Девушки без имени - Бурдик Серена. Страница 68

— Все будет хорошо, мама.

Она напряженно улыбнулась, стараясь не расплакаться:

— Конечно будет.

Днем папа повел меня через поле. Трава за лето выгорела и приобрела золотисто-коричневый цвет. Мы прошли через лесок до берега ручья, который все так же весело журчал. Папа расстелил одеяло и усадил меня на него. В руках я держала тетрадь.

— Если пароход опоздает, я сам тебя заберу.

Я кивнула и помахала ему. Удивительно, как спокойно было остаться в лесу одной. На небе не было ни облачка, я лежала на спине и смотрела в голубую бездну. Желтый нимб, точно Господня корона, плавал у меня перед глазами. Я предпочитала считать его блеском крыльев ангела, следящего за мной, а не побочным эффектом.

Встреча с Луэллой меня тревожила, чего я никак не ждала. Я боялась, что наше воссоединение будет неполным и осторожным, что мы не узнаем тех, в кого превратились.

Ветер шумел в листьях, а я думала о Мэйбл, о связи между нами, о том, что впервые я услышала скрипку на этом самом месте, а потом Мэйбл играла мне в своей хижине. Неделю назад меня навестил Трей и рассказал, что они уходят в Нью-Джерси, и Мэйбл — вместе с ними.

— Она гораздо горячее, чем мы привыкли. Даже в твоей сестре нет столько огня. Но ма любит сильных.

Когда он ушел, я нащупала под подушкой что-то гладкое и прохладное. Это оказалась карта «Мир», новенькая и хрустящая, как в тот день, когда я впервые ее увидела. Животные все так же танцевали вокруг соблазнительной женщины с жезлами. В углу Трей написал: «Все кончается хорошо».

Лежа рядом с ручьем, я вынула карту из кармана и подняла ее к небу. Я оказалась здесь благодаря Мэйбл, которую я едва знала и по которой скучала. Я перевернулась на живот, открыла тетрадь и начала писать.

Я писала, пока не услышала шорох листьев под чьими-то ногами. Подняв голову, я увидела, что ко мне идет Луэлла. Она остановилась в нескольких футах от меня, и это заставило меня испугаться, что все между нами изменилось. Глаза сестры были серьезнее, чем я помнила, она сильно похудела, щеки запали, а ямочки на них исчезли. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Мир будто задержал дыхание. И когда он наконец выдохнул, я подошла к ней. Мне не нужны были извинения, я не хотела, чтобы она чувствовала себя виноватой. Я просто хотела, чтобы она меня узнала.

Мы долго обнимались, не в силах произнести ни слова.

Устав, я сказала:

— Мне нужно сесть.

Луэлла в ужасе отпрянула.

— Конечно! Как я не подумала, что тебе тяжело стоять. — Она обхватила меня за талию и повела к одеялу.

Мы уселись на него, прислонившись друг к другу.

— Ты все еще пишешь? — Она открыла мою тетрадь.

— Только что начала заново. Это будет длинная история…

— Хорошая?

— Невероятно!

— Сто лет не слышала хороших историй. Захватывающая?

— Да.

— А великолепная героиня?

— Конечно.

— Скорее бы прочитать.

Мы помолчали, а потом она тихо сказала:

— Я всегда верила, что ты вернешься.

— А я перестала верить, что вернешься ты. — Я пристроила голову ей на плечо. — Отсюда все мои беды. Мне кажется, легче пропасть, чем ждать.

— Прости меня, Эффи. Я бы все отменила, если бы могла. Я снова и снова обдумываю свой уход и то, что к нему привело.

Я чуть отстранилась, посмотрела в ясные глаза сестры, на тонкие пряди волос надо лбом. В солнечном свете на нашем старом месте стало видно, что не так она и изменилась.

— Странно, как мало это все значит теперь, когда мы вместе. Ты помнишь, как я испугалась в тот вечер, когда мы потерялись в этих холмах? А теперь я могу тут всю ночь просидеть и не испугаться.

— Ты всегда была храбрее, чем сама думала.

— Может быть. — Я положила голову ей на колени. — Расскажи про цыган, про Лондон, про Жоржа. Мама говорит, он восхитительный.

Луэлла распустила мне волосы и погрузила в них пальцы.

