Сталь от крови пьяна (СИ) - Александрова Виктория Владимировна. Страница 81

И именно поэтому сейчас короля чествовали по-особому, будто он один сделал для победы над Фареллом больше, чем все остальные — лорды, дворяне, рыцари и простые солдаты вместе взятые. Когда он вошёл в зал вместе с королевой, Хельмуту показалось, что стены вот-вот рухнут — такими были адресованные Альвару овации. Тот делал вид, что скромничает, хотя его осанка, походка и улыбка давали понять, что такое внимание его вполне устраивает. Да и одежда государя неплохо выделяла: расшитый золотом белый камзол с объёмными рукавами, сверху — традиционная горностаевая мантия; на высоких начищенных сапогах — шпоры, на тёмных кудрях — изящная золотая корона… Альвар не был особо красивым мужчиной, но Хельмут признал: величия ему не занимать.

Королева, её величество Альжбета, была лет на пять-семь младшего своего супруга и держалась куда скромнее. Она приехала из-за моря, из королевства, с которым Драффария только недавно начала устанавливать связь и заключать союзы — и брак Альвара и Альжбеты должен был скрепить этот союз, стать фундаментом для будущих отношений двух разделённых морем государств. На своей родине Альжбета, как говорили, была принцессой, поэтому считалось, что Альвар не прогадал и никак не принизил себя и свой род таким браком.

Сдержанное поведение королевы не очень вязалось с её прекрасной величественной внешностью: светлые, отливающие серебром волосы, убранные в простую, но красивую причёску; шёлковое белое платье из струящегося шёлка с голубыми вставками на подоле и широких рукавах; корона с алмазами, блестящими в свете заглянувших в зал солнечных лучей, гармонирующее с ней тяжёлое ожерелье, золотые кольца и браслеты на руках… Альжбета напоминала неземное, воздушное создание, но тяжесть венца и горностаевой мантии для неё была явно почти непосильной.

Королева, поговаривали, до сих пор не очень хорошо знала драффарийский и не имела никакого влияния при дворе: если король хоть иногда принимал важные для страны решения, то его супруга не решала ничего. Она была нужна, как уже говорилось, чтобы скрепить союз между королевствами и стать матерью наследника, и если первое у неё, видимо, получилось, то со вторым явно возникли трудности — детей у королевской пары не было, и первым в очереди на наследство стоял младший брат короля, двадцативосьмилетний Фернанд.

Альжбета скромно улыбалась, пряча взгляд, но по её лицу и манере держаться можно было понять, что она чувствует себя неуютно: уголки её розовых губ то и дело подрагивали, она часто-часто моргала, будто пыталась избавиться от слёз. Левой рукой Альжбета сжала край своего белоснежного платья, а вот правая безвольно лежала в ладони Альвара, и пальцы королевы не сжимали его ладонь.

Вслед за ней в зал впорхнула стайка фрейлин — в основном это были совсем молодые женщины, драффарийские дворянки разной степени знатности и несколько незнакомых Хельмуту девушек: он рассудил, что они приехали с королевой из-за моря. Как-то Генрих рассказал ему, что его мать тоже приглашали стать фрейлиной королевы, но не этой, а предыдущей — жены почившего короля Фернанда Первого. Но леди Виктория отказалась. На её плечах лежал весь Бьёльн, она управляла им вместо пьяницы-мужа и уж точно не могла позволить себе переезд на Королевский остров.

Громкая, торжественная, весёлая музыка играла непрестанно и замолкла лишь на несколько минут, когда король, держа золотой кубок, произнёс речь, прославляющую победителей. Хельмут слушал и закатывал глаза — Генрих это заметил и недовольно покачал головой.

— Мы должны помнить подвиг тех, кто погиб во имя нашей свободы, — говорил, понизив голос, Альвар. — Мы должны быть благодарны тем, кто выжил и подарил нам победу.

Тут же Хельмут вспомнил Вильхельма: он тоже сейчас мог бы сидеть здесь, нарядный и счастливый, пить вино и праздновать победу… Возможно, Хельга бы приехала сюда ради него: за несколько дней до пира Хельмут написал ей, предложил приехать, но она отказалась. А вот своему жениху она бы наверняка вняла…

Да нет, Вильхельм же был предателем. Если бы он остался жив, то этого пира бы сейчас, возможно, не было. И их всех — Хельмута, Генриха, лорда Джеймса, сияющего герцога Эрлиха, угрюмого, сидящего на самом краю стола Адриана — здесь бы не было. Но Вильхельм погиб, война закончилась, предательство оказалось предотвращено…

Тогда же Хельмут вспомнил Кассию. Вот кого следовало вспомнить первым делом при словах Альвара о погибших героях. Она действительно пожертвовала собой ради мира и победы, стала жертвой и мученицей. Вот кому действительно Хельмут был благодарен за всё, что она сделала для него одного и для всего королевства.

