Зимние наваждения (СИ) - Чоргорр Татьяна. Страница 12

— Как отравила? — ахнула Вильяра.

Старый Поджа вместе с покойными Наритьярами немало задолжал её матери. Целительница Уюни, останься она жива, могла бы желать мести. И дочь Уюни не желала добра дому Поджи. Но закон есть закон, попрать его настолько грубо…

— Насмерть потравила. От мала до велика, — с мрачным торжеством пояснил Тринара. — Явилась с изнанки сна и подбросила порошок зверомора в обеденные котлы. Никто ничего не учуял, пока не стало слишком поздно. Старый Поджа, умирая, успел позвать Ркайру, но мудрый не спас отравленных. Лишь облегчил им последние муки. Мы с Гунтарой помогли Ркайре поймать отравительницу.

Вильяра вздрогнула сама и заметила, как передёрнул плечами Альдира. Даже от рыбы-колючки умирают не так больно и неприглядно, как от зверомора. Противоядий нет. Единственное спасение — сразу спохватиться и выблевать отраву. Да как её заметишь, если у неё ни вкуса, ни запаха? Дикие стаи иногда так травят, но, чтобы разумные — разумных…

— Мудрый Тринара, почему я, глава Совета, только сейчас узнаю о столь ужасном беззаконии? — Альдира уже просто клокотал яростью.

Тринара фыркнул:

— Когда это произошло, ты, о Альдира, беседовал с огнедышащими Зверями Альди, и мы остереглись тебя тревожить. Мы спели над Тари из Сти песнь Познания. Всплыло так много любопытного, что мы решили прежде разобраться сами. Теперь знаем: купчиха Тари с мужем Уканой заслужили суд Совета Мудрых. Как те братья, кого изгнала Вильяра. Узнали, и вот я сообщаю тебе об этом, Альдира. И Стире тоже сообщим, какой клубок подкаменников он вырастил!

— Тринара! — воскликнула хранительница Вилья. — А что ты знаешь о детях Тари?

— Вильяра, нверное, ты хотела спросить меня об Аю, дочери Тари? Аю зачарована родственной кровью, и ты наверняка в этом замаралась. Или, скажешь, ты никогда не мяла шкуры с предызбранным для посвящения Лембой, мужем Аю?

— Не скажу, — выдохнула Вильяра сквозь обморочный звон. Ей стало вдруг почти всё равно, что говорится, что происходит вокруг, лишь бы на ногах устоять.

— Зато я скажу, Тринара! — рявкнул Альдира. — И Ркайре повторю. Вы, меченые Солнцем! Вы, присягнувшие Великому Безымянному! Вы, замаравшие себя собственным беззаконием, а не чужими чарами. Вы опять берёте на себя слишком много!

Тринара зарычал и оскалился. Но, не выдержав долгого, прямого взгляда Альдиры, умолк, ссутулил плечи, отступил на полшага назад.

— Присядем, и рассказывай, что ещё вы узнали у купчихи Тари, — тут же велел ему Альдира.

Тринара плюхнулся на задницу, как осаженный ездовой зверь. Вильяра постаралась сесть, а не рухнуть, и ей даже удалось. Сдержала стон, перевела дыхание — спросила.

— Мудрый Тринара, ты сказал, что знаешь об Иули Нимрине от беззаконницы Тари. Но мать Аю не бывала в доме Лембы ни прежде, ни сейчас.

— Зато купчиха Тари прекрасно владеет безмолвной речью. Ркайра с Гунтарой подсказали ей, какие вопросы задать дочери. Аю не могла не ответить.

— Вы дёргали Аю за родственные чары!? Проклятие, я только начала её лечить!

— Мне жаль, — развёл руками Тринара.

Больше всего Вильяра хотела утолить голод его плотью и кровью! Но толкушка из сыти — более подходящая, здоровая, а главное, законная пища.

«Мудрый Альдира, я срочно возвращаюсь в дом Кузнеца».

«Иди, Вильяра. Проведай жертву родственных чар и постарайся отдохнуть сама. А обо всём, что натворили эти старейшие, мы будем говорить на Совете».

