Межгалактическая Академия Псиона Курсантка по приказу (СИ) - Вельская Мария. Страница 4

Я прищурилась, сосредотачиваясь. Нет ничего вокруг. Ни дождя, ни ветра, настырно бьющего в лицо, ни далёкого уличного шума. Нет ярких неоновых огней рекламы и подмигивающих вывесок. Не доносится злая ругань и крики. Не оттягивает руки чемодан на колесиках.

Все хорошо. Все спокойно. И в этой непроглядной тьме взошедшей луной сияет мое озеро. В его глади отражаются любые тайны. Мои пальцы мнут реальность, как ткань, выстраивая нужный узор. Те совпадения, что должны вывести из тупика и помочь выжить.

Когда я пришла в себя — выжатая, как лимон, мокрая и тяжело дышащая, то почувствовала лишь ни с чем несравнимое счастье. Я знала, куда нужно пойти. Дар ещё не подводил ни разу.

Узкие обшарпанные улочки. Здесь даже электричество не везде есть, не говоря уж об освещении с помощью пси-энергии. Нужно идти, и идти быстро, не хватало ещё огрести проблем. Удобные берцы на высокой подошве месят грязь. Да уж, здесь лучше быть как можно более незаметной. Впереди, в сгустившейся темноте, что-то мелькает. Раздается глухой хлюпающий звук и вскрик, от которого мурашки бегут по коже.

Мне хочется броситься в противоположную сторону, но дар упорно влечет вперёд. Сумку-чемодан я уронила на повороте. Ноги подкашивались, а пальцы стискивали приобретенный давным-давно лёгкий гражданский шокер.

Я так привыкла верить в свои способности, что не усомнилась в верности решения ни на миг.

Выбросила руку вперёд, огромным усилием воли пуская светло-голубые искры по выставленному на манер бластера шокеру.

— Городская патрульная служба! Стоять на месте! — Голос простудно захрипел, что лишило его привычной звонкости.

Неподалеку раздался грохот и топот ног. Тускло вспыхнула, чихая искрами, ближайшая лампа в фонаре.

Я застыла, чувствуя, как подкашиваются ноги.

Вокруг была разлита маслянистая, резко пахнущая жидкость. Такой гадостью уже давно никто не пользовался…

Прямо передо мной, в поблескивающей тускло луже лежало навзничь тело мужчины в разодранной темной форме. Мне не надо было подходить ближе, чтобы узнать офицерский китель и знаки различия. Замутило не от вида запекшейся на груди раны — прижгли электрошокером военного образца или ещё чем-нибудь… столь же разрушительным. Нет, мне стало плохо при виде тускло светящейся татуировки на шее. Мерцающий глаз в круге, прорезанный мечом. Даже полный идиот знает, кто носит такие знаки отличия.

А это значит — дар сплоховал. Все интриги семейки Таэру мелочи, по сравнению с тем, что мне теперь грозило обвинение если не в убийстве, то в причастности к нападению на псионика.

Ноги подкашивались от ужаса.

Бежать бесполезно — я не профессионал, никогда не сумею затереть следы. Любой псионик мгновенно выйдет на след, и тогда уже на побег посмотрят иначе.

Пальцы растерянно шарили в кармане, пока не нащупали допотопный визор. Этот номер я нигде не использовала, да и такие приборы с появлением браслетов связи — редкость.

Почти машинально я набрала три цифры. Подумала — и резко сбросила, выходя в сеть. Патрульные здесь не помогут. Только себе хуже сделает.

Сеть медленно загружалась, а нужный номер искался ещё дольше. Хорошо хоть контакты сохранила.

Пальцы зависли — и вдавили кнопку вызова.

На том конце не отвечали долго — так долго, что я уже прокляла глупую мысль воспользоваться случайным знакомством. Да, мне обещали помощь в случае чего, но люди много чего обещают.

— Я вас слушаю, — резкий глухой голос на том конце был мне знаком.

— Грэсс Атриан? Это Иорин Альде. Мне нужна ваша помощь. Вы говорили, что у вас есть контакты с псиониками… Есть ли среди них те, кто имеет отношение к судебным расследованиям в военной сфере? И, желательно, далеко не рядовые служащие?

Если мне не поможет он, проще уж самой бодро сложить лапки и лечь под двигатель взлетающего флайера… А пока ещё побарахтаемся!

Интерлюдия 1. О клятвах, верности и новой жизни.

