История государства Российского. Том X - Карамзин Николай Михайлович. Страница 7

[1585—1587 гг.] Но Царь медлил. Опасаясь Стефана гораздо более, нежели Ислама, и неуверенный в мире с первым, он писал к Мурату (в феврале 1587 года): «Благоприятное время для завоевания Тавриды еще не наступило: мы должны прежде усмирить иного врага, сильнейшего. Будь готов с верными Ногаями и Козаками идти к Вильне, где встретишься со мною; и когда управимся с своим Литовским недругом, тогда легко истребим и вашего: поздравим Сайдет-Гирея Ханом Улусов Крымских». А к Исламу приказывал государь в сие же время: «Хан Сайдет-Гирей, Царевич Мурат, Князья Ногайские, Черкесские, Шавкальские, Тюменские и Горские молят нас о дозволении свергнуть тебя с престола. Еще удерживаем их на время; еще можем забыть твои разбои, буде искренно желаешь ополчиться на Литву, когда выйдет срок перемирия, заключенного нами с ее властителем кровожадным: ибо мы верны слову и договорам. Я сам поведу рать свою от Смоленска к Вильне; а ты с главною силою иди в Волынию, в область Галицкую и далее; вели иной рати идти к Путивлю, где она соединится с нашею Северскою, чтобы осадить Киев, имея с правой стороны мое войско Астраханское, коему должно с Царевичем Муратом также вступить в Литву. Испытав худые следствия впадений в Россию, испытай счастия союзом с нею». Предвидя, что Сайдет, низвергнув Ислама, подобно ему сделался бы для нас атаманом разбойников, и что мы променяли бы только одного варвара на другого, Феодор обольщал сыновей Магмет-Гиреевых Крымским Ханством, а Хана ужасал ими, чтобы иметь более силы для войны с Баторием. Сия хитрость не осталась без действия: Ислам, боясь племянников, уверял Феодора, что впадения Крымцев в Россию происходили от своевольства некоторых Мурз, казненных за то без милосердия; что он ждет Московского Посла с шертною грамотою и наступит всеми силами на Литву. Ислам в самом деле объявил своим Улусникам, что им до времени лучше грабить Стефанову землю, нежели Феодорову!

Всего более занимаясь Баторием, Швециею, Тавридою, мы видели опасность важную и с другой стороны, будучи в соседстве с державою страшною для целой Европы, и конечно не имели нужды в предостережениях Австрийского Двора, чтобы ожидать грозы с берегов Воспора. Трофеи Султанские в наших руках, замысел Солиманов на Астрахань, бегство и гибель Селимовой рати в пустынях Каспийских, не могли остаться без следствия: вся хитрость Московской Политики должна была состоять в том, чтобы удалить начало неминуемого, ужасного борения до времен благоприятнейших для России, коей надлежало еще усилиться и внешними приобретениями и внутренним образованием, дабы вступить в смертный бой с сокрушителями Византийского Царства. Так действовали Иоанн Великий, сын, внук его, умев даже иногда приязнию Султанов обуздывать и Крым и Литву; того хотел и Феодор, отправив (в Июле 1584 года) посланника Благова в Константинополь, известить Султана о восшествии своем на престол, объяснить ему миролюбивую систему России, в рассуждении Турции, и склонить Амурата к дружественной связи с нами. «Наши прадеды (Иоанн и Баязет), — писал Феодор к Султану, — деды (Василий и Солиман), отцы (Иоанн и Селим) назывались братьями, и в любви ссылались друг с другом: да будет любовь и между нами. Россия открыта для купцев твоих, без всякого завета в товарах и без пошлины. Требуем взаимности, и ничего более». А посланнику велено было сказать пашам Амуратовым следующее: «Мы знаем, что вы жалуетесь на разбои Терских Козаков, мешающих сообщению между Константинополем и Дербентом, где ныне Султан властвует, отняв его у Шаха Персидского: отец Государев, Иоанн, для безопасности Черкесского Князя, Темгрюка, основал крепость на Тереке, но в удовольствие Селима вывел оттуда своих ратников: с сего времени живут в ней Козаки Волжские, опальные беглецы, без Государева ведома. Жалуетесь еще на утеснение Магометанской Веры в России: но кого же утесняем? В сердце Московских владений, в Касимове, стоят мечети и памятники Мусульманские: Царя Шиг-Алея, Царевича Кайбулы. Саин-Булат, ныне Симеон, Великий Князь Тверской, принял Христианство добровольно, а на место его сделан Царем Касимовским Мустафалей, Закона Магометова, сын Кайбулин. Нет, мы никогда не гнали и не гоним иноверцев». Не имея приказа входить в дальнейшие объяснения, Благов, честимый в Константинополе наравне с Господарем Волошским и более Посла Венециянского, не без труда убедил Амурата послать собственного чиновника в Москву. Паши говорили: «Султан есть великий Самодержец; Послы его ездят только к знаменитым Монархам: к Цесарю, к Королю Французскому, Испанскому, Английскому: ибо они имеют с ним важные дела государственные и присылают ему казну или богатую дань; а с вами у нас одни купеческие дела». Благов ответствовал: «Султан велик между Государями Мусульманскими, Царь велик между Христианскими. Казны и дани не присылаем никому. Торговля важна для Государств: могут встретиться и другие дела важнейшие; но если Султан не отправит со мною знатного чиновника в Москву, то Послам его уже никогда не видать очей Царских». Султан велел надеть на Благова кафтан бархатный с золотом и ехать с ним в Москву Чаушу своему, Адзию Ибрагиму, коего встретили, на берегах Дона, Воеводы Российские, высланные для безопасности его путешествия. Вручив Феодору письмо Султанское (в Декабре 1585), Ибрагим отказался от всяких переговоров с Боярами; а Султан, называя Феодора Королем Московским, изъявлял ему благодарность за добрую волю быть в дружбе с Оттоманскою Империею, подтверждал свободу торговли для наших купцев в Азове и восточным слогом превозносил счастие мира; но требовал в доказательство искренней любви, чтобы Царь выдал Ибрагиму изменника, Магмет-Гиреева сына, Мурата, и немедленно унял Донского Атамана, Кишкина, злого разбойника Азовских пределов. Видя, что система Константинопольского Двора в отношении к России не изменилась — что Султан не думает о заключении дружественного, государственного договора с нею, желая единственно свободной торговли между обеими Державами, до первого случая объявить себя нашим врагом, Царь отпустил Ибрагима с ответом, что на Дону злодействуют более Козаки Литовские, нежели Российские; что Атаман Кишкин отозван в Москву и товарищам его не велено тревожить Азовцев; что о сыне Магмет-Гирееве, нашем слуге и присяжнике, будет наказано к Султану с новым Послом Царским. Но в течение следующих шести лет мы уже никого не посылали в Константинополь, и даже явно действовали против Оттоманской Империи.