— Мне бы хотелось отвезти тебя в Лондон и познакомить с Жоржем. Я хочу планировать будущее вместе с тобой.

Я ничего не сказала. Мы долго сидели, слушали журчание ручья и возню мелких зверюшек. Над нами пролетел красивый клин гусей. Постепенно их крики стали тише, и сами они превратились в черные точки в небе.

— Мы потеряли время, — тихо сказала Луэлла. По голосу я поняла, что она плачет.

— Знаю.

— Я никогда не верила, что ты умираешь.

— Знаю. — Я села и стала осторожно передвигаться в сторону глинистого берега. Жидкая грязь пропитала панталоны. — Сейчас не весна, ну и что.

Луэлла последовала за мной, испачкав свой красивый дорожный костюм. Мы расшнуровали ботинки, сняли чулки и, поддерживая друг друга, пошли по скользким камням. Луэлла улыбалась сквозь слезы, как всегда делала, если ее ловили за чем-то восхитительно неприличным. Хотя лето выдалось сухим, холодная вода все еще доходила мне до щиколоток. Ноги скоро замерзли. Луэлла вынула шпильки из волос и разбросала кудри по плечам. Я смотрела, как она подставляет лицо солнцу, и светлые пятна, плававшие у меня перед глазами, заставили ее сиять.

В тот день я вышла из ручья вместе с сестрой, чувствуя себя сильной, как никогда. Но к середине зимы животные вернулись, развернули свои крылья, приветствуя меня, и обратили их в сияющее небо. Другой поток закружился у моих ног, предлагая мне наслаждаться всеми радостями земными под охраной небесных стражей. Время замерло, а потом полетело вперед. Посмотрев вниз, я увидела свою просвечивающую ступню с твердыми белыми косточками пальцев. В волосах моих гулял ветер, рука сестры лежала на моей, и я наконец поняла, что сулили мне карты.

Я была плотью и костями, а стала небом и землей. Смерть не стоило понимать буквально, как и говорил мне Трей. Время было бесконечно, и мое существование длилось вечно.

Эпилог

Жанна

Эффи умерла 23 января 1915 года. Ей исполнилось пятнадцать. Как бы я ни хотела, чтобы она оставалась с нами, ее держала только книга, которую она писала. Она умерла в тот день, когда продиктовала последние слова Луэлле.

Утром я проснулась еще до рассвета, чтобы посмотреть, как она, — после ее возвращения я делала так каждый день. Луэлла спала в постели Эффи, сжимая руку сестры. Эффи еле дышала, замирая после каждого вдоха, будто задумываясь, стоит ли делать еще один. Я взяла ее руку и погладила исковерканные пальцы. Дыхание становилось все более поверхностным и тяжелым, пока ее сердце, наконец, не рванулось в последний раз и не остановилось.

Смерть оказалась не такой, как я ждала. Она не изуродовала Эффи, не оставила ее пустой и серой. Она угнездилась у нее в груди и окрасила щеки нежным румянцем. Я смотрела на нее, пока не взошло солнце. Луэлла проснулась, и я позвала Эмори, который прибежал босой и в ночной рубашке. Впервые в жизни я видела, как он плачет.

Луэлла плакала страшно, цеплялась за сестру, отказывалась ее отпускать. В конце концов отец взял ее на руки и сел в кресло, держа, словно маленького ребенка. Она спрятала лицо у него не груди. Свободную руку Эмори протянул мне. Я подошла, и он обнял мои ноги, притягивая меня к себе. Одно последнее мгновение мы были семьей. Одна дочь плакала на груди отца, а вторая покинула нас, благословив своей жизнью.

После возвращения Эффи я вернулась в этот дом. Пока она была жива, я спала в гостевой комнате, устроив там все по своему вкусу, и приходила и уходила, когда вздумается. Я собиралась снова уехать после ее смерти, но война помешала Луэлле вернуться в Англию. Я не хотела бросать ее и осталась.

Только через пять лет мы с Луэллой смогли уехать из страны. Луэлла вернулась в Англию и вышла замуж за английского американца, который позволял ей носить короткие платья и закатывать дикие вечеринки. Мир изменился, и этот новый мир ей подходил. Я вернулась в Париж, где меня часто навещал Жорж. Мать в старости на радостях от того, что дочь снова с ней, стала вполне терпимой.