Принц со шрамом (ЛП) - Макинтайер Эмили. Страница 39

Я хватаю то, что мне нужно, прежде чем повернуться и медленными уверенными шагами направиться к нему. Его голова откидывается в сторону, а тело опускается, падая с того места, где он опирался на локти, обратно на пол.

— О нет, — говорю я, вертя в руке молоток. — Только не говори мне, что ты вот-вот потеряешь сознание. Мы как раз собираемся перейти к самому интересному.

Улыбаясь, я останавливаюсь, когда оказываюсь рядом с его головой, наклоняюсь и снова бью его, раздражение сжимает мою грудную клетку от того, что он думает, что может потерять сознание и не испытать ни йоты боли, которую я собираюсь ему причинить.

Его глаза открываются, и он снова пытается выпрямиться.

— На твоем месте я бы этого не делал, — я обхожу его тело и приседаю, чтобы нависнуть над его коленями, по одной ноге с каждой стороны его тела. — Ты знаешь, почему ты здесь со мной, Клавдий?

— Потому что ты безумен? — он поднимает голову и плюет мне под ноги. — Я барон Сульта и друг твоего брата. Ты не можешь сделать это и остаться безнаказанным, — выдавливает он.

— Оооо, — ухмыляюсь я. — Трясусь от страха.

— Ты не в себе! — кричит он.

— Они все так говорят, — моя улыбка спадает, и я поднимаю молот. — Но я также твой принц, и я делаю то, что хочу.

Я опускаю молот, и его громкий крик пронзает воздух, заглушая звук дробления коленной чашечки.

— Да, — я морщу нос, удовлетворение скапливается в основании позвоночника и вытекает наружу. — Держу пари, это больно.

Вздохнув, я начинаю водить острой кромкой обратной стороны молота по верхней части его неповрежденных костей.

— Ты здесь, потому что прикоснулся к тому, что тебе не предназначалось.

— Ты сумасшедший.

Подняв молот, я чешу им уголок своего лба.

— Говоря о моем психическом здоровье, я не выношу оставлять вещи неодинаковыми.

Его голова склоняется набок.

— Это сводит меня с ума, — я упираюсь тупым краем металла в его колено. — Заставляет меня чесаться. С тобой такое бывает?

Его крики становятся еще более восхитительными после второго удара, слезы текут по его лицу и смешиваются с соплями, каждая частичка того человека, которым он был, исчезает, пока он задыхается от боли.

Я отбрасываю молот в сторону, наклоняюсь вперед и провожу кончиком пальца по ране на его горле, той самой, которую оставила Сара, гордость вспыхивает в моей груди, как фейерверк.

Встав, я обхожу его искалеченные ноги, пока не оказываюсь возле его головы, и хватаю его за плечи. Его крики переходят в хныканье, когда я тащу его по полу к задней части хижины, где к стене прикреплены два больших куска дерева.

Крест, с кожаными наручниками, прикрепленными к нижней части и обеим сторонам.

Ворча, я поднимаю хромого Клавдия и прижимаю его к балкам, опираясь весом своего тела на него, чтобы удержать его на месте, хватаю одну из его рук и заключаю ее в кожаный наручник.

Он вдыхает, кровь стекает по его лбу.

— Тристан, — шепчет он, икая на полуслове. — Пожалуйста.

Я улыбаюсь его мольбе, работая над тем, чтобы прикрепить его второе запястье.

— Ты больше не хочешь играть?

— Нет, — шепчет он хриплым голосом.

Я опускаюсь на корточки, сводя его ноги вместе и заставляя его снова кричать, пока я привязываю лодыжки к нижней части креста.

Встав на ноги, я смотрю ему в глаза, в моем взгляде сквозит отвращение.

— Я тоже не хотел, чтобы ты играл с леди Беатро. Но вот мы здесь, потому что ты это и сделал.

— Я не…

— Ш-ш-ш, — я прижимаю пальцы к его рту. — Больше никаких слов, или я отрежу твой член и заставлю тебя подавиться им.

Я отступаю назад, осматривая свою работу и убеждаясь, что он связан крепко.

— Должен признаться, я предпочитаю огонь, — перемещаясь по маленькой комнате к шкафам, я роюсь на полках, пока не нахожу разделочный нож, верчу его перед лицом, чтобы осмотреть острый край. — Но наказание должно соответствовать преступлению.

