Чудовище проклятого острова (СИ) - Благосклонная Ядвига "Bambie". Страница 31

— Накинь капюшон на голову, суженная, — сурово отрезал Генри.

Снег хоть и шёл, но довольно мелкий. Мне вполне хватало тёплого платка, что принесла мне сегодня Магма.

— Зачем?

— Своей хусткой ты привлекаешь много ненужного внимания.

Вот и Магма сегодня платок назвала этим странным словом — хустка.

Пожав плечами, накинула на голову капюшон.

— Так-то лучше. У нас считается, чем больше хустка и чем хлеще она расшита серебряными и золотыми нитями, тем статнее и богаче девица. Дан -яр на твою не поскупился. Нечего дразнить народ.

Учитывая, мое и без того незавидное положение, хвалиться действительно было нечем. Генри не отвел меня в город. Да и я не просила. Не осмелилась. Зато показал мне самую высокую башню, на которой стоял телескоп.

Телескоп, представляете!

Правда, Г енри назвал его чужацкой трубой.

— А зачем он вам здесь?

— Ирл Магнус каждый день делает записи. Изучает... Этот... Как его... Кла... Клю...

— Климат?

— Точно! И что за слово такое дурацкое? Язык сломать можно, — брякнул дьяр, краснея. Должно быть, ему было неловко, что он чего-то не знает. Впрочем, дьяры сами по себе были довольно невежественны. Любопытны от природы, но невежественны. Раньше я даже не задумывалась о том, что где-то за бесконечными водами есть край, где живет целый народ, для которых были непонятны такие слова как: ванна, телескоп, климат и многие другие, что ирлы использовали каждодневно.

В этом безусловно не было их вины. Дьяры были охочие до новых знаний. Они впитывали в себя, точно губки. Магма постоянно интересовалась Большой землей, солнцем, удивлялась с того, что мы купаемся в море. И если вчера меня испугало ее незнание, то сегодня я находила это забавным и даже несколько очаровательным.

С Высокой башни Г енри показал мне Прямые скалы, самую Высокую гору, площадь Хель-горда и медовый зал. Весь город был как на ладони. Где-то вдалеке дети катались на санках, прыгали в снег с горы и лепили снеговиков.

Не было здесь никаких чудовищ, не ходили замерзшие мертвецы по узким улочкам, никаких вурдалаков и ледяных гробов, в которых лежали несчастные ирлы, чьи души были обречены на вечные скитания. Такие ужасы в детстве отовсюду рассказывали детям в Альсборне. Их пугали ледяным царством, чтобы те вовремя ложились спать и не смели перечить родителям.

И чем же тогда отличаются ирлы от дьяров? То же самое невежество!

Ещё Г енри отвел меня на реку, что на удивление не была замерзшей. И озеро, в котором (право слово, чудо!) была горячая вода.

— Почему ее не пустят водопроводом по Хель -горду?

— Ты про те странные трубы, которые везде понатыканы на Большой земле?

— Да, в Вондервиле, — поправила Генри, впрочем, бесполезно.

— Несколько лет тому назад Инг-яр пробовал, но вода замерзает. Не течёт. Г орячая она только в озере. Пошли, суженная. Ты уже на ледышку похожа. Дан -яр с меня шкуру спустит, если ты сопливить начнешь.

С озера почему-то уходить не хотелось. Было в нем что-то завораживающее, магическое. Ярко бирюзового цвета — оно было ярким пятном средь белого снега. Озеро казалось бездонным, идеально круглым, как будто его вырезали циркулем, а назвали его просто — Круглое озеро. Дьяры вообще не заморачивались с названиями.

Нет. Сюда непременно нужно будет вернуться.

Я ожидала, что воин отведет меня обратно к башне Дан-яра, но тот меня удивил. По дороге нам попался трактир с кричащим названием: «дохлая Шельма». Миленько.

— Пошли, зайдем. Тебе нужно выпить горячего, только не болтай много и не привлекай внимание.

Кивнув головой, я показала рукой на рот, сделала вид, что закрыла его на ключ и выкинула. Дьяр на это только усмехнулся.

Внутри было тепло и оживленно. За деревянной стойкой стоял грузный мужик с рыжей бородой, а щекастая подавальщица с живыми глазами сновала между дубовыми столами.

— Это Йорген. Этот трактир достался ему от его отца, а тому от его. Здесь лучшие в Хель -горде лепешки, да и брага вполне сносная, — подумав, он тише добавил, — когда рыжий плут ее не разбавляет. Лепешки готовит его жена — Гуда. По старому семейному рецепту. Сколько ни пробовал, а таких как у неё на всем белом свете не сыскать. Эх, если б не рыжий — связал бы с ней судьбу!

