Князь Никто (СИ) - Фишер Саша. Страница 3

— Мне все равно, поддельный бессмертный, — Повелитель Червей захохотал. Между его почерневших зубов тоже извивались черви. — Я закину твой дух на сто лет назад, и если он не найдет себе подходящий сосуд, то ты просто останешься скитаться в серой мути между жизнью и смертью. Ты готов на такой риск?

— Да, Повелитель Червей, — я сделал шаг вперед.

— Оказавшись в новом теле, ты снова станешь подвержен страстям юности, которые могут затмить твою память, — сказал владыка смерти и забвения. — Ты готов к этому?

— Да, Повелитель Червей, — я сделал еще шаг вперед.

— И последнее, — полы ветхого савана затрепетали как будто на сквозняке. — Ты должен будешь заплатить за свою просьбу. Раз ты призвал меня, то ты знаешь цену?

— Да, Повелитель Червей, — я шагнул к нему практически вплотную. Ноздри защекотал сладковатый запах тлена.

— Тогда приступим… — в каминной трубе завыл ветер. Деревья за окном застонали. Небеса исторгли раскатистый гром.

Дверь распахнулась, и в Янтарную гостиную ворвался Светлейший Князь Голицын, в ночном исподнем, без тени прежнего гонора на лице.

— Что здесь происходит?! — закричал он. — Нет! Нееет!!!

Поздно, сын моего бывшего друга. Костяные пальцы Повелителя Червей уже коснулись моего лба. Смертная стужа охватила мое тело, сознание начало погружаться во мрак. Последнее, что я увидел, были полные паники глаза Голицына.

Почти мертвыми уже губами я произносил имена.

— Князь Иоанн Голицын, князь Север Долгорукий, граф Велимир Оленев, барон Ярослав Витте, архонт Всеблагого отца князь Алесь Белосельский-Белозерский…

Глава 1. Кое-что о маленьких семейных секретах

Меня разбудил назойливый щебет какой-то пичужки. Еще не открыв глаза, я понял, что все получилось. Не было ставшей привычной скручивающей боли в пояснице. Не ныли даже в неподвижности все суставы. Не было вечного вкуса горечи во рту, мешающего ощутить вкус пищи. Не было саднящей сухости в горле. Не болело вообще ничего, и еще толком даже не освободившись от сонного оцепенения, я ощущал себя бодрым и полным сил юнцом. Я лежал с закрытыми глазами, представляя себе, как я сейчас встану со своего огромного роскошного ложа… Впрочем, может быть, до моего рождения он еще не заказал себе ту неприлично роскошную даже для нашего дворца кровать с колоннами в форме голых девиц и муаровым балдахином… Но вряд ли его вкусы сильно отличались, а к фонду семьи он доступ имел чуть ли не с самого рождения. Так что я выскользну из-под неприлично дорогого шелкового белья, капризным тоном прикажу слугам немедленно набрать мне горячую ванну. С ароматной шапкой пены до самого потолка. И буду нежится там, пока вода не остынет. А потом прикажу подать себе завтрак. Французские тосты с нежнейшим трюфельным паштетом. И цветочками сладкого сливочного масла. И кофе, много ароматного кофе, целый кофейник. И вазочку с прозрачным клубничным конфитюром. И восхитительные бриоши с начинкой. И… От гастрономических мечтаний мой рот наполнился слюной, губы сами собой растянулись в улыбке. Ах, какое же это счастье — улыбаться и не чувствовать, как при этом покрываются глубокими трещинами твои губы…

Грубый тычок под ребра резко и неожиданно вернул меня с небес на землю.

Что еще за ерунда? Кто это настолько обнаглел, что смеет так обращаться с княжеским сыном?!

В этот момент мне в нос ударил густой смрад, мало чем похожий на запах покоев княжича. Ядреная смесь из прелого сена, гнили, тухлого мяса и кошачьей мочи.

Что за шутки?!

— А ну поднимайся, ленивая задница! — сварливо сказал кто-то незнакомый и заперхал. Слова свои он подкрепил еще одним чувствительным тычком под ребра. Я отбросил в сторону одеяло, моментально осознав, что ни о каком шелковом белье речи не идет. Грубое шерстяное одеяло, колючее и жесткое. Тут же я почувствовал, что какие-то мелкие твари кусают меня за задницу и за ноги. И догадался, наконец, открыть глаза.

