Ярослава и Грач (СИ) - Дмитриевна Алёна. Страница 18

— И зачем такие сложности, если так просто отдаешь?

Он садится рядом на лавку, прислоняется спиной к стене.

Присутствие Яры не смущает и не мешает. Она никогда ему не мешала. Ему просто хотелось немного тишины и покоя. Что ж, вот теперь она тиха, как никогда.

— Хотела увидеть тебя.

Она похудела. Волосы не распущены как обычно, а собраны сзади в низкий хвост. А вот одета чересчур тепло даже для конца августа. Джинсы, черная футболка без принта, ветровка. Берцы эти ее, и как носит, тяжелые же. Зато вытащила все сережки из левого уха. Правое ему не видно.

И в этом тоже виноват он.

— Сокол говорит, ты живешь отдельно.

— Угу, — кивает Яра, а потом ее прорывает. — Я хотела снять комнату в коммуналке, но отец запретил. И поскольку всю эту мою самостоятельную жизнь оплачивает он, пришлось согласиться на его условия. Он нашел старушку — божий одуванчик, снял у нее одну комнату, и, судя по всему, наказал следить за мной. Не удивлюсь, если она ему докладывает, во сколько я домой возвращаюсь и спать ложусь. А еще, если он ей доплачивает, чтобы она меня терпела. Мы когда с ней пересекаемся, у нее лицо такое становится... В общем, я сейчас у этой старушки живу, а в сентябре надеюсь в общагу перебраться. Мне обещали, если места будут, их же в первую очередь иногородним выделяют. Я на работу устроилась в кафе на дневные смены. В общепите больше никогда есть не буду. Зато по вечерам там мастер-классы по кулинарии, для своих бесплатно, ну, я хожу, учусь понемногу. А в сентябре стипендию выплатят, и оксфордская еще при мне, так что деньги будут…

Яра все говорит и говорит, и слушать ее голос так привычно и хорошо. Им всегда было легко говорить друг с другом, на любые темы с правом перескочить или закончить в любой момент. Но сейчас, кажется, ей нужно просто выговориться. Как будто бы весь последний месяц она молчала.

Грач все никак не может перестать на нее смотреть. В ней не осталось ничего от той девочки, что полгода назад в первый раз шагнула в его квартиру. И одновременно с этим это все еще она — его Яра.

То есть нет, уже не его, как бы сильно не хотелось.

— Я все испортила, — вдруг выдает она. — Когда мы только начали встречаться, мама сказала мне не воспринимать тебя как должное, заботиться о тебе. Я ее не услышала.

— Это не ты, — вздыхает Григорий. — Я должен был…

— Давай не будем про возраст, — перебивает она. — Никому из нас не нужно, чтобы ты играл роль моего отца, это я заигралась в дочку. Но за твоей спиной слишком надежно. Ты не критиковал, не судил, не говорил, что делать. Ну, разве что шапку зимой заставлял носить. И я… Тяжело объяснить… В какой-то момент подошла к зеркалу и поняла, что ничего о себе не знаю. Кто я. Чего я хочу. И рядом с тобой было так безопасно, что я решила пробовать. Ну, и заодно, судя по всему, решила проверить тебя на прочность. Разумеется, все это меня не оправдывает.

И они молчат. Григорий ловит себя на том, что у него глаза слипаются. Это очень забавно, учитывая обстоятельства. Но это потому, что сейчас она рядом и не нужно за нее волноваться. А значит, можно выдохнуть ненадолго. Он никак не может вспомнить, почему они поссорились тогда. И уж тем более, почему отпустил ее. Почему не побежал за ней, когда она молча собралась и ушла. Ему показалось, он слышал всхлип, когда закрывалась дверь. Но тогда он решил, что так будет правильно. Что так будет лучше для них обоих. Для нее.

— Я хочу извиниться, — говорит Яра. Она тоже откидывает голову на стену, копируя его позу, но на него не смотрит. — Поэтому и украла ключ. Не знала, как тебя еще поймать, чтобы остаться наедине. Прости меня, если сможешь, я втянула тебя во все это. В эти отношения… И теперь ты еще разгребаешь последствия, тебе ж работать с отцом, не мне… Ты самый лучший, — она сглатывает, а Григорию от ее слов почти физически больно. — Ты сам не догадываешься, какой ты. И ты не заслужил того кавардака, в который я превратила твою жизнь.

Грач зажмуривается.

— Ты не виновата. Тебе девятнадцать, Яр. В девятнадцать все делают ошибки.

— Мои больно дорого обошлись нам обоим…

— Так все, хватит, — он хлопает ладонями по скамейке по обе стороны от себя, и Яра наконец поворачивается к нему: такое проявление эмоций по отношению к ней ему не свойственно. — Терпеть не могу все эти разговоры. Кто сильнее виноват, кто первым должен был опомниться… Хорошо, оба виноваты.

