Люди государевы - Брычков Павел Алексеевич. Страница 56

— Верно, сразу то надо было сделать! — поддержал Пущина Васька Мухосран.

— В Устюге Великом служилые убили дьяка и за то им государь в вину не поставил, а казнили только трех человек и то без государева указу!.. — сказал Пущин.

— А у нас указ есть! Теперь тронь их, пришлют рати из сибирских городов, побьют нас, как говорит Юшка Тупальский! — с досадой сказал Бунаков.

— Стало быть, остается одно — идти к государю с новой челобитной! — твердо сказал Пущин.

— Так тому и быть! — согласился Бунаков.

— Сподручнее челобитную готовить в доме Тишки Серебренника, между съезжей избой и двором Ильи Микитовича! — предложил Ляпа. — Ближе при надобности Илье Микитовичу идти и с другой стороны от съезжей избы удобнее приходить…

Бунаков согласно кивнул головой.

На другой день в съезжую избу вбежал запыхавшийся Михаил Яроцкий.

— Илья Микитович, Гришка Подрез из тюрьмы бежал!

— Как бежал!

— Перелез через тын и ускакал на лошади к себе во двор! Видно, кто-то из его похолопленных людей подогнал лошадь…

Бунаков немедля послал денщиков Мешкова, Тарского и трех караульных казаков к Подрезу, чтобы отвели его снова в тюрьму. Но Подрез отказался с ними идти, сказал, что пойдет только ко всем томским людям.

Тогда Бунаков вызвал пятидесятника Мартына Гиринского и послал его с полутора десятком казаков взять Подреза силой. Мартын вернулся через два часа и доложил, что Гришка им не дался, набивает пищали и во дворе его лошади осёдланы.

Бунаков приказал денщикам бить всполошный колокол. Прибежавшим к съезжей избе казакам Бунаков прокричал:

— Гришка Подрез сбежал из тюрьмы и может уйти в калмыки! Коли изветчик по государеву делу уйдет, будет нам большая опала и наказание! И будет, что напрасно мы отказали всем городом Щербатому!

— В железа Гришку! На цепь его! — раздались возгласы из толпы.

Воодушевленный поддержкой Бунаков уже собирался послать к дому Подреза отряд казаков, как появился всадник и, разрезая лошадью толпу, сошел у крыльца на землю и подошел к Бунакову. Это был Григорий Подрез.

— Илья Микитович, пойдем в избу перемолвимся! — сказал он.

Бунаков с денщиками, с Федором Пущиным и десятком казаков вошли в избу.

— Илья Микитович, не дело творишь! По моему слову Щербатого убрали от места, и за то мне благодарность от вас?

— Сам знаешь, по государеву указу тебя надлежит арестовать! Ты и так вольно жил целый год! Ныне посидишь за тыном, чтоб не сбежал! — сказал Бунаков.

— Чего вы ждете, убить надо Щербатого и его ушников, и все дела!

— Без тебя знаем, что делать! — оборвал его Федор Пущин. — Верно говорит Илья Микитович, посидишь в тюрьме, чтоб не сбежал и всё дело не испортил!

— Нельзя меня в тюрьму, я на поруках у всего войска! И о том писана сказка!

— Войско, — махнул рукой Бунаков в сторону окна, — в железа тя просит заковать, так что не противься и ступай в тюрьму!

Подрез злобным взглядом окинул присутствующих и опустил голову.

Глава 29

После того как Подреза увели в тюрьму, Бунаков пригласил на обед к себе в дом Федора Пущина и Василия Ергольского. Когда сели за стол, Бунаков сказал:

— Федор Иваныч, как так вышло, что не привез ты смертного указу для Оськи?

— Видно, в Сибирском приказе князь Трубецкой за него перед государем хлопочет, чтоб, как и прежде, в поваду ему воровать было! Государь молодой, многих, кто боярину Морозову дружен, слушает… А Алексей Никитич из таких! За воровство государь воеводу не казнит!..

— За воровство не казнит, а за измену бы казнил, — сказал задумчиво Бунаков. — Мы его изменником называли в челобитных потому, что разоряет город, но того мало… Есть у меня думка сделать, будто он мимо государя калмыцкого контайшу подговаривал воевать вместе телеутского князца Коку, который России дружен… Того бы ему государь не простил!..

