Дочь банкира - Карасик Аркадий. Страница 49

— Милый мой… Какое счастье!… Младенчик…

Пальчики забегали по пуговицам рубашки. Халатик распахнулся и сполз на пол, обнажив загорелое тело. Вавочка крепко зажмурилась. Николай опустил молнию на своих джинсах, попытался расстегнуть бюстгалтер, но он не поддавался, будто прирос к упругой девичьей груди.

— Какой же ты… неопытный, дружок, — тихо рассмеялась «Ольхова». — Управляйся со своей одеждой… Только прошу — отвернись… Ладно? Подумать только, недавняя проститутка, пропустившая через себя не один десяток мужиков, вдруг застесняась. На подобии невинной школьницы, впервые попавшей в мужские об»ятия.

Изгнав из головы обидные для него мысли и сравнения, Родимцев послушно отвернулся. Стащил джинсы, бросил в угол рубашку. Нерешительно взялся за плавки.

— Иди ко мне, младенчик, — тихо позвала Вавочка, откидывая половину простыни, другую половину стыдливо прижала к груди. — Где ты столько времени пропадал?

Говорят, когда сливаются в одно целое двое любящих друг друга людей, время останавливается. Бред! Его, времени, тогда вообще не существует. Когда парню отдавалась Симка, она делала это максимально деловито, даже подсказывала что и как он должен выполнить. Но сливаясь с ней, Николай все же слышал тиканье часов, собачий брех за окном, пьяные песни алкашей.

Теперь весь окружающий мир утонул в блаженстве, растворился без остатка.

Симка рычала от наслаждения, до крови царапала снину партнера острыми коготками, вертелась так, что на пол летели простыни и подушки. Кот Вадим испуганно взлетал на шкаф и оттуда жалобно мяукал. Это был не секс — самое настоящее сражение.

Вавочка только тихо стонала, с её губ слетали нежные слова. Младенчик… Коленька… милый… И как заклинание: люблю, люблю, люблю.

Наконец, Николай в изнеможении откинулся на свою половину постели. Вавочка, все ещё маскируя свое тело под измятой простыней, приникла к нему, положила растрепанную головку на голую мужскую грудь.

— Доволен, да? Добился все-таки своего, развратник. Сооблазнил невинную девушку и радуешься, сатир!… Получил свое, козлик, и — спать? Врешь, не получится, не дам.

К Вавочке возвратилась способность шутить, издеваться. Она принялась тормошить Николая, щипать его за грудь, мять живот, осторожно, чтобы не причинить боль, кусалась и царапалась.

А Николай лежал и блаженно улыбался. Давай, родная, тереби, издевайся. Все равно теперь никуда от меня не денешься.

— Признаюсь, в сексе ты — богатырь. Небось, не одну женщину подмял, рахвратник, да? Научился… Не обращай внимания на мою болтовню, не обижайся. Только с тобой я по настоящему счастлива… Понимаешь, младенчик? До тебя не было ни одного мужчины, не было! То-есть, я не безгрешна, все же — живой человек, но то, что случалось до тебя — обычные случки. С тобой — любовь…

Разнеженный Родимцев тоже признался: не безгрешен. И тоже подтвердил: все что с ним было до Вавочки — несерьезно, мимолетно. Говорил и сжимал в об»ятиях покорное девичье тело, безустали целовал припухшие губки.

Проболтали часа полтора. Время будто взбесилось — мчалось вперед на подобии экспресса. Еще дважды тела сливались в одно целое.

— Все, хватит! — решительно приказала сама себе Вавочка, перебираясь на свою половину постели. — От таких подвигов заберемеить недолго. Только этого мне и не хватает. Незаконорожденного ребенка… Лучше скажи, что будем делать?

— Как это что? — удивился Николай. — Конечно, уедем. В таежную глубинку, на край света — куда пожелаешь!

— И на какие шиши ты собираешься кормить семью? При наших с тобой сексуальных способностях детишки посыпятся один за другим. К тому же, я люблю комфорт, не могу обойтись без французской косметики, дорогих нарядов, драгоценностей.

Родимцев навис над девушкой, несмотря на её сопротивление, обнажил бугорки грудей, ласково обцеловал. Поочередно: правую, левую, снова правую. Будто приносил клятву.