Он невольно бросил ещё один взгляд на Адриана — тот не слушал и пил бокал за бокалом, особенно после того, как король упомянул павших. Молодой барон Кархаусен явно не хотел здесь присутствовать, но почему-то всё-таки приехал… Возможно, его уговорил герцог Эрлих, или Адриану просто не хотелось возвращаться домой, в опустевший без сестры замок, и жить дальше так, будто ничего не случилось… Хельмут не знал, почему, но он так сострадал этому несчастному молодому человеку, что слёзы наворачивались.

— Ты как? — негромко окликнул его Генрих и вдруг положил руку ему на плечо — уже так привычно и повседневно… — Всё хорошо?

— Да, я… — Хельмут вздохнул, не глядя ему в глаза, и покрутил в пальцах пустой серебряный кубок с изящным узором. — Просто вспомнил кое-что. И думаю, как мне смотреть в глаза сестре.

— Ты думаешь, она будет обвинять тебя? — Генрих сделал паузу и отпил глоток вина. — Но за что? Ты же не вынуждал его закрывать тебя собой…

— Да не закрывал он меня собой! — Хельмут понял, что едва не проболтался и что произнёс эти слова, пожалуй, слишком громко. — Это была случайная стрела, а Уилл просто, как назло, оказался рядом. Он не рвался меня спасать, а я не рвался прятаться за ним. Кто вообще тебе сказал?..

— Ладно, ладно, я понял, — примирительно кивнул Генрих. — Давай не будем о печальном. Мы же празднуем, в конце концов. О мёртвых подумаем потом.

Хельмут бы с радостью отложил на потом все свои невесёлые мысли, но они так и лезли незнамо откуда и мешали наслаждаться пиром. Блюда сменялись одно за другим: запечённая с овощами свинина, куриные ножки с изысканными приправами и крылышки в меду, нежнейшая крольчатина, фазаны и лебеди… Хельмуту кусок в горло не лез, но он всё-таки был голоден, да и вид приготовленных на королевской кухне блюд по крайней мере не вызывал отторжения: грибные и рыбные пироги были украшены цветами из тонко скатанного теста, а яблочные — крупными вишнями и клубникой; фазанов подавали прямо в перьях, а лежащие на крупных ломтиках блестящей красной рыбы крупицы соли напоминали алмазы.

Но со временем еда ему осточертела, как и непрекращающаяся музыка и царящее вокруг веселье. Хотелось уйти, но в ближайшее время это не представлялось возможным: день только-только начал клониться к вечеру, льющийся из больших окон в зал свет тускнел, из-за чего слуги зажигали свечи в высоких подсвечниках, расставленных по всему периметру зала. Пир наверняка закончится не раньше, чем стемнеет, а так рано уходить по меньшей мере невежливо, так что придётся терпеть.

— Может, потанцуем? — позвал его Генрих, кивнув на центр зала.

Там, на мраморном серо-белом полу уже собралось несколько пар: женщины в блестящих шёлковых и бархатных платьях, придерживающие длинные подолы и шлейфы, кружились и плыли будто лебеди; мужчины в драгоценных колларах и украшенных перьями беретах источали стать и величие… Хельмут задержал взгляд на танцующих и наконец-то ощутил, как буря в его душе начинает ослабевать. Возможно, если он присоединится к ним, то сможет наконец-то успокоиться и отбросить прочь гнетущие мысли…

— Ты хочешь пригласить королеву? — усмехнулся Хельмут, заметив, что Генрих поглядывает на небольшой королевский стол.

— Ну, я думал об этом, — пожал плечами он, — но в итоге решил оставить эту сомнительную честь лорду Джеймсу. — Его голос понизился до шёпота, и Хельмут коротко рассмеялся. — Я имею в виду, мы могли бы потанцевать с тобой вдвоём. Вместе. — И Генрих с неким вызовом посмотрел Хельмуту в глаза.