— Ты губу-то на мою Гуду закатай! — показав могучий кулак, шутливо бросил Йорген.

— Знаю я, какие сюда лепешки тебя ведут, — ухмыльнувшись, стрельнул глазами в пухлощёкую, грудастую, но при этом с тонкой талией девицу, идущую к нам.

Генри не отрывал от нее завороженного взгляда, затем вдруг выпрямился и поправил плащ на плечах.

Девица от столь пристального внимания покраснела, поправила длинную русую косу и вся подобралась. Опустив голову, она тоненьким голоском пролепетала:

— Здравствуй, Генри.

На меня девица бросила хмурый взгляд. Истинно женский. Должно быть, узрела во мне соперницу. Что ж, по крайне мере не чужачку.

— Здравствуй, Иза, — мягко поприветствовал девицу. — Снова работаешь?

Дева пожала плечами.

— Не для девицы эта работа, — хмуро бросил дьяр.

— Маменьке снова нездоровится, а братьев чем -то кормить нужно. Да и на что жаловаться? Йорген не обижает. Платит исправно!

— Ещё б не платил, — проворчал Генри. — Если обидит кто, то говори.

Иза одарила воина нежной улыбкой, после чего, подхватив поднос, умчалась.

— Суженную тебе надо, — резонно заметил рыжий. — А Изольда ладная дева. Все при ней, работящая, смекалистая...

— Младая она ещё, рыжий. Да и на что я ей сдался?

— Да где ж младая? Уже как восемнадцатый год пошел. За ней знаешь сколько хлопцев бегают! Проворонишь деву!

— Кто бегает? — вдруг напрягшись, мрачно спросил.

— Тебе скажи только. Нет уж, дружище, ты или сватайся, или отпусти нашу Изу. Нечего ей голову морочить. Ей и без тебя забот хватает. Ты брать чего будешь? Али погреться зашёл?

— Да ну тебя, рыжий! Тащи свои лепешки и чай с ягодами.

— Эля?

— Не положено, я на службе.

Рыжий обвел меня любопытным взглядом, точно диковинную зверушку. Хмыкнул и отрезал:

— Будет сделано! Садитесь лучше в углу, — посоветовал, ещё раз хмыкнул и скрылся из вида.

Никто внимания на нас не обращал. Женщин в трактире не было, кроме Изольды и жены рыжего. Только мужчины. Преимущественно воины. Пару стариков, что играли в карты, и несколько совсем молодых ребят.

— И не думай, — когда мы уселись за стол, произнес дьяр.

— О чем?

— Этих прощелыг тебе облапошить не удастся.

— Думаешь? — с запалом спросила.

Генри выгнул бровь, усмехнулся, но тут же грозно отрезал:

— У нас за шулерство и со скалы сбросить могут.

— Тогда почему вы и они мухлююте?

— Так не поймали же, — хитро улыбнувшись, подмигнул мне воин, отчего я захохотала. Чай и вправду оказался вкусным, а лепешки таяли во рту. Непривычная еда неожиданно пришлась мне по вкусу. В Вондервиле я бы точно возвратилась ещё не раз в пекарню за лепешками. Чай из ягод был несколько кисловатым и терпким, но что-то в этом было. Сидя в трактире и болтая с Генри о ерунде, я впервые расслабилась. Позволила себе забыться. Никого я не интересовала. Никто не пялился в мою тарелку, не цедил сквозь зубы «чужачка». В этом трактире с нелепым названием «дохлая Шельма» я была одной из дьяров. И это меня почему-то не пугало.

Глава 14

Я почувствовала присутствие Кайдена задолго до того, как он зашел в башню и поднялся в мои (наши?) покои. Это сложно объяснить, но сердце бросилось вскачь, захотелось вдруг подбежать к окну и удостовериться в своей догадке, но я сдержала этот неуместный и совершенно абсурдный порыв.

Спрашивается, с чего бы мне его встречать?

Разумеется, приличной невесте стоило бы спуститься, но я отказывалась ею быть. Хотя и понимала, что выхода нет.

Эти два дня я знакомилась с дьярами, искала лазейку, чтобы сорвать помолвку или на крайний случай отсрочить ее, но все бестолку. Дьяры оказались неприлично ответственными людьми. Сказал — сделал. Помолвку можно было сорвать только двумя способами: моей неожиданной кончиной или Кайдена. Ах да, ещё если я вдруг окажусь «порченной», но эта участь в Хель -горде хуже верной смерти. Распутных девиц здесь не жаловали. Им запрещено помогать, брать на работу, дружить с ними и даже здороваться. Таким девицам дорога в дом терпимости, о котором здесь все говорили шёпотом, или же отмывать свои грехи — добровольной жертвой.