Ярослава и Грач (СИ) - Дмитриевна Алёна. Страница 11

— Можно я тебя поцелую?

— Рука… — бормочет Григорий, но Яра аккуратно забирает ладонь из его пальцев.

— Уже прошло. И сама виновата. Нечего тебя бить. Так можно?

Грач слегка прищуривается, но потом взгляд его смягчается, и он кивает.

Потом она будет считать, что именно это и был их первый настоящий поцелуй. Совершенный не по ошибке, и не украденный, а такой, которого осознанно хотели они оба.

Ее первый поцелуй случился с ней на выпускном за зданием ресторана, в котором они гуляли, после двух бокалов вина с парнем из параллельного класса. Грач тогда в первый раз сказал ей, что никаких их нет и не будет, и она подумала… Впрочем, нет, думать было больно, поэтому она решила обойтись без этого. Тот поцелуй ей не понравился. Было никак. Любопытство она удовлетворила, и ушла, крутанув юбкой платья. На душе было гадко и противно, и выпускной был испорчен. А себя она так и не простила за эту глупость.

А потом она целовалась с Грачом. На новогоднем корпоративе и вчера ночью. И это были потрясающие головокружительные поцелуи, но только слишком страстные, слишком быстрые, и в первый раз он ушел, во второй она слишком торопилась.

Сейчас же…

О, это что-то абсолютно нереальное. На грани ощущений.

Они начинают даже не с поцелуя. Легкое касание приоткрытых губ губами. Дыхание смешивается, и он дотрагивается пальцами до ее подбородка, борода щекотит кожу. Яра закрывает глаза, а потом позволяет себе шалость: слегка прикусывает его нижнюю губу, и ждет реакцию, и чувствует, как Грач усмехается, и улыбается в ответ. И целует правильно, как надо. Только все так же медленно, смакуя каждый момент, каждое касание, стремясь прочувствовать его от и до. У Григория губы мягкие, и он тоже никуда не торопится, подстраиваясь под ее ритм.

Он выше ее, и приходится тянутся, а происходящее пьянит, и ноги подкашиваются, и она прижимается сильнее в надежде, что он поймет и поддержит.

Но Грач делает лучше. Он подхватывает ее и несет на кровать, и она напрягается, но он шепчет:

— Ничего не будет.

И Яра мгновенно расслабляется, потому что точно знает, что он не обманет.

На кровать они садятся. И Яра мгновенно перебирается к нему на колени и продолжает целовать, и на всем белом свете есть только они одни, и это прекрасно. Всю жизнь Яра искала место, где можно идеально спрятаться, а оказывается, это место все время было рядом.

Ей хочется изучать и пробовать. Она понятия не имеет, где границы, но надеется, что он спокойно ей скажет, если она сделает что-то не так. Грач не то чтобы не проявляет инициативу, скорее сдерживает себя, позволяя ей вести. Поэтому она так же медленно целует его нижнюю губу, а потом верхнюю, а потом приоткрывает рот и осторожно скользит языком к чужим зубам и… встречается с его языком. Это неожиданно, и она подается назад, а Грач смеется.

— Не надо так делать? — испуганно спрашивает она, уже уверенная, что перешла черту.

— Делай, что хочешь, — шепчет Григорий в ответ.

И взгляд у него такой… Такой… Будто бы она самое чудесное, самое прекрасное, самое невероятное, что он когда-либо видел. Но ведь так бывает только в книжках, разве нет? Неужели он правда может чувствовать что-то такое по отношению к ней? Это ведь она за ним бегала, а не он за ней…

Грач послушно ждет, когда она вернется к нему, и она возвращается. Начинает сначала. И в какой-то момент ее накрывает такая всепоглощающая щемящая нежность, что она забывает про губы, целует его в нос и в щеки, и в закрытые веки, и в лоб. Ей хочется, чтобы он знал, как сильно ей нужен, и она вкладывает в легкое порхание губ по его лицу все то, что копила годами, всю ласковость, что готова ему подарить.

И он шумно выдыхает.

— Что? — снова испуганно спрашивает она.

— Н-ничего, — отвечает он. — Просто это малость слишком.

— Слишком что? — не понимает она.

— Слишком хорошо…

— Не надо?

