Реванш Генерала Каппеля (СИ) - Романов Герман Иванович. Страница 2

- Поэтому вы предлагаете заключить перемирие с красными, Владимир Оскарович? Вы думаете, большевики на это пойдут?

- Я много раз ставил себя на место красного командования в Москве – они вошли в Сибирь на волне партизанщины, и силы у них небольшие. Но даже от таких, наши войска, потеряв волю, поспешно отступали. А сейчас мы будем наступать, по крайней мере, я надеюсь на это. Нужно разбить их 30-ю стрелковую дивизию, и не отбросить на Красноярск, а именно уничтожить. Такая наша победа не может не встревожить большевиков! Она должна напугать их! К тому же их руководство, эти самые народные комиссары во главе с Лениным прекрасно понимают и знают, какую роль играют здесь интервенты - они бояться прямого с ними военного столкновения, особенно с японцами. Их игра с Политцентром в «буфер» и натолкнула меня на эту мысль. Откуда большевикам знать, что у нас, как говориться, «король голый»? Так что передышка им нужна не меньше, чем нам – необходимо осмотреться, закрепить захваченную территорию Сибири за собою. И главное…

Куйтун

командующий Нижнеудинской группой

генерал-лейтенант Сахаров

- Вашим солдатам, господин полковник, нужно продержаться еще четверть часа, и все…

Генерал Сахаров демонстративно посмотрел на циферблат часов, звонко щелкнув крышкой массивной «луковицы». Затем снова прижал к глазам бинокль, разглядывая поле сражения, где решался самый животрепещущий для любого военного вопрос – кто останется на нем победителем?!

Командующий 3-й чешской дивизии полковник Прхала незаметно поморщился – то ли от замечания русского генерала, то ли от снежной россыпи, что закружилась от сильного разрыва очередного прилетевшего от красных снаряда. Ожесточенные бои за станцию шли уже второй день, и чех еще вечером отдал бы приказ своим войскам на отход, будь на то его воля. Совсем не хотелось понапрасну лить кровь своих солдат на чужой земле, но он имел категорический приказ от командующего чехословацким корпусом генерала Сыровы удержать станцию еще на одни сутки. И тем позволить белым частям пойти в глубокий обход, охватив сразу с двух сторон фланги атакующей Куйтун красноармейской бригады Грязнова.

- Большевики действуют уже по привычке, брате-генерал, - усмехнулся Прхала, - считают, что если немного усилить нажим, то мы снова отойдем с занятых позиций, оставим им станцию и даже бросим несколько эшелонов с интендантурой. А дальше красные снова двинутся в обход, произведут очередное давление, затем последует новый бой и обычное в такой ситуации наше отступление. По-моему, сейчас начнется третья атака, самая сильная будет – противник ввел в действие все свои резервы…

С крыши станции в бинокль было хорошо видно, как, обтекая насыпь с двух сторон, проламываясь через кустарники и небольшой лесок, двинулись перебежками неожиданно густые цепи красных. Их поддерживала артиллерия – над позициями чехов вспухли редкие белые облачка шрапнели - стреляла от силы парочка орудий, и, судя по всему, советская батарея испытывала острую нужду в снарядах, что было вполне объяснимым. Преследование большевики вели безостановочно и напористо, а потому, как и отступавшие от них белые, бросали все, что затрудняло стремительное продвижение вперед – в первую очередь орудия, и, соответственно боеприпасы к ним.

«Вот теперь пора, можно и нам начинать!»

Сахаров скривил губы в злой ухмылке, и, прижав к уху трубку полевого телефона, связист в это время лихорадочно прокрутил на аппарате ручку, приказал громким голосом, чтобы на том конце провода расслышали сказанные под грохотом канонады слова:

- Дать сигнал на бронепоезда! Открыть беглый огонь!

Прошло только полминуты и над головами полетели снаряды, сзади послышался чудовищный грохот от залпов сразу восьми батарей – без малого три десятка орудий, вся артиллерия группы - полевые трехдюймовые пушки, четыре 48-ми линейные гаубицы и две шестидюймовые мортиры полностью накрыли взрывами атакующую красную пехоту.

