Уродина (СИ) - Вольская Нита. Страница 5

— Уйди, пожалуйста. Я сейчас не хочу никого видеть.

Кирилл попытался что-то сказать, но я его перебила.

— И ничего слышать я тоже не хочу. Словами все равно ничего не исправить. Просто уйди.

Он еще немного помялся, и направился к выходу. У порога обернулся, как будто что-то хотел сказать, но передумал, и молча покинул дом.

А я осталась лежать на диване. Как когда-то мама. С того момента прошло чуть больше двух месяцев, а кажется, что — целая жизнь. И она закончилась. Вместе с гибелью Егора. Мы умерли в один день. Как я и мечтала.

Не знаю сколько я так пролежала. Вокруг был один сплошной туман. И боль. Которая рвала душу на тысячи мелких кусочков. За это время мой телефон разрывался, наверное, раз сто. Но я, по-прежнему, не хотела никого ни видеть, ни слышать. Я хотела умереть. К вечеру (не знаю какого по счету дня) заявился Кирилл. Я на него накричала, закидала диванными подушками и выгнала. Сходила в туалет, проходя мимо зеркала, вздрогнула, кое-как доплелась до дивана, споткнувшись по пути об диванные «гранаты» не достигшие цели, упала лицом вниз и пролежала так до тех пор, пока не заболел нос. Голода я не чувствовала, но вот позывные от моего живота становились все громче и уже изрядно надоели. Встала. Пошатнулась. Побрела к холодильнику. В нем, ожидаемо, мышь повесилась. Побрела назад, проходя мимо своей спальни, боковым зрением зацепилась за футболку Егора, лежащую на моей кровати. Замерла. Медленно подошла, взяла обеими руками, поднесла к лицу, вдохнула уже едва заметный родной запах, и отключилась. Очнулась на диване (день сурка какой-то). В комнате светло — значит день. На кухне кто-то шебуршит пакетами. Наверное, мыши — родственники той, что в холодильнике повесилась. Устроили панихиду по усопшей. Что-то упало — они что там совсем оборзели, или это близкие родственники почившей в обморок падают? Кажется, я начинаю сходить с ума. На кухне опять что-то загремело, но спинка дивана закрывала мне весь обзор, а встать сил не хватало. Незаметно уснула, или опять ушла в отключку. Мне приснился бульон. Вкусный, наваристый. Его всегда готовила мама, когда я болела. Во рту скопилась слюна. Сон может быть таким реалистичным? Я чувствую запах.

— Виолетта, проснись, тебе нужно поесть. (Почему моя мама разговаривает голосом Кирилла?) — Вилка, открой глаза. Ну пожалуйста. И не кидайся сразу подушками, у меня тарелка в руках. (Вот этого мама точно не могла сказать!) Открыла один глаз — точно, не она. Закрыла опять — не хочу, чтобы мама исчезала, даже если она говорит голосом этого наглого, вероломного типа.

— Ну Вилка, я уже устал тарелку держать.

— А зачем ты ее держишь? — не открывая глаз, спросила я.

— Потому что тебе надо обязательно поесть.

— Не хочу ни есть, ни пить, ни жить. Дай мне спокойно умереть.

— Значит, придется вызывать Скорую. Пусть забирают в больницу. Умереть я тебе не дам. Можешь лупить меня подушками, обзывать, прогонять, только живи.

Я открыла глаза. Кирилл стоял рядом с диваном и смотрел на меня таким молящим взглядом. Сразу вспомнилась Женька. Она, наверное, с ума сходит, а я тут лежу, труп изображаю. Попыталась сесть. Не вышло — голова кружится. Кирилл, поставил тарелку с бульоном на журнальный столик, и подложил мне под спину подушку. Теперь я сидела полулежа. Прямо, как в детстве, когда болела, и мама меня кормила с ложечки. Женькин телефонный бойфренд тоже вооружился ложкой…

— Даже не думай! — рявкнула я (ну как рявкнула, скорее мявкнула), кормить ты меня не будешь! Кирилл покорно протянул мне ложку, и подвинул ближе стол с тарелкой.

Руки нещадно тряслись. Донести до рта бульон не получалось. Хорошо хоть «бородатая сиделка» предусмотрительно подсунул мне полотенце. Потом взял тарелку и поднес на уровень моей груди. Теперь бульон хотя бы выливался в нее. Но, как говорил папа, терпение и труд… вам в помощь. С горем пополам я все же поела (еще больше — устала). Кирилл все это время в полупоклоне стойко держал тарелку.

