Десница Пращура (СИ) - Чоргорр Татьяна. Страница 15

— Как исчез?

— Будто морок. Даже крови на клинке не оставил.

— А когда ты его проткнул, кровь была?

— Была: красная, звериная.

Ромига слушает разговор двух навов с величайшей тоской. Бесплотным он для окружающих быть перестал, но Первая Война вокруг никуда не делась. Особенно тоскливо Ромиге от того, что его уже зафиксировали для жёсткого допроса. «Это мой бред, это мой дурной сон», — уговаривает он себя, но что толку, если проснуться по собственной воле он по-прежнему не может. Значит, предстоит объяснять одному из Яргиных дознавателей, кто Ромига такой, и откуда здесь взялся. Правду из него непременно вытянут, нет ни малейшего смысла запираться. Сообразить бы самому, как придать правде хотя бы видимость правдоподобия? Думать тяжело: разбитая башка болит, ей вторит сквозная рана под рёбрами. Надоело быть наблюдателем — ну, побудь теперь… Как это называют челы? Есть у них словечко такое дурацкое…

Жёсткие прохладные пальцы берут его за подбородок, приподнимают голову:

— Хватит прикидываться дохлым, ты уже очнулся. Имя?

Ромига разлепляет веки, смотрит в чёрные, странно знакомые глаза сородича. Отвечает:

— Ромига.

— Настоящее имя?

— Ромига.

Дознаватель улыбается ласковейшей улыбочкой, становясь до ужаса похожим на своего коллегу из будущего, Идальгу. Ромига смаргивает и отвечает, со всей доступной убедительностью.

— Руга, ты же чувствуешь, я говорю тебе правду.

— Твоё настоящее имя, тварь!

— Ромига.

— Где ты родился?

— В Тайном Городе, в Цитадели Нави.

— Где? Повтори?

— Это место ещё не построено. Я родился …, — Ромига называет дату по сквозному летоисчислению Нави.

Дознаватель смеётся:

— Такими баснями меня ещё не кормили! Не мог сочинить чего-нибудь поубедительнее?

— Прости, Руга, у меня нет сил сочинять. Я, правда, провалился в далёкое прошлое… И больше мне нечего тебе сказать.

Ладони на висках, пристальный взгляд в глаза:

— А ведь ты уверен, что говоришь правду! Да не коснётся нас вероятность будущего, где навы превратятся в слизь, подобную тебе. Умри! Сгинь! Попаданец щуров!

Руга каменеет лицом и начинает медленно, мучительно, очень грязно убивать своего пленника. Всё самое болезненное и отвратительное, что можно сделать с навом, Руга творит, не задавая больше никаких вопросов. Искры и слёзы из глаз смазывают его черты, Ромиге чем дальше, тем навязчивее мерещится, будто не древний нав Руга терзает его, и даже не Идальга в самом мерзопакостном из настроений, а точная копия Ромиги, зеркальное отражение, двойник.

Почему так страшно?

Ещё недавно Ромига жаждал смерти… Не такой! Истязание с навязчивым привкусом абсурда страшнее, чем просто истязание. А он-то всего лишь пожелал выбраться из дурной бесконечности Первой Войны… Любой ценой, всё равно куда…

Нет, лучше туда, где за стенами дознавательской палатки ветер так призывно завывает, будто поёт! Трудно сосредоточиться на посторонних звуках, когда боль и ужас рвут сознание в клочья. А надо! Ветер — или не ветер? — набирает силу, треплет зачарованное полотно палатки. Руга слишком занят своим делом, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. А буря крепнет, всё отчётливее звучит голосами голки. В какой-то миг особенно сильный порыв сдувает палатку вместе с дознавателем, они уносятся в небо чёрными хлопьями, кружатся там среди облаков и драконов, потом истерзанное небо проливается дождём…

Вода на губах, и её удаётся слизнуть, проглотить. Ещё воды, ещё… Ромига открывает глаза — разве они были закрыты? — кое-как фокусирует взгляд, видит над собою двух голки… Знакомых голки.

— Вильяра, Альдира, а где Рыньи?

Они не разобрали его слов, не поняли вопроса, но скосив глаза, Ромига сам заметил мальчишку, живого и целого.

Вздохнул поглубже — болит всё так, будто над ним продолжает трудиться Руга. Прислушался к ощущениям: всё плохо, даже ещё хуже. Но хотя бы очнулся!