— Я не совершал никакого преступления, — хрипит он, его голос слабый и жалкий.

— Ты прикоснулся к тому, к чему не имел права прикасаться. На самом деле, я недавно пришел к выводу, что она принадлежит мне, — возвращаясь к нему, я провожу лезвием по его руке, пока не дохожу до указательного пальца его левой руки. — И то, что ты знаешь, какова на ощупь её кожа? Ну… для меня это неприемлемо.

Я вдавливаю изогнутую часть ножа в кончик его пальца и провожу им по нижней стороне, чувствуя, как его плоть отслаивается от кости, словно кожура от яблока. Он кричит, тело бьется о тугие кожаные крепления.

— Уже больно? — спрашиваю я, наклоняя голову. Как только тонкий кусок оказывается у ладони, я отрываю его у него с руки и подношу к его лицу. — Довольно мерзко выглядит, не так ли?

Тело Клавдия сотрясается так сильно, что заставляет дрожать дерево креста.

— Один есть, осталось девять! — я понижаю голос. — Знаешь… это так весело. Напоминает мне о том, как мы были детьми… когда ты помогал моему брату, пока он избивал меня до полусмерти.

Ярость захлестывает мой желудок и разливается по груди, и я бросаю кусок кожи, придвигаясь еще ближе к его руке.

— Пожалуйста, Боже, — плачет он.

Усмехаясь, я хватаю его второй палец.

— Теперь я твой бог. И я не слышу твоей мольбы.

32. Сара Б.

Мои глаза сканируют бальный зал. Снова и снова они перебегают из одного угла в другой, ожидая увидеть коренастую фигуру лорда Клавдия, но его нигде нет. Это не облегчает моего беспокойства и не успокаивает угли гнева, пылающие в моей груди.

Сожаление о том, что я не убила его, когда у меня была возможность, уже поселилось в моей душе; страх шепчет, что, возможно, он нашел кого-то другого, на кого можно охотиться, кого-то, кто не прячет кинжалы на бедре.

Майкл сидит рядом со мной, мы смотрим на площадку для танцев, его мать и мой дядя уже ушли отдыхать. В блестящей плитке отражаются улыбающиеся лица людей, которые пьют и танцуют всю ночь напролет, и я не могу отделаться от ощущения, что смотрю шоу. Сотни людей живут в альтернативной реальности, столь отличающейся от той, в которой живу я.

Но разве не так происходит почти со всем? Мы рассказываем сказки и плетем истории, создавая повествование, диктующее, как нас воспринимают. Или, в некоторых случаях, как живут другие.

— Вы хорошо проводите время? — спрашивает Майкл, впервые за весь вечер вступая со мной в диалог.

Я ухмыляюсь.

— Прекрасно.

Он встает, протягивая руку.

— Потанцуем?

Мои брови поднимаются, тошнота дразнит мой пищевод, но я кладу свою ладонь в его и позволяю ему вести меня на танцпол, надеясь, что никто не увидит небольшой разрыв на подоле моего платья.

Бальный зал освобождается, люди отходят на задворки, чтобы освободить место для нас, и меня начинает мутить.

Мне тошнит от того, как его рука обвивается вокруг моей талии, притягивая меня ближе.

Мне тошнит от того, как его рука обхватывает мою.

И мне тошнит от того, что он улыбается.

— Вы — настоящий приз, леди Беатро.

Желчь подкатывает к горлу.

Ничей я не приз.

Музыканты заканчивают песню, тут же начиная другую, и я стону от мысли, что мне придется продолжать этот танец. Мои ноги болят, а душа изнывает от боли.

— Ваше Величество, — голос Ксандера прорывается сквозь туман. — Могу я прервать Вас?

Майкл кивает, и от меня не ускользает, что я никогда не имею права голоса. Никто не спрашивает, хочу ли я продолжать. Они просто передают меня по кругу, как предмет, выставленный на всеобщее обозрение.

Ксандер подходит ближе, и я улыбаюсь, когда он берет меня за руку, но он не одаривает меня ответным жестом.

Начинается следующая песня, и он рывком ведёт меня через всю комнату, мои ноги спотыкаются, когда я пытаюсь поспеть за его шагами. Я вздрагиваю, когда его ладонь сжимается вокруг моей, стискивая мои пальцы до хруста костяшек.