Яру вдруг качает, и на мгновение она касается его. Боги, кого он обманывает? Да он душу готов продать, чтобы быть с нею. Только имеет ли он право поступить так, как хочется, а не так, как нужно? Один раз уже поступил, сдался ей, и в итоге сделал больно.

Грачу кажется, что его сейчас то ли разорвет, то ли раздавит. Долг и желание — его Сцилла и Харибда.

— У нас есть хоть один шанс?

Яра спрашивает так тихо, что кажется сама не понимает, что делает это вслух, а не про себя. Не будь Григорий боевым магом со всеми сопутствующими навыками, он бы не услышал. Но ему в этой жизни отчаянно везет.

И он берет Яру за руку.

У Яры небольшие вечно холодные ладони. Ногти она стрижет коротко и не красит. И ее рука в его руке — самое чудесное ощущение, которое он когда-либо испытывал. Ему кажется, что он только сейчас впервые за месяц смог полноценно вздохнуть.

— Нам нужен план, — говорит он, отчаянно стараясь не думать о том, что делает.

Яра бросает на него быстрый взгляд, облизывает губы.

— Я тут пока пробиралась, нафантазировала…

Она умолкает, снова жует губы. Судя по их внешнему виду, делает она это нынче постоянно.

— Расскажешь?

Она кивает, продолжает шепотом.

— Я придумала, что разговор должен пройти хорошо, и мы поедем к тебе и ляжем спать. Хоть по разные стороны кровати, мне будет достаточно знать, что ты рядом. И проспим всю ночь, и утро, и полдня, ведь завтра выходной, и я наконец-то высплюсь. Вот такой эгоистичный план. Но когда мы проснемся, я бы сходила в магазин и приготовила тебе поесть. Что-нибудь нормальное. И мы могли бы все это время молчать.

И Григорий вдруг понимает, что тоже хочет именно этого. Потому что он тоже не просто так наматывает последний месяц круги по полигону, изнуряя себя, прежде чем поехать домой, мечтая только заснуть чуть раньше, чем за два-три часа до звонка будильника. За этот месяц он возненавидел рассветы и всерьез задумался о том, чтобы все-таки повесить гардины и купить шторы.

— Вот так я себе все и нафантазировала, — вздыхает Яра, и ее голос возвращает его в реальность.

— Мне нравится, — сглатывает Грач и встает, тянет ее за руку. — Поехали.

— Ты серьезно? — округляет глаза Яра.

— А ты нет? — пугается он.

— Да, просто… то есть, так можно?..

У нее на лице сомнение. У него нет никакого права решать за нее. Но он и не будет, в конце концов, они же просто будут спать. А утром они все еще раз обсудят как взрослые люди. Да, так и будет.

— Я слишком устал, чтобы сейчас выдумывать что-то еще. Тем более, ты уже прекрасно это сделала. Ну так что?

Яра кивает и послушно поднимается следом.

***

Полпервого ночи ей звонит отец. Спросонья Яра недоуменно смотрит на сотовый и никак не может придумать, что ему сказать. Но ответить она не успевает, Грач забирает телефон, перегнувшись через нее — у Яры от этого прикосновения дыхание перехватывает — и принимает вызов.

— Ну и где ты?! — слышится из динамика звучный рык Финиста.

— Сокол, она у меня, — спокойно отвечает Грач, нажимает отбой, откатывается обратно и мгновенно засыпает.

Отец не перезванивает.

***

Второй раз Яра просыпается от того, что Грач во сне притягивает ее к себе. Абсолютно собственническим движением, словно проверяя все ли на месте, проводит ладонью по бедру, талии, на секунду сжимает грудь, потом обнимает ее крепче и засыпает дальше окончательно. Сон как рукой снимает. За окном уже светло, но это не показатель, конец августа и светлеет все еще рано, но Яра наконец чувствует себя выспавшейся, и, что намного важнее, впервые за долгое время испытывает тихую светлую безмятежность, ей дышится легко, и так спокойно и тепло от ощущения его плеча под ее щекой, и твердой горячей груди за спиной, и тяжести руки, и чувства, будто она в коконе. Вот здесь — в его объятиях — безопасно, здесь с ней ничего не случится, здесь даже есть шанс не умереть от стыда, прокручивая в голове их последнюю ссору — за последний месяц она сделала это миллион раз, в ней она обвиняла и пыталась заставить его выдать хоть какую-то реакцию, а он отшучивался, а потом сел, сгорбился и сказал тихо-тихо: «Что-то у нас не получается ничего…» — и вот лежать бы так всегда, и чтобы он не просыпался. Потому что когда Грач проснется, им придется что-то решать, и Яра боится того, что он может сказать. И она лежит и ждет его пробуждения как приговора, стараясь напоследок сохранить в памяти каждое отдельное ощущение и понять: почему она этого не ценила, почему так быстро приняла за что-то само собой разумеющееся, что-то, что у нее теперь будет всегда, чтобы она ни делала и ни говорила.