Кто в верности не клялся никогда, тот никогда её и не нарушит.

Август фон Платен

За некоторое время до начала событий

Тихо и медленно, почти робко, в полной тишине лаборатории слышались удары чужого сердца. В синем свете ламп разогнувшаяся тень медленно потянулась.

Лучи искусственного освещения выхватили белую кожу, узкие запястья и невысокую фигуру — как у подростка. Но назвать это существо ребенком язык бы не повернулся. Не бывает у детей глаз-воронок. Глаз-провалов, в которых словно крутятся, мерцая, целые галактики.

На тонких губах змеилась неприятная усмешка. Мужчина стянул с рук хирургические сенсорные перчатки, опуская глаза на свое творение. Одно из лучших и самых совершенных, которые он когда-либо создавал.

На железном столе для опытов лежало, прикованное за руки и за ноги тело. В нем уже существовало подобие жизни, но не было души. Пока нет. Матово-серая кожа блестела  в свете ламп. Рассыпались по столу длинные, сейчас тускло-медные волосы. Сильные пальцы, оканчивающиеся короткими хищными когтями, безвольно разогнуты.

Тонкое породистое лицо лишено всякого выражения — только выделяются резкие скулы. Но даже сейчас в этом теле чувствовалась скрытая мощь.

— Что ж, — создатель усмехнулся, откидывая косу назад, на спину, — пора вернуть тебе душу. Ведь я обещал, что ты не умрешь иначе, как от моей руки, мой маленький генерал.

Пламя энергии вспыхнуло внезапно и ярко — оно охватило его ладони и поднялось выше — почти до самого локтя.  Синий огонь не  обжигал — и на бледном лице — едва ли не детском — заплясала нехорошая злая улыбка. Укутанные пламенем ладони легли на грудь безучастного тела. Энергия вытекала, оставляя сосущее ощущение в солнечном сплетении и лёгкую слабость, но он не обращал на это внимания.

— Ну, давай же! Я знаю, ты хочешь жить. Я знаю тебя лучше, чем ты сам, упрямый мальчишка! Возвращайся! — Рявкнули яростно.

Он желал, чтобы тот, кто вручил жизнь в его руки, к нему вернулся. И вселенная не могла не откликнуться на этот зов. Для него не существовало преград, не было расстояния. Не было вообще ничего невозможного.

Свет вспыхнул  — и опал огоньками, впитываясь в чужое тело.

Руки сводило от напряжения, даже во рту чувствовался привкус крови. Этот мальчишка тяжело ему дался. И дорого. Впрочем, он отплатит. За каждую потраченную на него секунду.

Тело содрогнулось. Раз. Другой. Третий. Хорошо все же, что он прикован. Так гораздо удобнее. Судороги выворачивали его эксперимент раз за разом, заставляя содрогаться всем телом, пока он не распахнул в муке  глаза.

Пока ещё мутные, блекло-бледные, но уже  наливающиеся янтарным светом.

Из груди вырвался крик — истошный, отчаянный, жуткий. Такой, что вечный в обличье подростка застыл, прикрывая глаза и сжимая губы, словно борясь с самим собой.

Тихо выдохнул — и сделал шаг, касаясь ладонями плеч мальчишки и придерживая его. Ещё поранится. Только поэтому. Вовсе не потому, что на миг сердце сжалось от полузабытого чувства. Не жалости, нет. Но… уж он-то знал, что в казематах Совета жизнь порой куда страшнее смерти.

— Очнись, Каэртан! — Отрывистый резкий приказ.

Тягучие, долгие и сумасшедшие секунды он вслушивался в биение чужого сердце. Смотрел, как медленно дрожат веки, не в силах снова приподняться. Но больше он не смог бы ничего сделать. Только ждать. Хотя ожидание  он ненавидел почти больше всего на свете. Либо тело отторгнет душу — либо примет и они станут единым целым.

Пальцы сжали тускло-медную прядь волос.

На серой коже почти не видно слез. Дрожащее тело постепенно успокоилось — и мутно-янтарные глаза  уставились в упор. Как удар под дых.

…Ещё мгновение назад он умирал, прикованный к лабораторному столу. Растерзанный, беззащитный. Мечтающий уйти в ничто — и забыться. Забыть о том, кем он был и как низко пал. Забыть о собственных хвастливых словах и о бессмысленных клятвах в том, что никто не сможет его сломить. Жизнь учит всех. И порой больно бьет, если посмеешь загордиться.