Охотники на души (ЛП) - Брэдфорд Крис. Страница 6

Пока я была в тени прилавка, я ощутила, как за локоть потянули, и чуть не выскочила из кожи. Я обернулась и увидела бородатого старика в шляпе и старой куртке. От него воняло сигаретами, костлявые пальцы постоянно чесали покрасневшую шею.

— Есть монетки, милая? — сказал он с сильным акцентом с юга Лондона.

Я не ответила, потрясенно глядя на него, и он уточнил:

— На чашечку чая, — и улыбнулся, явно пытаясь очаровать, но у него были не все зубы, десна были красными, и улыбку портили пятна табака.

Я взяла себя в руки, поспешила поискать монеты в кармане. Я хотела избавиться от него, чтобы он не привлекал ко мне внимания. Я бросила монеты на его ладонь, и он сжал мою руку в благодарность и подмигнул.

— Ах, спасибо, милая…

Его лицо вытянулось, и глаза потеряли фокус. Его ладони задрожали, и я подумала, что у него начался припадок. Но его взгляд потемнел, вдруг стал пристальным, и костлявые пальцы сжали мое запястье, как когти.

— C’est elle! C’est elle! — закричал он высоким хриплым голосом, поднял мою руку, чтобы ее видели все. — Elle doit être tuée, au nom de la Révolution! Liberté, égalité, fraternité! Vive la Nation! Vive la République! A la guillotine! A la guillotine!

Он не унимался, и люди стали пялиться на нас. Он махал моей рукой, громко лепеча на французском. Все больше людей поворачивалось к нам. Если это продолжится, меня обнаружит мой преследователь.

Я вырвалась из хватки мужчины, побежала по рынку. В спешке я сбила ящик яблок, и они покатились по земле. Я споткнулась, вернула равновесие и побежала дальше, пока торговец кричал мне вслед.

А старик все вопил, подняв кулак в воздух:

— A la guillotine! A la guillotine!

5

— Все в порядке в школе? — спросила мама, пока я гоняла еду по тарелке. Она сидела за столом напротив меня, потягивала воду из стакана, ее бледно-голубые глаза смотрели на меня, по-скандинавски светлые волосы были собраны в пучок.

— Да… в порядке, — пробормотала я, затерявшись в мыслях. Странный старик на рынке напугал меня даже сильнее парня в кепке. То, как он… изменился. Не только поведение, но и голос. Он звучал как другой человек. И вел себя иначе. И его французский казался безупречным. Конечно, он мог быть французом или когда-то жить во Франции. По внешности судить нельзя было, но его акцент был из южного Лондона. Какой бы ни была ситуация, бедняга точно страдал от проблем с ментальным здоровьем, раз так менял личности… или он был хорошим актером!

— Ты была ужасно тихой после встречи с Мэй в субботу, — сказала мама, не унимаясь. Она опустила стакан и коснулась моей ладони. — Вы же не поссорились?

— Нет, все хорошо, — ответила я, но все еще не могла смотреть ей в глаза. Я не хотела, чтобы она видела, как я была расстроена и потрясена. Мои родители были хорошими, но я не была готова рассказать им о случившемся. Они только станут нервничать и задавать вопросы, на которые у меня не было ответов. Если честно, я не знала, что делать. Я была растеряна и напугана — настолько, что стала сомневаться в том, что видела. Теперь я не знала, преследовал ли меня парень в кепке. А старик… может, это у меня была паническая атака? После нападения банды — немудрено. Но это не объясняло странности с нефритовым ножом… Я начинала задумываться, что сходила с ума.

— Тебя кто-то обижает? — спросил папа, всегда говорящий по делу. Его ноздри раздувались, он нахмурился с тревогой, морщины появились на коричневом лбу. Он вонзил вилку в кусочек курицы и ждал моего ответа.

Я покачала головой и подвинула горошину к краю тарелки.

— Проблемы с парнем?

