Изменить будущее (СИ) - Шелест Михаил Васильевич. Страница 11

– Да какая тут радость, – почти зло сказала мама. – Ты ведь над ним сколько издевался. Выучил бы ты эту проклятую азбуку… Ведь выучил, когда захотел!

– Именно, мам… Когда захотел… Извини…

Я встал и оделся. Мама тихо плакала сидя в кресле.

– Я пойду прогуляюсь. Всё будет хорошо.

Мама махнула на меня рукой.

Глава шестая

Получалось, что всё, что давал мне отец пригодилось мне в жизни. Или могло пригодиться, если бы я его послушал. Но я сопротивлялся отцовской настойчивости, переходившей в прессинг и к девятому классу у нас сложились натянутые отношения. Я становился взрослым и начал "быковать".

Отец был эмоциональным и, вероятно, сильно переживал, что у нас не клеятся отношения, и, вполне вероятно, из-за этого ушёл из жизни гораздо раньше. От лимфолейкоза – рака крови. Он, конечно работал на вредных производствах и попадал под различные облучения, но не все сварщики и радиомеханики умирают от рака крови.

Раз уж я оказался здесь и сейчас, я должен был попытаться повлиять и на это. Правда, крови я ему уже свернул не мало. А гормоны кипятили кровь и выносили мозг, мешая быть разумным человеком. Как сложно жить, подумал я и усмехнулся. Фигня, прорвёмся.

К окончанию девятого класса я вошёл в учебный ритм и школьную жизнь. Для лентяев и замкнутых на себя, каким я был раньше, она проходила незаметно. Для остальных школа давала много. Только кружков и факультативов я насчитал двенадцать.

На мне "висела" классная стенгазета, но с ней я стал справляться намного быстрее и грамотнее. И на 23-го февраля, и на 8-е марта, и на майские праздники газеты получились красочные и информативные.

Не мудрствуя я копировал рисунок и заголовок с открыток, а текст печатал на японской портативной пишущей машинке "Brother", подаренной маме дядей Геной, работавшим в Приморском морском пароходстве.

Раньше я пытался оригинальничать, и получалась полная "Ж". С содроганием вспоминал всю жизнь стенгазету нарисованную к восьмому марта. Почему-то я решил, что если срисовать некоторые картинки из книг карикатуриста Херлуфа Битструпа и приклеить к ним фото одноклассниц, то будет и весело, и не так, как у всех.

После этой газеты девчонки со мной не разговаривали до окончания девятого класса, а некоторые и больше. Но я искренне не хотел их обидеть. А папа лишь посмеивался, и я не помню, чтобы он меня отговаривал. Тоже непонятно, хорошо это или плохо?

В этот раз газеты выходили, как у нормального советского художника-оформителя. Я много почерпнул у них в своё время, захаживая к знакомым в мастерскую с бутылкой крепенького. Раньше у меня особо не получались заголовки. Сейчас я просто "сносил" по клеточкам на ватман надпись с открытки. И не надо ничего выдумывать.

Папа, увидев газету к "Дню Советской Армии и Военно Морского Флота" удивленно хмыкнул и развёл руками.

– Я бы так не смог, – сказал он.

Он хорошо рисовал, но как и я, не дружил с красками. Масляными в юности писал, и даже его картина сохранилась. Она висела на стене в доме его сестры в деревне. По этой причине помочь мне с газетами не мог. Как-то даже, видя, что я запорол корявой надписью уже готовую газету к новому году, он позвал мужа тетки Галины и он нарисовал мне прекрасного деда мороза и сделал отличный заголовок.

– Чего ты берёшься за стенгазеты?! – Часто говорил он. – Ты не умеешь рисовать.

Он был частично прав. Карандашом я рисовал неплохо, даже как-то на уроке в восьмом классе срисовал бумажные рубль и трёшку. Очень похоже получилось… Но ни нормальной графикой, ни техникой акварели, гуаши я не обладал. Я не учился у профессионалов, а пытался многое постичь самостоятельно. Это, конечно, было интересно, но контрпродуктивно.

Разговоры со специалистами за рюмкой давали мне гораздо больше. Очень важно знание нюансов профессии, получаемых только практикой и приходящих с опытом. Теоретика видно сразу. Полученной от профессионалов информации мне хватало на формирование "короткой легенды" или первичный подход к интересуемому объекту.