Григорий молчит несколько секунд, словно не сможет сформулировать правильный ответ, а потом наконец выдыхает:

— Я уже сказал, делай, что хочешь.

Что хочешь. Чего она хочет? И она аккуратно давит рукой ему на грудь, укладывая на постель, и ложится рядом, устраиваясь под боком на животе, и возвращается к поцелуям, и это все так же прекрасно и восхитительно, что ей больше ничего не нужно.

— Гриш, давай свет выключим, — шепчет она.

Он щелкает пальцами, и лампочки в люстре тухнут. Эффектный жест. Можно было бы пожурить его за показушество, но с другой стороны, так им не пришлось отрываться друг от друга, и это здорово. И в темноте все проще и ближе. И он снова обнимает ее, впрочем, не позволяя себе ничего лишнего.

Яра вновь целует, потом подается вперед — лоб к лбу, нос к носу — и шепчет:

— Мне так понравилось спать с тобой в обнимку. Я никогда так хорошо не спала. А можно сегодня так же?

— Можно, — тоже шепотом отвечает Григорий.

И Яра снова благодарно целует, а потом находит ухо, проходится по его кромке губами, проводит носом вдоль линии шеи.

— Яр, не делай так, — вздрагивает Грач.

— Неприятно? — уточняет она.

— Наоборот, — поясняет он, и Яра мгновенно вспыхивает.

Да, пожалуй, не стоит дразнить голодного медведя. Поэтому она возвращается к губам. Широкая ладонь ложится ей на затылок, медленно движется вдоль спины, словно он хочет убедиться, что она осязаема, что она — реальна, а не плод его воображения. И это длится, и длится, и длится. А потом они спят в обнимку, как он и обещал.

И пока что Яре этого хватает.

И весь следующий месяц так и продолжается, только ей больше не нужно отсиживаться на холодном кафельном полу в ванной, чтобы набраться решимости выйти к нему. Спрашивать и говорить не всегда легко, но она справляется. Григорий не торопит, ни о чем не просит и в общем-то выглядит абсолютно довольным жизнью. Она ночует у него, обычно в выходные, но несколько раз остается и в будние дни, и в какой-то момент решает, что ей в его квартире позарез нужны некоторые вещи: зубная щетка, домашняя одежда, сменное белье и сорочка, и это все переезжает к нему. Яра пытается что-то готовить, как правило получается из рук вон плохо, но если Грач поспевает на помощь вовремя, то это даже можно есть. Они ужинают, и разговаривают обо всем на свете. Яра рассказывает ему про свою студенческую жизнь, про преподавателей, про все, что произошло за те два месяца, что они молчали. Про два заваленных и потом с трудом пересданных экзамена, про которые никогда не узнают родители. Про то, как она не решилась подать заявку на конкурс, а потом ругала себя, потому что конкурсные работы были из ряда вон плохие, она могла бы лучше. Про подругу Ритку, которая яркая и красивая, а она на ее фоне малость курица…

Грач рассказывает ей забавные случаи из своей молодости, показывает фотографию родителей, и она, не удержавшись, восклицает: он вылитая копия отца. Тот умер, когда Григорию было всего восемнадцать: инфаркт за рабочим столом. Грач говорит об этом так, что даже неискушенная жизнью Яра понимает: он до сих пор не смог до конца пережить эту утрату. И она снова забирается к нему на колени и обнимает, и гладит по волосам, и он прячет лицо в сгибе ее шеи, и Яра думает, что, наверное, вот это вот и есть отношения. Когда можно доверить самое ценное и получить взамен немного поддержки и любви. Немного, потому что она вовсе не уверена, что способна дать ему достаточно.

Иногда они ходят вместе в магазин за продуктами, или смотрят кино, но разговоры все равно остаются любимой Яриной частью их совместного времяпрепровождения. И это удивляет ее. Она думала, все будет не так. С другой стороны, ей уже все равно, как оно должно было быть, ей нравится, как у них есть. И ее мама в очередной раз оказалась права, когда говорила, что секс хорош в дополнение к отношениям, а не вместо них, и уж точно им не тождественен.

Эйфория никуда не уходит: мир прекрасен, она влюблена в него как никогда и ей больше никто не нужен.