В самый день Ибрагимова отпуска (5 Октября 1586) Государь торжественно вступил в обязательство, которое могло и долженствовало быть весьма неприятно для Султана. Около ста лет мы не упоминали о Грузии: в сей несчастной земле, угнетаемой Турками и Персиянами, властвовал тогда Князь, или Царь, Александр, который прислав в Москву Священника, Монаха и наездника Черкесского, слезно молил Феодора взять древнюю знаменитую Иверию под свою высокую руку, говоря: «Настали времена ужасные для Христианства, предвиденные многими боговдохновенными мужами. Мы, единоверные братья Россиян, стенаем от злочестивых: един ты, Венценосец Православия, можешь спасти нашу жизнь и душу. Бью тебе челом до лица земли со всем народом: да будем твои во веки веков!» Столь убедительно и жалостно предлагали России новое Царство, неодолимое для воинственных древних Персов и Македонян, блестящее завоевание Помпеево! Она взяла его: дар опасный! ибо мы, господством на берегах Кура, ставили себя между двумя сильными, воюющими Державами. Уже Турция владела Западною Ивериею и спорила с Шахом о Восточной, требуя дани с Кахетии, где Царствовал Александр, и с Карталинии, подвластной Князю Симеону, его зятю. Но дело шло более о чести и славе нашего имени, нежели о существенном господстве в местах столь отдаленных и едва доступных для России, так, что Феодор, объявив себя верховным владыкою Грузии, еще не знал пути в сию землю! Александр предлагал ему основать крепости на Тереке, послать тысяч двадцать воинов на мятежного Князя Дагестанского, Шавкала (или Шамхала), овладеть его столицею, Тарками, и берегом Каспийского моря открыть сообщение с Ивериею чрез область ее данника, Князька Сафурского. Для сего требовалось немало времени и приготовлений: избрали другой, вернейший путь, чрез землю мирного Князя Аварского; отправили сперва гонцов Московских, чтобы обязать Царя и народ Иверский клятвою в верности к России; а за гонцами послали и знатного сановника, Князя Симеона Звенигородского, с жалованною грамотою. Александр, целуя крест, клялся вместе с тремя сыновьями, Ираклием, Давидом и Георгием, вместе со всею землею, быть в вечном, неизменном подданстве у Феодора, у будущих его детей и наследников, иметь одних друзей и врагов с Россиею, служить ей усердно до издыхания, присылать ежегодно в Москву пятьдесят златотканых камок Персидских и десять ковров с золотом и серебром, или, в их цену, собственные узорочья земли Иверской; а Феодор обещал всем ее жителям бесстрашное пребывание в его державной защите — и сделал, что мог.