Перед летними каникулами мы ушли в "разведывательный рейд". Это был простой турпоход, но правильно организованный и мотивированный. Опяять же через райком партии я "пробил" разрешение на проход группы от бухты Тихой до Горностаевского полигона.

– Там везде запретные зоны, товарищ секретарь райкома. Там плакаты везде: "Стой! Стреляю!". Та колючка, опять же. Контрольные полосы.

– Вот и пусть ваши бойцы охранения задержат группу, только не в начале маршрута, а уже у полигона.

Павел Николаевич довольно морщился под лучами обеденного солнца, падающего сквозь щели тяжёлых штор кабинета первого секретаря.

Виктор Павлович Ломакин возбуждённо прохаживался по кабинету. Начальник приморского ГРУ Николай Васильевич, он так представился, хмурился.

– Ну зачем мы… Виктор Павлович! У бойцов боевые патроны. Не дай бог что…

– Что значит: "Не дай бог, что?" – Удивился первый секретарь крайкома КПСС. – Они у вас советские солдаты, или где? Поставьте по маршруту своих спецов.

– Делать им больше нечего, – буркнул грушник. – Думаете у меня их…

Он глянул на меня и замолчал.

– Разрешите, Виктор Павлович? – Спросил я, подняв руку, и, увидев кивок, продолжил. – Мы так рассчитали маршрут, что войдём в запретную зону только на последнем этапе, у полигона. А можем и не входить. Обозначим флажками проход и всё.

Грушник хмуро посмотрел на меня и хмыкнул.

– Рассчитали маршрут они… Каким образом? Это надо ножками протопать… Да и не всё то что открыто – открыто, а сигналов не поступало.

– Мы рассчитали. С нами же будет ваш наблюдатель? Ну вот и всё… – Закончил я, увидев кивок. – Это же у нас просто поход.

Я пожал плечами.

– Вот видите, Николай Васильевич. Просто поход.

– По местам боевой и трудовой славы, млять.

– Товарищ полковник, – укоризненно протянул Ломакин.

– Извините, товарищ первый… Да где я им наблюдателя найду? – Вспылил он.

– А вы из Халулая кого-нибудь…

– Чего?! – Выпялился на меня грушник. – Какого халулая?

– Спецназа ТОФ, – проговорил я "наивно".

– Как-к-кого спецназа ТОФ? – Подавился он и закашлялся.

– В Джигите который… На русском.

Павел Николаевич тихо засмеялся, а Ломакин громко, чуть согнувшись и уперев ладони в колени.

– О-хо-хо, о-хо-хо! Вот уел он вас, разведчиков-конрразведчиков.

– Ты откуда знаешь про это?! – Воскликнул полковник.

– Пацаны говорили. В школе.

– Пацаны… В школе! А-ха-ха! – Продолжал смеяться начальник крайкома.

Полковник посмотрел на Ломакина и с тоской произнёс:

– Да как же я кого-нибудь из них дам?! Они же… Законспирированы…

– А-а-а! Не могу больше! – Чуть не плакал Виктор Павлович. – Идите все…

Все встали и уже на выходе я услышал смеющийся голос секретаря райкома:

– Вас можно-то одного оставить, Виктор Павлович?

Ломакин закашлялся и замахал на Чернышова руками.

Бежали мы ровно, перерывами переходя на шаг. Маршрут я, действительно выбрал аховый. За три дня можно и в хабаровский край уйти, при желании. Но мы без транспорта, на своих двоих, однако километров двадцать планировали делать.

Я раздал командирам групп кроки и наблюдатель насторожился.

– А что это… Они другими маршрутами пойдут? Так не договаривались…

– Пойдём караваном, но у каждой группы привал будет в своём месте и в своё время. И закладки у всех разные. Соревнование вроде… Кто больше соберёт вымпелов? Но на контрольных точках все собираются в контрольное время. Если кто потеряется на каком-то этапе, мы идём искать.

– Кто не спрятался, я не виноват, – пробурчал майор. Имени его мы не знали. – Хороший у вас камуфляж. Где взяли?

– Сшили, – просто сказал я. – Все готовы? Первый – пошёл!