— Мы уже о том вписывали в статейный список Немира Попова, который был у Коки. Сейчас хорошо бы от самого Коки те слова добыть… Пошлю к нему посольство, только человек нужен верный. Кого посоветуете послать?

— Десятника Ваську Бурнашова! Этот не выдаст, — предложил Василий Ергольский.

Бунаков послал денщика за Бурнашовым. Когда тот пришел, Бунаков рассказал ему о своем важном поручении.

— А ежели Кока не согласится вписать нужные статьи в статейный список, как быть?

— Тогда добудь чистый лист бумаги, чтоб в конце листа было его знамя — лук, — что вместо прикладывания руки нарисован. Что надо, сами напишем! На возьми с собой медовухи и поминок добрый, чтоб был покладистее! Сегодня и отправляйся! Кого с собой возьмешь?

Бурнашов слегка задумался и сказал:

— Якушку Булгакова, Неудачу Жаркого да без Чацкого служилого мурзы Тосмамета Енбагачева не обойтись!

— Ладно, пусть едут! Государю я отпишу, что вы отправляетесь для проведывания калмыцких вестей…

Когда Бурнашов ушел, Василий Ергольский обратился к Бунакову:

— У меня тоже думка есть!.. Может, Осипу сказать, чтоб покаялся перед всем миром, тогда-де допустим его до воеводства…

— Я, что ль, его о том буду просить!

— Не ты, Гришка Подрез! В обмен Гришка пообещает ему отказаться от извета в государевом деле! А мы Гришке обещаем выпустить его из тюрьмы!

— Пробуй, — махнул рукой Бунаков, — хотя ежели Осип повинится, то, значит, в челобитьях наших правда, а он ту правду никогда не признает!.. А кто передаст ему слова Подреза?

— Да попы передадут: духовник Гришки, поп Борис, да твой духовник поп Меркурий…

— Ладно, пробуй переговори с Подрезом…

Апреля в 19-й день в дом Щербатого пожаловали попы Борис и Меркурий. Войдя в горницу, перекрестились.

— Здравствовать тебе, Осип Иванович! — сказал Борис. — Мы к тебе из тюрьмы пришли от арестанта Гришки Подреза-Плещеева с его просьбой…

— Какой еще просьбой? — презрительно спросил Осип.

— Просил он, чтоб ты вышел из хором и бил челом перед казаками, что ты перед ними виноват и ушников своих назвал бы перед миром виноваты х…

Щербатый побагровел, задохнулся от ярости и не сразу прокричал:

— Хотите, чтоб я этого придурка слушал! Как у него язык поганый такое сказать смог!

— Но за покаяние тво, он обещает отказаться от извета на тебя в государевом деле или даже признать, что извет тот ложный! — добавил Меркурий. — А за ложный извет, как ведаешь, кнут!

— И без него знаю, что извет ложный, и каяться ни перед кем не буду! Много чести!

— А еще он сказал, — продолжил Меркурий, — коли ты не согласишься, то казаки напишут на тебя государю вторую челобитную, он, Гришка, объявит на тебя новый извет в государевом деле, пусть даже его сошлют хоть в Енисейск! Объявит, что ты всей Сибирью хотел завладеть!

Щербатый в изумлении вскинул брови и расхохотался:

— Когда это я хотел Сибирью завладеть?!

— Говорит, письма писал, чтоб рати на Томск присылали… А о том только государь может указывать, стало быть, ты государился!..

— Ступайте, отцы, подобру и передайте тем, кто вас послал, что я перед ворами и изменниками каяться не буду! Правда на моей стороне!

Глава 30

Таможенный целовальник Иван Каменный объявил извет на енисейского гулящего человека Лаврентия Хомякова за то, что он говорил «непотребные страдничьи слова» о государевых грамотах. Получив извет, Илья Бунаков принялся уговаривать целовальника:

— Иван, не ко времени ты затеял такое дело! Ведаешь, что миром порешили ни от кого изветы по государеву делу не принимать!.. Лаврюшка, пьяным обычаем ляпнул не подумавши, а ты сразу государево дело заводишь!.. Не могу я принять ныне твой извет!..

— Ты у нас власть, должон принять! Ежели каждый ярыжка будет государевы грамоты обзывать непрямыми, то порядка в России не будет!.. А то, что он сказал про государевы богомольные грамоты, я вслух и молвить не могу! Как только у него язык не отсох-от!