***

Самые ранние электрички в Москву Ромига пропустил. Подгадал время, когда основная масса челов едет на работу, чтобы легче затеряться в толпе. Не стал брать с собой большой рюкзак: припрятал его в лесу, в буреломе. А в маленький, чуть менее потрёпанный рюкзачок первым делом сунул ту самую книжку, будто она могла послужить ему пропуском в родной Город. Заодно прихватил чистую тетрадь в клеенчатой обложке, пару простых карандашей и шариковую ручку. На Голкья ему ужасно не хватало письменных принадлежностей, а попытка выделать пергамент из беляночьих шкурок не увенчалась успехом. Тетрадку он мог бы купить вчера, но не сообразил. А тут подвернулась — пусть будет! Ромига не знал, вернётся ли он ещё в этот дом, и забирал с собой всё, что может пригодиться, одновременно уничтожая явные следы своего пребывания.

Шагал сквозь лес — пытался строить планы на будущее, но выходило плохо: слишком много неопределённостей.

Вообще-то, вся ситуация отдаёт махровой, ядрёной бредятиной. Однако реальность не плывёт, не мерцает, не сквозит сквозь закрытые веки, как видения Первой Войны, где Ромига однажды заплутал. Реальность тверда, упруга и однозначна. К примеру, как эта ель: можно постучаться об неё башкой — будет не только больно, но и синяк, и смола в волосах… Хотя, качественное, мастерское наваждение не разоблачишь без магии. А если тот, кто заморочил, сильнее тебя, то и с магией не разоблачишь.

Ладно, вчера Ромига принял решение искать знакомых челов, значит, для начала, он поищет знакомых челов. А попутно — вволю насладится летним теплом, отогреется после снегов Голкья. День обещает быть погожим и жарким.

Утро в лесу прекрасно. В электричке — уже так себе, особенно, когда ближе к Москве в вагоны битком набились челы. Ромигу не толкали, не затирали в толпе, но и не шарахались, как обычно от нава, полного магической энергией. Пассажиры теснились, потели и пахли, пытались доспать, вяло переругивались между собой…

Долгожданная «Ленинградская»! Он вышел на платформу, но не рванул, как вчера, к Цитадели, а остановился, призадумавшись. Недалеко от станции — лаба Семёныча. Ромига предпочёл бы начать оттуда, но застать старика на работе в восемь утра — почти без шансов. Вряд ли за одиннадцать лет старый сыч переписался в жаворонки… Если вообще жив! При мысли о геоманте-фотографе на сердце тяжело. Ромига должен был вернуть ему заклятие обещания, но так и не припомнил, каксделал это. А сделал ли? Ладно, к Семёнычу — позже. Сейчас самое время навестить другого знакомца, обитающего на улице Алабяна.

Димку Осия, одногруппника и приятеля Романа Чернова, Ромига подстерёг возле подъезда. Узнал его сразу, хотя тощий паренёк успел заматереть во вполне представительного мужчину. Нав вывернулся ему навстречу из-за припаркованных машин с возгласом:

— Дим, привет! Узнаёшь?

Тот затормозил, поднял взгляд на нежданное препятствие — изучал Ромигу минуты полторы, старательно морща лоб — протянул:

— Нет, а должен?

Ромига скороговоркой напомнил обстоятельства их знакомства: первую практику на раскопках в Евпатории, некоторые совместные похождения. Чел слушал всё более озадачено, и Ромига заметил, что у бывшего приятеля нет, совсем нет шрама поперёк левой брови, заработанного тогда же и там же, в драке с местными ребятами.

— Уважаемый, вы меня с кем-то путаете или разыгрываете, — сказал, наконец, Димка. — В тот год я действительно первый раз выехал на раскопки. Но не в Евпаторию, а в Новгород Великий. И следующие два года я копал там же. И вас я вижу впервые в жизни. И простите, спешу.

— Но вы же Дмитрий Евгеньевич Осия?

— Да, я Дмитрий Осия, и я не страдаю провалами в памяти! — «Возможно, в отличие от вас!» — окончание фразы Димка не озвучил, он всегда был вежливый. Но Ромига легко прочитал по губам.

— Ладно, извините, обознался.

— Чёрт знает, что такое! — донеслось ему в спину, — Вот просто чёрт знает, что!

Трудно не согласиться!

Глава 5

К Семёнычу — всё ещё рановато, и Ромига поехал в Универ.

Родной факультет Ромки Чернова почему-то оказался не на тех этажах… Нет, говорят, Истфак никуда не переезжал, только собирается — в новый корпус за Ломоносовским.

Ромига стоял у доски с портретами преподавателей и не находил тех, кого в первую очередь надеялся увидеть. Одно лицо высмотрел, прочитал подпись: Вера Андреевна Колодина. Фамилия другая, но у человских женщин это норма. Глянул расписание — должна быть сейчас на работе.