Я лежал на матрасе, набитом сырой соломой. Подо мной были грубо сколоченные деревянные нары. Роль спальни выполнял крохотный загончик из криво сбитых досок.

И поверх этих самых досок надо мной маячила меланхолично жующая конская голова.

Да уж. Похоже, мой дядя изрядно набрался вчера вечером, и его бросили спать в конюшне… Что ж, с ним это бывало…

— Да почему же тебе приходится по три раза-то повторять?! — визгливо заорал все тот же голос, хозяина которого я пока не рассматривал. А зря, потому что он в этот момент подхватил какую-то палку и со всей дури огрел меня через одеяло. Сознание в этот момент раскололось как будто надвое. Память о старом и немощном теле заставляла сжаться в клубок и прикрыть голову руками. Юный здоровый организм, в который было перемещено мое сознание, требовало вскочить и дать сдачи охреневшему обидчику.

Получилось нечто среднее — я быстро сел, сбросив с себя кишащее клопами одеяло, и посмотрел, кто это тут оказался настолько смелым, что лупит палками княжеского сына.

Передо мной стоял мужчина средних лет с помятым и как будто стекшим вниз лицом. Тяжелые брыли тянули уголки губ вниз, из-за этого лицо казалось несчастным, обиженным или просто чем-то недовольным. Круглые навыкате глаза с тяжелыми набрякшими мешками были прикрыты грубыми круглыми очками с толстенными линзами. Из-за этих линз глаза казались еще больше и еще круглее. Как будто у рыбы. Он был какой-то и толстый и тощий одновременно. Над поясом свешивалось объемное брюхо, зато руки и ноги были такими тощими, что даже просторная одежда этот факт скрыть не могла.

— Ты что это себе позволяешь, холоп? — брезгливо спросил я. Понятия не имею, кто по профессии этот оборванец, но явно не аристократ.

— Что? — пузатик выронил палку. На лице его последовательно отразилось гнев, удивление, непонимание, а потом он наконец заржал, тряся брылями. Да еще и так громко, что лошадь, до этого момента мирно жевавшая что-то в соседнем загоне, нервно затопотала копытами и заржала тоже.

— Ты с глузду что ли съехал, убогий? — отсмеявшись, с трудом проговорил он. — Какой я тебе, холоп? Кем ты себя возомнил? Княжеским сыном? Или выше брать, самим Императором?!

— Уйди с дороги, мне надо домой, — сказал я и встал. Рост мой неожиданно и неприятно меня удивил. Я был значительно ниже этого неприятного мужика. По моим расчетам, дяде должно быть в это время около двадцати, а он никогда не выглядел хлюпиком… Или этот пузан на самом деле настоящий великан, хотя сначала мне так не показалось…

— Домоооой? — протянул мужик и снова потянулся за палкой. — Ты дури что ли обкурился вчера? То-то я смотрю, ты последнее время завел дружбу с какими-то проходимцами! Домой он собрался. А где это ты другой дом нашел, прощелыга мелкий?

Что-то было не так. Ну не стал бы простолюдин себя так вести с аристократом, даже если тот напился до беспамятства и уснул в его конюшне! Да даже если бы аристократ в яме с навозом уснул, с ним бы все равно разговаривали, кланяясь и заискивая. И не размахивали бы палками точно… Я опустил глаза и посмотрел на себя. Это никак не могло быть тело моего двадцатилетнего дяди. Это было… Куда я, черт побери, попал?!

Тело мое было худым, даже тощим. Похоже, что меня не особенно-то хорошо кормили, потому что ладони смотрелись совсем даже не крохотными. А может это просто по контрасту с тощими запястьями… Одет я был в мешковатые коричневые штаны, подпоясанные куском веревки, потому что по ширине в них вполне можно было бы запихать второго меня, и замызганную рубаху, которую, кажется, сняли с огородного пугала. Обтерханные рукава болтались бахромой ниток, на самом видном месте — уродливая заплата из черной ткани, пришитая криво и косо. Может, сам же бывший хозяин тела и пришивал. Сколько мне было лет? Шестнадцать? Четырнадцать?

Вот же дряньство… Что-то явно пошло не так. Почему я не оказался в теле своего настоящего родственника, а попал в этого оборванца?

— Опомнился, аристократ обдристанный? — мужик издевательски скалился. На его сползшем лице это выглядело тошнотворно.