарыщи, когда я был в тюрьме… Советовал им князь Щербатый…

— Пиши повинную челобитную в ложном извете.