— Нет, пап! — воскликнула я, вилка застучала по тарелке. Он подразумевал романтику, но фраза уж очень была близка к правде. Я отодвинула тарелку без аппетита. — Можно мне пойти?

Мама раскрыла рот.

— Но, милая, ты почти ничего не съела! — она прижала ладонь к моему лбу и спросила. — Может, ты заболела?

Мой стул скрипнул по деревянному полу, я встала.

— Я в порядке. У меня много домашних заданий. На следующей неделе тест по истории.

— Конечно, — папа махнул маме успокоиться. — На тебя в школе сильно давят. Иди. Но дай знать, если что-то нужно.

Выдавив бодрую улыбку для мамы и поцеловав папу в щеку, я вышла из столовой в коридор. Поднимаясь по лестнице, я слышала их голоса:

— Что-то не так, — сказала мама. — Она такая замкнутая. Совсем на нее не похоже.

— Наверное, гормоны подростков, — папа вздохнул. — Ты знаешь, какие дети в этом возрасте.

Мама фыркнула.

— Стив, она почти серая! И у нее красные глаза. Я переживаю…

— Мы — ее родители. Мы и должны переживать. Слушай, посмотрим, какой она будет утром, после хорошего сна. Может, это просто усталость. Но если проблемы серьезнее, мы разберемся. Вместе.

Я с горечью улыбнулась. Папа всегда решал проблемы в нашей семье. Он был готов слушать и пытаться сделать все лучше. Но я сомневалась, что моя проблема могла быть решенной легко.

Я пересекла площадку к своей спальне, закрыла дверь и села за стол. Моя комната была моим убежищем. Белая кровать с металлической основой стояла в углу, полная подушек, у которых сидел Коко, мой старый плюшевый заяц, которого я не смогла выбросить. Над изголовьем кровати на пробковой доске висели открытки с семейных праздников, плакаты и вырезки из журналов с моей любимой группой «The Rushes». У стены напротив стоял книжный стеллаж, одна полка была выделена под исторические романы, и сверху были несколько грамот из школы за достижения в учебе, а в центре гордо стоял золотой приз за гимнастику. Слева от стеллажа было большое окно с видом на ряд садов у других домов, этот вид обрамляла гирлянда и шторы цвета фуксии.

Тут я была защищена, и встреча со стариком ощущалась как плохой сон. Даже нападение банды казалось далеким, словно произошло с кем-то еще. Но тревога во мне не угасла. Чтобы занять голову, я вытащила из рюкзака учебники. Математика могла подождать. Как и география. Я взяла учебник по истории и открыла страницу, отмеченную закладкой. По странному совпадению, тест был о Великой французской революции. Я включила ноутбук, чтобы делать заметки, и начала читать:

Эпоха террора (5 сентября 1793 — 28 июля 1794), известная еще как Террор, была периодом жестокости, которая происходила после начала Великой французской революции. Она началась из-за конфликта двух соперничающих политических фракций — жирондистов и якобинцев…

Я ввела даты и две политические группы. История не была для меня трудной. Я любила ее. В отличие от некоторых в классе, кому история казалась скучной, для меня она была живой. Некоторые периоды ощущались свежими, как период Тюдоров или Вторая мировая война. Я помнила факты, будто это произошло вчера. И, если сосредоточиться, я почти могла перенестись в те времена, ярко видела события перед глазами.

Террор стал эпохой массовых казней «врагов революции». Число умерших превышало 40 000, и 16 594 были казнены…

Бам!

…гильотиной, а больше 25 000 были убиты другим образом по всей Франции. Вся аристократия Франции…

Бам…

Я подняла голову, услышав еще раз глухой стук. Я выглянула в окно и увидела нашего соседа, мистера Дженкинса, в саду, зеленый пуховик натянулся на его толстом теле. Он рубил бревна топором под яблоней. Был еще только сентябрь, но он любил запасаться бревнами заранее. Я вернулась к учебнику, стук его топора был через разные промежутки, но оставался на фоне. Бам… бам… бам…