Почувствуй (СИ) - Севимли Алейна. Страница 171

— Прости меня, — наконец произношу я, с большим трудом сдерживая взгляд, не отвожу в сторону от стыда.

— Это мне нужно извиниться. Я совершил миллион ошибок, к сожалению, не могу пообещать, что больше их не совершу, — последняя фраза окончательно добила меня. Сейчас он был искренен, только лжец может заявить, что больше не совершит ошибку.

Мы обнялись. Тепло, без стеснения, не так сжато, как когда-то. Только вот я по-прежнему не чувствовала, что это мой отец. Не так как в детстве, когда я могла на него положиться, и в моём мире не существовало никого кроме него, я почти не вспоминала предательницу-мать, центром моего мира был папа, которого долгие годы я не могу так назвать.

Я обнимала родственника, как обнимают их на какие-то праздники, не потому что это порыв души, а потому что так принято. Я уверена, отец тоже это чувствовал.

Как легко всё разрушить, и так тяжело вернуть обратно, порой невозможно это сделать, как бы сильно вы не старались.

Глаза будто пылают огнём, наполняются горячими слезами, затем этот внутренний огонь сожаления течёт по щекам, оставляя памятные ожоги.

— Ну что ты, дорогая, не плачь, — говорит он, прервав объятие и взглянув в моё лицо. — Мы попытаемся всё изменить. Прости меня, если сможешь простить. Пожалуйста, прости, если сможешь.

Он не настаивал, не зря ведь повторял последнюю фразу, не настаивал, но очень хотел, чтобы это произошло.

Впервые за долгое время, я вновь возненавидела себя. Мне так хотелось забыть обо всём, изменить наши отношения, стать дочерью, обрести отца. Но я не могла. Как бы я не старалась, я не могла.

— Конечно, мы оба виноваты, — произношу я, в точности осознавая сказанные мной слова, но не могу принять их. — Сейчас самое подходящее время, чтобы всё изменить.

Дом изменился, отец постарался над мелким ремонтом, покрасил стены, управ прежние неровности, торчащие из-под обоев, на полу блестел новый, тёмно-коричневый паркет, а самое главное, вместо пустующей столовой появилась гостиная.

Большой, мягкий диван лимонного цвета с серыми полосами, несколько маленьких подушек, подходящего цвета, на стене, рядом с дверью в мою комнату висит телевизор, по бокам от него узкие шкафы с полками, где теперь хранится всякий хлам.

Обеденный стол придвинут к другой стене, теперь сидя за ним видно кухню. Это уже иной предмет мебели, нежели тот, что имелся раньше.

— За тем столом некому было сидеть, — поясняет отец, заметив мой недоумённый взгляд. — Я мечтал о столовой, полной членов моей семьи, и огорчался, видя эти свободные стулья. А оказывается, можно было выбрать стол поменьше, и тогда он будет заполнен.

Кухня тоже изменилась, стала светлее, уютнее, и как мне показалось, пусть это и было неправдой, просторнее. Появились новые, не косящие на бок, шкафчики, холодильник, в коем не страшно хранить еду, и плита, от которой не разит газом, и все ручки на месте, так, что не приходится поддевать маленький рычажок плоскогубцами.

Естественно, все эти старания не были выполнены в одиночку. Чувствовалась женская рука. Оно и понятно, скоро в этот дом войдёт новая хозяйка.

У меня могло бы появиться чувство ревности, ведь это мой дом, долгие годы я трудилась в нём и для него, а теперь этим займётся другая, совершенно чужая мне, женщина. Но я не ревновала, какой смысл ревновать, если это больше не мой дом? Даже город уже не мой. И я не своя.

Вечером познакомилась с избранницей отца и её двенадцатилетним сыном. Скромная женщина, достаточно молодого возраста, ей чуть меньше сорока, хозяйственная, а главное, добрая. Почему-то Дефне сразу же понравилась мне, едва появилась на пороге дома, принеся с собой подносы с выпечкой.

Её сын Азат тоже оставил приятное впечатление, очень разговорчивый, болтал со мной без умолку весь вечер. Мечтает стать футболистом, поэтому целыми днями играет с мальчишками на заброшенном поле, куда соседки перестали водить своих коз.

После их ухода отец попросил меня остаться здесь, а не уезжать к тёте, ведь у нас так мало времени наладить отношения, и он не хочет упускать ни единой возможности. Завтра вечером договорились пойти на футбол, я предложила взять с собой Азата и Дефне, а после сходить всем вместе в кафе.