Словно чудовищный силы смерч прошелся по вытянутому на несколько верст полю. В небо полетели вывороченные взрывами деревья, куски человеческих тел, поднялась густая завеса из снега и дыма. Орудия все грохотали и грохотали, развив максимально допустимую скорострельность, снарядов сейчас не жалели, подвезя из Иркутска целый эшелон боеприпасов. А потому позиции были заранее подготовлены, произвели пристрелку, определив квадраты и время переноса на них огня.

Одновременно с беглым артобстрелом затрещали десятки станковых и ручных пулеметов, совершенно неожиданно для красных. Доселе они либо молчали, либо посылали в наступавших бойцов скупые очереди, больше подзадоривавших и зливших противника, чем наносящих ему реальные потери. А вот это уже начался не бой, а самая настоящая бойня, похожая на безжалостную мясорубку войны с германцами. Тогда массированно примененная немцами артиллерия поднимала взрывами снарядов, сидящих в окопах русских пехотинцев целыми полками.

- Я такое только в Галиции видел, летом шестнадцатого, когда вы сами наступали на австрийцев, - пробормотал полковник Прхала, но русский генерал его услышал и громко произнес:

- Я тоже не видел за последние два года такого зрелища! Сейчас большевики понесут чудовищные потери – в чистом поле от шрапнели и гранат укрыться негде. Да еще наши пулеметы…

Послышался громкий паровозный гудок, затем донесся грохот и лязганье. За зданием показался бронепоезд, извергающий из трубы клубы черного дыма и идущий в стремительную атаку на всех парах. Стальная крепость на колесах представляла собою грозное зрелище – за первой контрольной платформой была прицеплена бронеплощадка с двумя пушками в башенно-подобных щитах, из бортов торчали в амбразурах хищные рыльца полудюжины пулеметов «Максима». Затем шел тендером вперед, на котором вылезла пнем с прорезями командирская башенка, бронированный паровоз. За ним гремел стальными листами десантный вагон с амбразурами для стрельбы из ручных пулеметов. В нем находилось до взвода вооруженных до зубов стрелков. В конце бронепоезда шла вторая бронеплощадка, практически полный близнец первой и замыкающая контрольная платформа, груженная разным железнодорожным инвентарем, необходимым для проведения срочного ремонта поврежденных взрывами путей.

В бою такое случалось довольно часто, даже свои снаряды могли случайно раскурочить уложенные на шпалы рельсы. Стесненный в маневренности и скорости на поврежденном перегоне, а то и полностью обездвиженный бронепоезд, уже могла с легкостью, практически в упор, прямой наводкой расстрелять полевая артиллерия, да те же самые русские трехдюймовки, что на фронте «косой смерти» именовали. Промаха в такую стоящую огромную мишень расчеты орудий практически не делали, и горящий исполин, внутри которого гремели взрывы, превращался в братскую могилу для всего экипажа, в искореженный стальной гроб гигантских размеров.

За первым бронепоездом с отрывом прошел и второй, также измазанный белой краской и известью для маскировки, а еще через несколько минут выдвинулся третий – ему на выходе из станции должны перевести стрелки на другой путь. Грохоча огнем и пламенем, громыхая на рельсах, бронепоезда вломились в бегущих толпами, группами и одиночками красных, как разъяренные кабаны в камыши, безжалостно расстреливая запаниковавших бойцов практически в упор. И пошли дальше, не останавливаясь – чехи от самого Нижнеудинска старались не портить железнодорожные пути, полностью освободив их от своих эшелонов. Потому приходилось отчаянно пропихивать набитые русским имуществом составы за Куйтун. Но иногда интервенты просто освобождали поезда от всякого добра, щедро раздавая его крестьянам, а пустые вагоны сбрасывали с насыпи.

Приказ русского главкома был выполнен, хотя чехи чуть ли не плакали навзрыд от жадности, глядя на груды отобранного у них имущества, как-то подзабыв, что сами долгое время занимались вульгарным грабежом богатых сибирских городов и сел. Ведь все эти тысячи вагонов нажиты отнюдь не непосильным трудом, и теперь их содержимое просто возвращалось законным хозяевам, в лице которых выступали сибиряки и каппелевцы.