Вильяра дала ему немного воды, потом присела рядом и запела. Стала гладить, водить рукам вдоль тела. Тело ответило на эту ворожбу, обычно приятнейшую, таким фейрверком ощущений… Нав сдержал вопль, только зубами скрипнул — колдунья испуганно оборвала песнь.

Он отдышался и попросил:

— Вильяра, пожалуйста, продолжай. Я вытерплю. Поверь, лучше ощущать твои чары так, чем совсем не чувствовать никакого колдовства.

Вильяра снова запела, немного сменив тональность. Стало легче. Он терпел, довольно долго. Главное, не закрывать глаза и не проваливаться туда, где Руга рвёт его на куски пыточными крючьями… Да нет никакого Руги! Скорее всего, не было никогда. Ромигино воображение слепило образ из черт знакомых навов, включая того, кого привык видеть в зеркале…

— Вильяра, пожалуйста, дай мне твоё зеркальце.

— Не дам. Незачем. Смотри мне в глаза, там правильное отражение. И думать забудь, что ты в чём-то виноват перед своей стихией. Не наказывай себя за то, что выжил в Светлейшем круге. Выжил — живи.

Кажется, эта ведьма с Голкья слишком много понимает про него, нава Ромигу! Недопустимо много. Но она права… Была бы права, кабы асурский ублюдок ни ожидал с нетерпением, когда Ромига выздоровеет… Однако и сдохнуть, не попытавшись разобраться с врагом, будет не по навски! Ромига старательно выговаривает.

— Я живу. Я стараюсь. Я жив и буду жить… Дай отдохнуть.

— Отдохни, Нимрин. А мне пора к Зачарованному Камню. Рыньи пока приглядит за тобой.

Вильяра и второй мудрый уходят, Рыньи присаживается на край лежанки и пытается напоить Ромигу бульоном. К горлу тут же подкатывает тошнота.

— Нет, Рыньи, пока не могу. Дай ещё немного воды, и хватит.

— Нимрин, скажи… Мудрые говорят, я нырнул в твой сон. Там было много похожих на тебя Иули. И другие чужаки: солнечные — аж смотреть больно. Они все так свирепо дрались друг с другом, — мальчишка поморщился и потёр грудь: ровно там, где его пронзил клинок Чиртанги.

— Не дрались — сражались, — поправил Ромига.

— А какая разница?

— Разница, как между шнырьком и наиматёрейшим зверем, какого ты сможешь себе вообразить. Ты, Рыньи, подсмотрел самую беспощадную войну обитаемой вселенной.

— Нимрин, а ты сражался там?

— Нет. Это было очень давно, я тогда ещё не родился. Мне тоже дали подсмотреть, и меня затянуло.

— Кто — дал?

— Я не знаю, Рыньи. Говоришь, ты видел в моём сне солнечных чужаков. У вас ничего не сказывают о таких?

Рыньи отрицательно качнул головой и снова потёр грудь.

— Болит? — спросил нав.

— Нет, даже странно. И следа никакого не осталось.

— Ну и хорошо, что не осталось.

— Хорошо, — согласился мальчишка, — но странно. Проткнули-то совсем по-настоящему. Знаешь, как больно было?

— Знаю, — улыбнулся Ромига.

После Вильяриных песен ему здорово полегчало. Достаточно, чтобы дышать, разговаривать, улыбаться. Но от запаха бульона всё равно мутит. А ещё он чувствует себя в долгу перед мальчишкой, и желает прямо сейчас уточнить размер этого долга.

— Рыньи, прости меня! Кажется, я помешал тебе вытащить меня из кошмара тихо и незаметно. Дёрнулся не вовремя, нас и заметили…

Рыньи только головой мотнул:

— Тебя было очень тяжело волочить. Я обрадовался, когда ты встал на ноги, сразу стало легче. И мы же проснулись, оба. Значит, всё хорошо, всё к лучшему.

Спорить со сновидцем-голки Ромига не стал. Пусть, опыта у того сновидца… Но раз Рыньи уверен, что всё к лучшему, и не держит обиды — то и хорошо.

— Рыньи, я подремлю ещё немного.

— А ты… Ты не утонешь обратно в той вашей войне?

Ромига прислушивается к себе и отвечает:

— Нет, уже не утону.

Он чутко дремлет, временами выныривая туда, где Рыньи снова что-то над ним поёт-ворожит. Неугомонный мальчишка, бесстрашный! Другой, получив катаной, сразу бы присмирел: надолго или навсегда. Охотник…

Глава 8

Вильяра с Альдирой сидят у Зачарованного Камня.