Проснувшись рано утром и проводив отца на работу, закинула вещи в стирку, благо отец не выбросил мою старую одежду в порыве гнева, более того, все вещи оставались на тех же местах, даже тот беспорядок, оставленной от спешного побега.

Убираю тот самый беспорядок, размышляю, стоит ли забирать какие-то вещи с собой, оставить на хранение у тётушки, или просто выбросить их. После этого бездельно брожу по дому, вытирая несуществующую пыль.

Затем решаю испечь яблочный пирог с корицей, вот уж по чему я соскучилась за время моего переезда, духовки в квартире же у меня нет. Пока наслаждаюсь пирогом, смотрю в стену, отличное место, чтобы о чём-то подумать.

И действительно вспоминается важная деталь. Хасан. Вчера, заехав на кладбище к Джану, обещаю, что найду его убийцу, скоро мы поймаем Йетер, и если повезёт, сможем узнать новые детали.

Отрезаю половину пирога, перекладываю в контейнер и бегу к тётушке Ямур, за чаем планирую выведать что-то о той трагедии, вдруг, она знает больше, а потом, встречусь с Хасаном, хотя я очень сомневалась, что ему что-то известно.

Женщина очень доброжелательна, весело встречает меня, мы проходим в гостиную, усаживаемся в кресла, пьём чай заедая пирогом, и говорим обо всём, что приходит в голову.

У моих ног крутится мопс, он то кладёт свои лапы на мои ступни, привлекая внимание, чтобы его погладили, то ходит туда-сюда, используя мои ноги, как препятствия. На коленях у меня спит старая персидская кошка, имеющая миндально-карие глаза, и тёмно-рыжую шерсть.

В такой обстановке совершенно не хотелось начинать неприятную тему, связанную с чьей-то смертью, и я откладываю этот разговор на минутку другую.

Вероятно, этому разговору не суждено было начаться, Ямур вдруг охнула, прикрыла глаза руками и запрокинула голову на спинку кресла. Пудель спавший до этого момента на лежанке, подскочил к хозяйке, тревожно уложив на неё передние лапы, и заскулил.

— Вы плохо себя чувствуете? — Вместе с пуделем подскакиваю и я, кошка, оставшаяся в кресле, недоумённо и при этом сонно смотрит на нас, не понимая, зачем потревожили её сон. — Принести воды?

— Если тебя не затруднит, дорогая, принеси из нашей спальни таблетки, — немного постанывая, просит женщина.

— Я ведь не знаю, какие нужно, — умалчиваю о том, что копаться в чужих вещах тоже непозволительно.

— Сонгюль пошла в магазин, я не знаю, когда вернётся. Не волнуйся, зайдешь в комнату, там, на комоде аптечка, принесёшь сюда, вместе разберёмся, — поясняет женщина, нисколько не смутившись, что мне всё же придётся трогать чужие вещи.

Поднимаюсь на второй этаж дома, и понимаю, что понятия не имею, какая из дверей скрывает за собой спальню хозяев, но в спешке, волнуясь, что с Ямур что-то случится, забегаю в первую попавшуюся комнату.

Это спальня, невзрачная, серая, мрачная и неуютная, воздух тяжелый, будто наполненный пылью, здесь почти не убираются, жалюзи плотно закрыты, свет почти не проникает внутрь, но в такой солнечный день железные полоски не справляются со своим назначением, в комнате достаточно светло. Прохожу дальше, подхожу к комоду, на нём ничего нет. Разворачиваюсь, собираюсь отправиться в другую комнату, но замираю.

Забыв о своей важной миссии, я просто стою и смотрю на стену. Мне хватает нескольких секунд, чтобы всё понять. Резкое осознание ударяет, будто камнем по голове.

Я пугаюсь, вздрагиваю, закрываю ладонями рот. Как же я раньше ни о чём не догадалась?

Глава 62. Кадер

На стене висит что-то вроде пробковой доски, к ней приколоты фотографии, некоторые связаны между собой нитками, красными, либо чёрными. В одном углу я вижу фотографии ранее не знакомой мне девушки, но я уже видела её, на других фотографиях. Это Себахат. Вокруг неё фотографии Джана, Сеита, Йетер и Севиляй. От каждого человека идут нити, ветвь Севиляй быстро заканчивается, к ней идёт пояснительная записка, мелкий почерк, не могу разобрать и не пытаюсь это сделать, бросила мимолётный взгляд, но почти всё разглядела.