— Все уже продумано…

Повествование скопировано с недавнего признания Рексу. С некоторыми деталями. Ни слова о заказчике фотографирования секретного документа банкира, зато рассказ щедро украшен признаниями в любви и надеждами на безоблачную жизнь в безопасной глубинке. Причем Родимцев свято верил в эти признания и надежды. Ибо ни разу в короткой своей жизни он не испытывал подобной нежности.

Вавочка слушала, затаив дыхание. По складу характера — явная авантюристка, возможно работают гены каких-нибудь соловьев-разбойников или пиратов южных морей.

— Для кого — фото? Для сыскарей? Или — в зарубежный разведцентр? Предательство Родины, шпионаж!

— Ни то, ни другое. Будет лучше, если ты ничего не узнаешь. Просто появилась возможность подзаработать…

Вавочка, покусывая уголок простыни, долго о чем-то думала.

— Ладно, будь по твоему. Ты — главарь, я — бесправная шестерка. Как делаем?

«Пиратша» настолько увлеклась детективным сюжетом, что совсем забыла о своей обнаженной груди, которую ласково оглаживает жесткая мужская ладонь. Даже прикосновения пальцев к соскам не вызывали желания. Все эти эмоции заглушались предстоящим вскрытием сейфа, бешенной гонкой на легковушке, которую преследуют милицейские «мерсы».

— Но имеются серьезные препятствия, — честно предупредил будущий «медвежатник».

— Препятствия? — презрительно фыркнула авантюристка, перевернулась на грудь, положив упругие холмики на рассказчика и подперев подбородок кулачком. — Какие препятствия?

— Прежде всего, охранник. Ты сама должна понимать, что он не позволит войти в кабинет хозяина.

— Значит, замочить? — округлив глазки, прошептала Вавочка. — Ножик — под ребро, либо петельку на шею?

— Ни того, ни другого. Жаль, завтра не будет дежурить Васька-Кот, с ним контакт уже налажен.

— Погоди, погоди, младенчик… Сегодня — Васька-Кот… Утром его сменит Тимка-Фокстерьер… Вечером — Генусек-Дворняга… Все, король в законе, считай первое препятствие устранено. Генусек глядит на мои ножки и облизывается — так ему хочется проверить, что между ними прячется. Для меня он сделает все. И даже больше, чем все…

— Надеюсь, ты не собираешься отдаваться ему?

Николай грубо перевернул девушку на спину, навис над ней. Лицо перекошено гневной гримасой, кажется, сейчас, если и не убьет, то пустит в ход кулаки.

— Ревнуешь, младенчик? — нисколько не испугавшись грозного любовника, воркужще рассмеялась Вавочка. — Хорошо-то как! Я — несчастная Дездемона, ты — безжалостный мавр. Сценка из трагедии… Зря ты так обижаешь меня, милый, — жалобно проговорила она, натягивая на обнаженную грудь спасительную простынь. На подобии бронежилета. — Неужели думаешь — потаскуха, лярва?

Жалобный вид всегда решительной, уверенной в своих силах девушки отрезвил Родимцева. Он откинулся на подушки и тоже засмеялся. Случайно подслушанный памятный разговор в ночном коридоре поблек, потерял свою остроту. Называя подневольную любовницу проституткой, Ольхов блефовал, старался оскорбить её. Таких нежных и ласковых проституток не бывает, все они грубые, матерщинные.

— И как же ты собираешься улестить охранника?

— Поднесу парню рюмку бренди, в которой растворю два шарика снотворного. Выспится Генусек на славу… С этим препятствием, считай, покончили. Выдавай следующее.

— Сигнализация. Стану ковыряться в сейфовом замке — весь особняк на уши поставит…

— Мелочевка, — все так же презрительно отмахнулась Вавочка. От этого жеста простынка сползла и девушка, покраснев, поспешно восстановила прежнее её положение. — Я знаю, где находится щит — отключим.

— Шифр замка…

— Еще проще. Ольхов не раз при мне открывал сейф. Заучила наизусть.

— Твой водитель, приставленный заботливым «папашей»? Мой сменщик.

— Вот это, пожалуй, самое серьезное. Болонка запрограммирован на постояную слежку — глаз с меня не спускает, ни на шаг не отстает. Только высунешь нос в коридор — вонючий козел тут как тут. Чего изволите, Вера Борисовна? Прогуляться задумали? К вашим услугам.

Вавочка так умело изобразила сверхзаботливого стукача, что Родимцев снова рассмеялся.