Когда самопровозглашенная домохозяйка, ну ладно — дежурный по кухне, — на женщину он никак не тянул, даже фартук на нем смотрелся, как на корове седло — в общем, когда он домыл посуду и засобирался домой, я его окликнула:

— Кирилл, спасибо тебе! За все.

— Да ладно! Мне не трудно! Ты это, Женьке позвони, или напиши. Она ж там уже вся извелась. Ты ж к телефону не подходить, тебе некогда — умирать надо.

— Пошел ты! — Я запустила в него подушкой. Она, предсказуемо, не долетела, а этот гад послал мне воздушный поцелуй и шмыгнул за дверь. Уже почти ее прикрыв, просунул голову в щель и объявил:

— Я завтра после работы приду. Жди.

Глава III–II Жизнь после смерти

Целую неделю Кирилл исправно меня навещал, хотя уже на второй день его заботы я уверенно встала на ноги, перестала выглядеть, как привидение, и даже стала подумывать о работе — нужно отвлечься, да и жить на что-то надо. Деньги, которые родители мне отложили на учебу, я трогать не собиралась — на следующий год обязательно поеду в университет. Спросила у Кирилла — нет ли у них в охотхозяйстве для меня работы? Он обещал узнать. А я сама пока занялась поиском вакансий по интернету. В нашем захолустном городке таких объявлений в интернет закидывали немного, но вдруг. Должно же мне хоть в чем-то повезти. Помощь пришла, откуда не ждали. Случайно встретила в супермаркете тетю Дусю. Для всех она, конечно, была Евдокией Степановной, заведующей городской библиотекой, а для меня, которая все детство провела в читальном зале за книжками, давно стала словно родная бабушка. Мы с нею разговорились. Она меня по-отечески обняла, выразила соболезнование, поинтересовалась чем я занимаюсь, и узнав, что ищу работу, предложила работать у нее — на выдаче книг.

— Всю библиотечную литературу ты знаешь, так что справишься, — заключила она. На том и расстались. Я позвонила Кириллу — дала отбой. А то он носом рыл землю в поисках работы для меня.

Начались мои трудовые будни, которые не оставляли мне ни сил, ни времени на хандру. Я целыми днями лазила по полкам, вытирала пыль, расставляла книги «под линейку», обслуживала редких посетителей. И запойно читала. Так незаметно закончился год.

Новый год я встречала в компании Женьки и Кирилла. Мы вместе накрыли у меня дома стол. Под бой курантов поздравили друг друга. Потом Кирилл с Женькой звонили родным по видео, мы все вместе поздравляли их, а они нас. Сходили покатались на горке, вернулись домой, под шампанское с мандаринками смотрели телевизор, вспоминали то немногое хорошее, что случилось с нами за прошедший год.

— Мы как дружная шведская семья! — сгенерировал идею Кирилл, глядя на нашу идиллию. За что получил с двух сторон дружных подзатыльников.

Потом мы опять пошли за стол, где выпили еще шампанского, и в конец окосев, начали в Женькой рыдать. Вернее, я начала, а она поддержала. Кирилл незаметно смылся на крыльцо курить. Потом мы снова перебрались на диван, разложили его, чтобы с комфортом смотреть «Операцию Ы», и благополучно уснули: мы с Женькой в обнимку, а Кирилл на другом краю, свернувшись здоровым таким, бородатым калачиком.

На утро у всех троих ужасно болела голова, поэтому мы дружной шведской семьей ненавидели шампанское. И лечились рассолом.

Женькины каникулы пролетели, как один день, и, когда она уехала, все вернулось в прежнее однообразное русло. Кирилл время от времени доставал меня своим вниманием. Якобы проконтролировать, что у меня все в порядке и умирать я больше не собираюсь. Я настойчиво его отшивала. И посылала контролировать рыжее зеленоглазое исчадие ада, которое умудрялось меня достать даже из Москвы. С упорством носорога Женька пыталась меня познакомить со своими парнями-однокурсниками. Высылала их фотки с краткими, и не очень, характеристиками. Пару раз даже пыталась создать видеоконференцию, чтобы я смогла, так сказать, воочию увидеть и оценить «завидных женихов». Чуть не рассорившись с нею на этой почве, мне все же удалось её утихомирить.